7 симфонии Дмитрия Шостаковича

Седьмую (Ленинградскую) симфонию Шостакович начал писать в сентябре 1941 года, когда вокруг города на Неве замкнулось кольцо блокады, Шостакович подал заявление с просьбой направить его на фронт. Вместо этого он получил приказ готовиться к отправке на «Большую землю».

Вскоре семья композитора была переправлена в Москву.
Из Москвы, где снова обращался в военкомат с просьбой об отправке на фронт, Шостакович с женой и двумя маленькими детьми (Гале 5 лет, Максиму - 3) ехал около недели до Куйбышева вместе с композиторами P. M. Глиэром, А. И. Хачатуряном, В. Я. Шебалиным, Д. Б. Кабалевским, пианистом Э. Г. Гилельсом, дирижёром Б. Э. Хайкиным, скрипачом Д. Ф. Ойстрахом, художником Н. А. Соколовым.

А. И. Хачатурян вспоминал, как в вагоне вместо 42-х человек разместилось более 100... Какого-то парня, забравшегося на третью полку, долго убеждали уступить место Нине Васильевне Шостакович с двумя детьми.

Свои воспоминания о переезде в Куйбышев оставил один из Кукрыниксов, художник Н. А. Соколов: «Спали плохо, да и негде было. Женщины отдыхали ночью, мужчины днём - и то по очереди. Я видел, как Д. Шостакович выходил за кипятком на станциях, около вагона мыл снегом посуду... Он ехал в единственном старом костюме. Промочив ноги, пытался найти кое-что из своих вещей. Не найдя, расстроился. Я дал ему свои носки. - Спасибо! Это очень благородно с вашей стороны, - сказал он. Кто-то вручил ему рубашку и что-то ещё. Вещи он брал, стесняясь, и всех взволнованно благодарил».

Почти без вещей, без денег, с двумя детьми на руках, удручённый пропажей чемоданчика с партитурой Седьмой симфонии, Дмитрий Дмитриевич поселился в школе № 81, что на Самарской площади. Там, в классах, разгороженных простынями и одеялами, жили артисты Большого театра. В куче утерянных вещей в Рузаевке отыскали и чемоданчик с партитурой.

Вскоре Шостаковичу предоставили комнату в квартире № 13 по улице Фрунзе, 140. Постепенно преодолевались угнетённость и растерянность первых дней на куйбышевской земле. После очередной неудачной попытки добровольцем уйти на фронт, взялся за работу.

В ноябре семья переехала в двухкомнатную квартиру (ул. Фрунзе, 146), получила продуктовые карточки, и композитор вплотную включился в творчество, в общественную и концертную деятельность. Незаконченная Седьмая «Ленинградская» симфония мучительно звала, притягивала всё существо. И вот в декабре 1941 года она полностью захватила композитора. 27 декабря симфония была закончена.

Много лет спустя Вера Дулова, арфистка оркестра Большого театра, рассказывала как Шостакович и выдающийся пианист Лев Оборин в четыре руки играли эту симфонию на пианино по только что завершенной партитуре.

Кинодраматург Алексей Каплер вспоминал: «Он играл, сидя на краешке стула, - худенький, с острыми плечами, в подтяжках, с хохолком, торчащим на голове, удивительно похожий на примерного ученика, на гимназиста с первой парты. За окном медленно опускался снег... А рядом... грохотала война - страшная и великая, здесь полыхало пламя её и пахло горькой гарью пожарищ, здесь слышался гром катастроф...»

На звуки музыки пришел живший по соседству главный дирижер Большого театра Самуил Самосуд. Музыка Шостаковича настолько потрясла всех присутствующих, что Самосуд решает немедленно начать оркестровые репетиции.

Легко сказать - начать. А как, если не было даже нотной бумаги? Пришлось ждать, пока ее пришлют специальным рейсом из Москвы. Музыканты оркестра Большого театра сами расписывали свои партии. На репетиции шли, как на праздник, вспоминала Вера Дулова. Поначалу они проходили в фойе амфитеатра Дворца культуры имени В. Куйбышева.

Присутствовавший на них писатель Алексей Толстой так описывал свои впечатления:

«В большом фойе между колонн расположился оркестр московского Большого театра, один из самых совершенных музыкальных коллективов в мире. За пультом - Самосуд, по-рабочему, в жилетке. Позади него на стуле - Шостакович, похожий на злого мальчика… Сейчас - после корректур - будут проиграны все четыре части. Взмахивает мокрыми волосами Самосуд, пронзает палочкой пространство, скрипки запевают о безудержной жизни счастливого человека. Седьмая симфония посвящена торжеству человеческого в человеке».

Шостакович сам составил краткое пояснение и перед началом концерта выступил с вступительным словом.
Прием нового музыкального произведения публикой был ошеломляющим.
Музыка воспринималась не только слухом... ощущалась всеми нервами, казалось, даже зрением. Во время исполнения первой части всех била дрожь. Очевидцы вспоминают, что после заключительных аккордов в зале в течение десяти-пятнадцати секунд стояла гробовая тишина, а потом на музыкантов и автора обрушился настоящий шквал аплодисментов.

Присутствовавший на премьере Алексей Каплер вспоминал об этом так:

«Слова «овация», «успех» ни в какой мере не передают того, что творилось в зале. У многих на глазах стояли слезы. Вновь и вновь выходил на сцену создатель этого творения, и не верилось, что это именно он, 35-летний худощавый интеллигент-очкарик, выглядевший совсем юным, мог вызвать такую бурю эмоций».

На другой день после премьеры копия партитуры Седьмой симфонии самолетом была отправлена в Москву.
Первое исполнение в Москве состоялась в Колонном зале Дома Союзов 29 марта 1942 года.

Ольга Берггольц вспоминала:

«Мне выпало счастье быть на исполнении Седьмой симфонии 29 марта 1942 года в Колонном зале, когда я находилась в Москве в кратко-временной командировке. Не буду подробно рассказывать о том потрясении, которое я, как и все присутствовавшие (больше половины из них было Фронтови-ков), испытала, слушая эту симфонию, нет, не слушая, а всей ду-шой переживая ее как гениальное повествование о подвиге родного города, о подвиге всей нашей страны. Помню, как на сверхъестественные овации зала, вставшего перед симфонией, вышел Шостакович с лицом подростка, худенький, хруп-кий, казалось, ничем не защищенный. А народ, стоя, все рукоплес-кал и рукоплескал сыну и защитнику Ленинграда. И я глядела на него, мальчика, хрупкого человека в больших очках, который, взволнованный и невероятно смущенный, без малейшей улыбки, неловко кланялся, кивал головой слушателям, и я думала: «Этот человек сильнее Гитлера, мы обязательно победим немцев» …

Крупнейшие американские дирижеры - Леопольд Стоковский и Артуро Тосканини (Симфонический оркестр Нью-Йоркского радио - NBC), Сергей Кусевицкий (Бостонский симфонический оркестр), Юджин Орманди (Филадельфийский симфонический оркестр), Артур Родзинский (Кливлендский симфонический оркестр) обратились в Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС) с просьбой срочно самолетом выслать в Соединенные штаты четыре экземпляра фотокопий нот «Седьмой симфонии» Шостаковича и запись на пленку исполнения симфонии в Советском Союзе. Они сообщили, что «Седьмая симфония» будет готовиться ими одновременно и первые концерты состоятся в один и тот же день - случай беспрецедентный в музыкальной жизни США. Такой же запрос пришел из Англии.

Партитуру симфонии отправили в Соединённые Штаты военным самолётом, и первое исполнение «Ленинградской» симфонии в Нью-Йорке транслировали радиостанции США, Канады и Латинской Америки. Ее услышали около 20 миллионов человек.

«Какой дьявол может победить народ, способный созда-вать музыку, подобную этой» , — писал летом 1942 года американский музыкальный критик о Седьмой симфонии, сыгранной Симфоническим оркестром Нью-Йоркского радио под управлением Артуро Тосканини…

Советская разведчица, полковник МВД, Зоя Воскресенская (Рыбкина), которая с 1941 по 1944 год находилась в Швеции в качестве пресс-секретаря советского посольства, описывает в своей книге:

«Теперь я могу сказать правду», как Седьмая симфония попала в Швецию. «Ночь… У нас в комнатах пресс-бюро сотрудники «ловят» по радио сквозь хаос вражеских помех новости из Советского Союза. Сажусь у радиоприемника. Передают из Москвы информацию для областных и районных газет. Записывают сразу несколько человек, вылавливают по слову, иногда схватывают только начало слова, потом соединяют вместе. Закончена сводка. И вдруг из эфира доносится музыка. Что это? Сквозь вой, треск сильно, как родник, пробивается мощная мелодия. Все замирают… Музыка волнует и своей суровостью, и светлыми нотами, горем и надеждой. «Мы передавали Седьмую, Ленинградскую симфонию композитора Дмитрия Шостаковича», - заключает диктор. И в ту же ночь в Москву летит телеграмма с просьбой выслать партитуру новой симфонии. Проходит немного времени, и партитура, заснятая на фотопленку, летит через Средний Восток и Африку, плывет на корабле в Америку, оттуда в Англию и затем опять на самолете в Швецию. Еще несколько недель - и Ленинградскую симфонию Шостаковича исполняет лучший в стране Гётеборгский оркестр. Публика сидит завороженная. Женщины смахивают слезы. Язык музыки интернационален. Заключительные аккорды симфонии собравшиеся выслушивают стоя… Это было первое в Европе исполнение симфонии Шостаковича. Министру иностранных дел Гюнтеру пришлось выслушать протест германского посольства против «нарушения шведского нейтралитета» …

Жизнь в Куйбышеве

С декабря 1941 года в Куйбышеве началась деятельность отделения Союза композиторов, который возглавил Шостакович. «... Он старательно занялся новой работой. Ему помогают Л. Н. Оборин, музыковед А. С. Оголовец, композитор В. Н. Денбский. «Как видишь, люди все хорошие и проверенные в своём деле», - делился он с Шебалиным». Заседания Союза были еженедельными. «Посвящались они, главным образом, обсуждению новых произведений. Эту форму Шостакович считал основной, самой необходимой, продуктивной, способствовавшей активизации композиторских сил».

Так уже в декабре 1941 года в помещении радиокомитета состоялась первая «Музыкальная среда. «Собравшиеся прослушали три части Седьмой симфонии Шостаковича в фортепианном исполнении автора. Затем состоялся обмен мнениями, в котором участвовали чешский профессор Зденек Неедлы, венгерский антифашистский композитор Ференц Сабо, куйбышевский композитор Виктор Денбский и другие». К сожалению, не удалось восстановить содержание последующих «Музыкальных сред». По воспоминаниям А. В. Фере и Л. Ф. Другова, это были творческие отчёты композиторов, прослушивание и обсуждение новых произведений, встречи с писателями, артистами, деятелями искусства, общественностью.

Общественная работа отнимала много времени и сил. Вместе с московским композитором М. М. Черёмухиным он организует в Куйбышеве музыкальные радиопередачи; вместе с певицей В. В. Барсовой и художником В. П. Ефановым работает в оргкомитете создававшегося весной 1942 года филиала Центрального дома работников искусств (ЦДРИ).

Шостакович был консультантом и добрым другом музыкальной школы № 1. Часто играл там, встречался с педагогами, слушал игру ребят, участвовал в экзаменационной комиссии, помо-гал способным ученикам в устройстве их дальней-шей учёбы. Когда оргкомитет Со-юза решил выпустить книгу «Советская музыка за 25 лет», Шостакович возглавил редакционную коллегию. Он занимается приглашением в Куйбышев именитых музыкантов, устраивает встречи и дискуссии, вникает во все мелочи композиторской организации, работает консультантом Комитета по делам искусства при Совете Народных Комиссаров СССР, в ноябре 1942 г. выступает с пламенной речью на антифашистском митинге ра-ботников литературы и искусства.

В марте 1942 года Шостаковича получает большую 4-х комнатную квартиру с отдельным кабинетом, роялем и видом на Волгу (ул. Вилоновская, д. 2 а, кв. 2). Благополучно добрались до Куйбышева мать, сестра и племянник. В январе-феврале 1943 года Дмитрий Дмитриевич тяжело переболел брюшным тифом. 3 марта 1943-го он выезжает в Москву. Предстояло подлечиться в подмосковном санатории «Архангельское»....

А за мною, тайной сверкая
И назвавши себя «Седьмая»,
На неслыханный мчалась пир,
Притворившись нотной тетрадкой,
Знаменитая ленинградка
Возвращалась в родной эфир.

Анна Ахматова

Но с особым нетерпением «свою» Седьмую симфонию ждали в блокадном Ленинграде.

Еще в августе 1941 года, 21 числа, когда было опубликовано воззвание Ленинградского горкома ВКП(б), Горсовета и Военного Совета Ленинградского фронта «Враг у ворот», Шостакович выступил по городскому радио:

«Час назад я закончил вторую часть своего нового симфонического произведения, - говорил он. - Если это сочинение мне удастся написать хорошо, удастся закончить третью и четвертую часть, то тогда можно будет назвать это сочинение Седьмой симфонией…»…

И теперь, когда она прозвучала в Куйбышеве, Москве, Ташкенте, Новосибирске, Нью-Йорке, Лондоне, Стокгольме, ленинградцы ждали ее в свой город, город, где она родилась...

2 июля 1942 года двадцатилетний летчик лейтенант Литвинов под сплошным огнем немецких зениток, прорвав огненное кольцо, доставил в блокадный город медикаменты и четыре объемистые нотные тетради с партитурой Седьмой симфонии. На аэродроме их уже ждали и увезли, как величайшую драгоценность.

На следующий день в «Ленинградской правде» поя-вилась коротенькая информация: «В Ленинград достав-лена на самолете партитура Седьмой симфонии Дмит-рия Шостаковича. Публичное исполнение ее состоится в Большом зале Филармонии».

Но когда главный дирижер Большого симфонического оркестра Ленинградского радиокомитета Карл Элиасберг раскрыл первую из четырех тетрадей партитуры, он помрачнел: вместо обычных трех труб, трех тромбонов и четырех валторн у Шостаковича было вдвое боль-ше. Да еще добавлены ударные! Мало того, на партитуре рукою Шостаковича написано: «Участие этих инструментов в исполнении симфонии обязательно» . И «обязательно» жирно подчеркнуто. Стало понятно, что с теми немногими музыкантами, кто еще остался в оркестре, симфонию не сыграть. Да и они свой последний концерт играли 7 декабря 1941 года.

Морозы тогда стояли лютые. Зал филармонии не отапливался - нечем.

Но люди все равно пришли. Пришли слушать музыку. Голодные, измученные, замотанные кто во что горазд, так что не разобрать было, где женщины, где мужчины - только одно лицо торчит. И оркестр играл, хотя к медным валторнам, трубам, тромбонам было страшно прикоснуться - они обжигали пальцы, мундштуки примерза-ли к губам. И после этого концерта репетиций больше не было. Музыка в Ленинграде замерла, будто замёрзла. Даже радио ее не транслировало. И это в Ленинграде, одной из музыкальных столиц мира! Да и некому было играть. Из ста пяти оркестрантов несколько человек эвакуировалось, двадцать семь умерло от голода, остальные стали дистрофиками, не способными даже передвигаться.

Когда в марте 1942 года репетиции возобновились, играть могли лишь 15 ослабевших музыкантов. 15 из 105-ти! Сейчас, в июле, правда, побольше, но и тех немногих, что способны играть, удалось собрать с таким трудом! Что же делать?

Из воспоминаний Ольги Берггольц.

«Единственный оставшийся тогда в Ленинграде оркестр Радиокомитета убавился от голода за время трагической нашей первой блокадной зимы почти наполовину. Никогда не забыть мне, как темным зимним утром тогдашний художественный руководи-тель Радиокомитета Яков Бабушкин (в 1943 погиб на фронте) диктовал машинистке очередную сводку о состоянии оркестра: - Первая скрипка умирает, барабан умер по дороге на работу, валторна при смерти... И все-таки эти оставшиеся в живых, страшно истощенные му-зыканты и руководство Радиокомитета загорелись идеей, во что бы то ни стало исполнить Седьмую в Ленинграде... Яша Бабушкин через городской комитет партии достал нашим музыкантам допол-нительный паек, но все равно людей было мало для исполнения Седьмой симфонии. Тогда, по Ленинграду был через радио объявлен призыв ко всем музыкантам, находящимся в городе, явиться в Радиокомитет для работы в оркестре» .

Музыкантов искали по всему городу. Элиасберг, шатаясь от слабости, обходил госпитали. Ударника Жаудата Айдарова он отыскал в мертвецкой, где и заметил, что пальцы музыканта слегка шевельнулись. «Да он же живой!» - воскликнул дирижер, и это мгновение было вторым рождением Жаудата. Без него исполнение Седьмой было бы невозможным - ведь он должен был выбивать барабанную дробь в «теме нашествия». Струнную группу подобрали, а с духовой возникла проблема: люди просто физически не могли дуть в духовые инструменты. Некоторые падали в обморок прямо на репетиции. Позже музыкантов прикрепили к столовой Горсовета - один раз в день они получали горячий обед. Но музыкантов все равно не хватало. Решили просить помощи у военного командования: многие музыканты были в окопах - защищали город с оружием в руках. Просьбу удовлетворили. По распоряжению начальника Политического управления Ленинград-ского фронта генерал-майора Дмитрия Холостова музыканты, находившиеся в армии и на флоте, получили предписание прибыть в город, в Дом Радио, имея при себе музыкальные инструменты. И они потянулись. В документах у них значилось: «Командиру-ется в оркестр Элиасберга». Тромбонист пришел из пулеметной роты, из госпиталя сбежал альтист. Валторниста отрядил в оркестр зенитный полк, флейтиста привезли на санках - у него отнялись ноги. Трубач притопал в валенках, несмотря на весну: распухшие от голода ноги не влезали в другую обувь. Сам дирижер был похож на собственную тень.

Репетиции начались. Они продолжались по пять-шесть часов утром и вечером, заканчиваясь иногда поз-дно ночью. Артистам были выданы специальные пропу-ска, разрешавшие хождение по ночному Ленинграду. А дирижеру сотрудники ГАИ даже подарили велоси-пед, и на Невском проспекте можно было увидеть вы-сокого, предельно исхудавшего человека, старательно крутящего педали — спешащего на репетицию или в Смольный, или к Политехническому институту — в По-литуправление фронта. В перерывах между репетиция-ми дирижер спешил уладить многие другие дела орке-стра. Весело мелькали спицы. Тоненько позвякивал на-детый на руль армейский котелок. За ходом репетиций город следил внимательно.

Через несколько дней в городе появились афиши, расклеенные рядом с воззванием «Враг у ворот». Они извещали, что 9 августа 1942 года в Большом зале Ленинградской филармонии состоится премьера Седьмой симфонии Дмитрия Шостаковича. Играет Большой симфонический Оркестр Ленинградского радиокомитета. Дирижирует К. И. Элиасберг. Иногда прямо тут же, под афишей, стоял легкий столик, на котором лежали пачки с отпечатанной в типографии программой концерта. За ним сидела тепло одетая бледная женщина - видно все еще не могла отогреться после суровой зимы. Около нее останавливались люди, и она протягивала им программу концерта, отпечатанную очень просто, ненарядно, одной толь-ко черной краской.

На первой страничке ее - эпиграф: «Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе над врагом, моему родному горо-ду - Ленинграду я посвящаю свою Седьмую симфонию. Дмитрий Шостако-вич». Пониже крупно: «СЕДЬМАЯ СИМФОНИЯ ДМИТРИЯ ШОСТАКОВИЧА». А в самом низу мелко: «Ленинград, 194 2». Эта программа служила входным билетом на первое исполнение в Ленинграде Седьмой симфонии 9 августа 1942 года. Билеты расходились очень быстро - все, кто мог ходить, стремились попасть на этот необычный концерт.

Одна из участниц легендарного исполнения Седьмой симфонии Шостаковича в блокадном Ленинграде гобоистка Ксения Матус вспоминала:

«Когда я пришла на радио, мне в первую минуту стало страшно. Я увидела людей, музыкантов, которых хорошо знала... Кто в саже, кто совершенно истощен, неизвестно во что одет. Не узнала людей. На первую репетицию оркестр целиком еще не мог собраться. Многим просто не под силу было подняться на четвертый этаж, где на-ходилась студия. Те, у кого сил было побольше или характер покре-пче, брали остальных под мышки и несли наверх. Репетировали сперва всего по 15 минут. И если бы не Карл Ильич Элиасберг, не его напористый, геро-ический характер, никакого оркестра, никакой симфонии в Ленинграде не было бы. Хотя он тоже был дистрофиком, как и мы. Его на репетиции привозила, на саночках жена. Помню, как на первой репетиции он сказал: "Ну, давайте...", поднял руки, а они - дрожат... Так у меня и остался на всю жизнь перед глазами этот образ, эта подстреленная птица, эти крылья, которые вот-вот упадут, и он упадет...

Вот так мы начинали работать. Понемножку набирались силенок.

А 5 апреля 1942 г. в Пушкинском театре состоялся наш первый концерт. Мужчины надевали на себя сперва ватники, а потом уже пиджаки. Мы тоже под платья надевали все подряд, чтобы не замерзнуть. А публика?

Не разобрать было, где женщины, где мужчины, все замотаны, запакованы, в варежках, воротники подняты, только одно лицо торчит… И вдруг Карл Ильич выходит — в белой манишке, чистейший воротничок, в общем, как первоклассный дирижер. Руки у него в первый момент опять задрожали, ну а потом пошло… Концерт в одном отделении сыграли мы очень прилично, никаких «киксов» не было, никаких заминок. Но аплодисментов мы не слышали — все же были в варежках, мы только видели, что весь зал зашевелился, оживился…

После этого концерта мы как-то разом воспрянули, подтянулись: «Ребята! Наша жизнь начинается!» Пошли настоящие репетиции, нам даже дали дополнительное питание, и вдруг — известие, что на самолете, под бомбежками, к нам летит партитура Седьмой симфонии Шостаковича. Организовали все моментально: партии расписали, набрали еще музыкантов из военных оркестров. И вот, наконец, партии у нас на пультах и мы начинаем заниматься. Конечно, у кого-то что-то не получалось, люди обессилены, руки отморожены… Наши мужчины работали в перчатках с отрезанными пальчиками… И вот так, репетиция за репетицией… Мы брали партии домой, чтобы выучить. Чтоб все было безукоризненно. К нам приходили из Комитета по делам искусства, какие-то комиссии постоянно нас слушали. А работали мы очень много, параллельно ведь приходилось учить и другие программы. Помню такой случай. Играли какой-то фрагмент, где у трубы соло. А у трубача инструмент на коленке стоит. Карл Ильич к нему обращается:

— Первая труба, почему вы не играете?
— Карл Ильич, у меня нет сил дуть! Нет сил.
— А вы что, думаете, у нас есть силы?! Давайте работать!

Вот такие фразы и заставляли весь оркестр работать. Были и групповые репетиции, на которых Элиасберг к каждому подходил: сыграйте мне это, вот так, вот так, вот так… То есть, если бы не он, повторяю, никакой симфонии не было бы.

…Наконец подходит 9 августа, день концерта. В городе, по крайней мере в центре, висели афиши. И вот еще одна незабываемая картина: транспорт-то не ходил, люди шли пешком, женщины — в нарядных платьях, но эти платья висели, как на распялках, велики всем, мужчины — в костюмах, тоже будто с чужого плеча… К филармонии подъезжали военные машины с солдатами — на концерт… В общем, в зале оказалось довольно много народа, а мы ощущали невероятный подъем, потому что понимали, что сегодня держим большой экзамен.

Перед концертом (зал-то не отапливался всю зиму, был ледяной) наверху установили прожекторы, чтобы согреть сцену, чтоб воздух был потеплее. Когда же мы вышли к своим пультам, прожекторы погасили. Едва показался Карл Ильич, раздались оглушительные аплодисменты, весь зал встал, чтобы его приветствовать… И когда мы отыграли, нам аплодировали тоже стоя. Откуда-то вдруг появилась девочка с букетиком живых цветов. Это было так удивительно!.. За кулисами все бросились обниматься друг с другом, целоваться. Это был великий праздник. Все-таки мы сотворили чудо.

Вот так наша жизнь и стала продолжаться. Мы воскресли. Шостакович прислал телеграмму, поздравил нас всех. »

Готовились к концерту и на передовой. В один из дней, когда музыканты еще только рас-писывали партитуру симфонии, командующий Ленин-градским фронтом генерал-лейтенант Лео-нид Александрович Говоров пригласил к себе команди-ров-артиллеристов. Задача была поставлена кратко: Во время исполнения Седьмой симфонии компози-тора Шостаковича ни один вражеский снаряд не дол-жен разорваться в Ленинграде!

И артиллеристы засели за свои «партитуры». Как обычно, прежде всего был произведен расчет времени. Исполнение симфонии длится 80 минут. Зри-тели начнут собираться в Филармонию заранее. Зна-чит, плюс еще тридцать минут. Плюс столько же на разъезд публики из театра. 2 часа 20 минут гитлеров-ские пушки должны молчать. И следовательно, 2 часа 20 минут должны говорить наши пушки — исполнять свою «огненную симфонию». Сколько на это потребуется снарядов? Каких калиб-ров? Все следовало учесть заранее. И наконец, какие вражеские батареи следует пода-вить в первую очередь? Не изменили ли они свои пози-ции? Не подвезли ли новые орудия? Ответить на эти вопросы предстояло разведке. Разведчики со своей задачей справились хорошо. На карты были нанесены не только батареи врага, но и его наблюдательные пункты, штабы, узлы связи. Пушки пушками, но вражескую артиллерию следовало еще и «ослепить», уничтожившее наблюдательные пункты, «ог-лушить», прервав линии связи, «обезглавить», разгро-мив штабы. Разумеется, для исполнения этой «огненной симфо-нии» артиллеристы должны были определить состав и своего «оркестра». В него вошли многие дальнобойные орудия, опытные артиллеристы, уже много дней веду-щие контрбатарейную борьбу. «Басовую» группу «ор-кестра» составили орудия главного калибра морской артиллерии Краснознаменного Балтийского флота. Для артиллерийского сопровождения музыкальной симфонии фронт выделил три тысячи крупнокалиберных снарядов. «Дирижером» артиллерийского «оркестра» был назначен командующий артиллерией 42-й армии генерал-майор Михаил Семенович Михалкин.

Так и шли две репетиции рядом.

Одна звучала голо-сом скрипок, валторн, тромбонов, другая проводилась молча и даже до поры до времени тайно. О первой репетиции гитлеровцы, разумеется, знали. И несомненно готовились сорвать концерт. Ведь квад-раты центральных участков города были давно прист-реляны их артиллеристами. Фашистские снаряды не раз грохотали на трамвайном кольце напротив входа в зда-ние Филармонии. Зато о второй репетиции им ничего не было изве-стно.

И пришел день 9 августа 1942 года. 355-й день ле-нинградской блокады.

За полчаса до начала концерта генерал Говоров вы-шел к своей машине, но не сел в нее, а замер, напря-женно вслушиваясь в далекий гул. Еще раз взглянул на часы и заметил стоящим рядом артиллерийским ге-нералам: — Наша «симфония» уже началась.

А на Пулковских высотах рядовой Николай Савков занял свое место у орудия. Он не знал ни одного из музыкантов оркестра, но понимал, что сейчас они бу-дут работать вместе с ним, одновременно. Молчали немецкие пушки. На головы их артиллери-стов свалился такой шквал огня и металла, что было уже не до стрельбы: спрятаться бы куда-нибудь! В зем-лю зарыться!

Зал Филармонии заполняли слушатели. Приехали руководители Ленинградской партийной организации: А. А. Кузнецов, П. С. Попков, Я. Ф. Капустин, А. И.Манахов, Г. Ф. Бадаев. Рядом с Л. А. Говоровым сел ге-нерал Д. И. Холостов. Приготовились слушать писате-ли: Николай Тихонов, Вера Инбер, Всеволод Вишнев-ский, Людмила Попова…

И Карл Ильич Элиасберг взмахнул своей дирижерской палочкой. Позже он вспоминал:

«Не мне судить об успехе того памятного концерта. Скажу только, что с таким воодуше-влением мы не играли еще никогда. И в этом нет ни-чего удивительного: величественная тема Родины, на ко-торую находит зловещая тень нашествия, патетический реквием в честь павших героев — все это было близко, дорого каждому оркестранту, каждому, кто слушал нас в тот вечер. И когда переполненный зал взорвался ап-лодисментами, мне показалось, что я снова в мирном Ленинграде, что самая жестокая из всех войн, когда-ли-бо бушевавших на планете, уже позади, что силы разу-ма, добра и человечности победили».

А солдат Николай Савков, исполнитель другой — «огненной симфонии», после ее окончания вдруг напи-шет стихи:

…И когда в знак начала
Дирижерская палочка поднялась,
Над краем передним, как гром, величаво
Другая симфония началась —
Симфония наших гвардейских пушек,
Чтоб враг по городу бить не стал,
Чтоб город Седьмую симфонию слушал. …
И в зале — шквал,
И по фронту — шквал. …
А когда разошлись по квартирам люди,
Полны высоких и гордых чувств,
Бойцы опустили стволы орудий,
Защитив от обстрела площадь Искусств.

Эта операция так и называлась «Шквал». Ни один снаряд не упал на улицы города, ни один самолет не сумел подняться в воздух с вражеских аэродромов в то время, когда зрители шли на концерт в Большой зал филармонии, пока шел концерт, и когда зрители после завершения концерта возвращались домой или в свои воинские части. Транспорт не ходил, и люди шли к филармонии пешком. Женщины - в нарядных платьях. На исхудавших ленинградках они висели, как на вешалке. Мужчины - в костюмах, тоже будто с чужого плеча… К зданию филармонии прямо с передовой подъезжали военные машины. Солдаты, офицеры…

Концерт начался! И под гул канонады - Она, как обычно, гремела окрест - Невидимый диктор сказал Ленинграду: "Вниманье! Играет блокадный оркестр!.. " .

Те, кто не смог попасть в филармонию, слушали концерт на улице у репродукторов, в квартирах, в землянках и блин-дажах фронтовой полосы. Когда смолкли последние звуки, разразилась овация. Зрители аплодировали оркестру стоя. И вдруг из партера поднялась девочка, подошла к дирижеру и протянула ему огромный букет из георгинов, астр, гладиолусов. Для многих это было каким-то чудом, и они смотрели на девочку с каким-то радо-стным изумлением - цветы в умирающем от голода городе…

Поэт Николай Тихонов, вернувшись с концерта, за-писал в своем дневнике:

«Симфонию Шостаковича... иг-рали не так, может быть, грандиозно, как в Москве или Нью-Йорке, но в ленинградском исполнении было свое — ленинградское, то, что сливало музыкальную бу-рю с боевой бурей, носящейся над городом. Она роди-лась в этом городе, и, может быть, только в нем она и могла родиться. В этом ее особая сила».

Симфонию, которая транслировалась по радио и громкоговорителям городской сети, слушали не только жители Ленинграда, но и осаждавшие город немецкие войска. Как потом говорили, немцы просто обезумели, когда услышали эту музыку. Они-то считали, что город почти умер. Ведь еще год назад Гитлер обещал, что 9 августа немецкие войска пройдут парадным маршем по Дворцовой площади, а в гостинице «Астория» состоится торжественный банкет!!! Через несколько лет после войны двое туристов из ГДР, разыскавшие Карла Элиасберга, признавались ему: «Тогда, 9 августа 1942 года, мы поняли, что проиграем войну. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх и даже смерть...»

Работу дирижера приравняли к подвигу, наградив орденом Красной Звезды «за борьбу с немецко-фашистскими захватчиками» и присвоив звание «Заслуженный деятель искусств РСФСР».

А для ленинградцев 9 августа 1942 года стало, по выражению Ольги Берггольц, «Днем Победы cреди войны». И символом этой Победы, символом торжества Человека над мракобесием стала Седьмая Ленинградская симфония Дмитрия Шостаковича.

Пройдут годы, и поэт Юрий Воронов, мальчиком переживший блокаду, напишет об этом в своих стихах: «…И музыка встала над мраком развалин, Крушила безмолвие темных квартир. И слушал ее ошарашенный мир… Вы так бы смогли, если б вы умирали?..».

« Спустя 30 лет, 9 августа 1972 года, наш оркестр, - вспоминает Ксения Маркьяновна Матус, -
вновь получил телеграмму от Шостаковича, уже тяжело больного и потому не приехавшего на исполнение:
«Сегодня, как и 30 лет назад, я всем сердцем с вами. Этот день живет в моей памяти, и я навсегда сохраню чувство глубочайшей благодарности к вам, восхищение вашей преданностью искусству, вашим артистическим и гражданским подвигом. Вместе с вами чту память тех участников и очевидцев этого концерта, которые не дожили до сегодняшнего дня. А тем, кто собрался сегодня здесь, чтобы отметить эту дату, шлю сердечный привет. Дмитрий Шостакович».

Аннотация. Статья посвящена гениальному произведению музыки ХХ века - Седьмой симфонии Д. Шостаковича. Это произведение стало одним из ярчайших образцов искусства, в котором отразились события Великой Отечественной войны. Автор статьи предпринял попытку рассмотреть средства музыкальной выразительности и раскрыть уникальность силы воздействия симфонии Д. Шостаковича на людей разных поколений и возрастов.
Ключевые слова: Великая Отечественная война, Дмитрий Дмитриевич Шостакович, Седьмая симфония («Ленинградская»), патриотизм

«Эта симфония - напоминание миру, что ужас блокады и бомбежки Ленинграда не должен повториться…»

(В.А. Гергиев)

В этом году вся страна празднует 70-летие победы над фашизмом в Великой Отечественной войне.

В такой знаменательный для нашей родины год, каждый человек должен почтить память героев и сделать всё необходимое, чтобы не был забыт подвиг советского народа. Во всех городах России отмечали праздник 9 мая - День Победы. Красноярский край не стал исключением. Всю весну в Красноярске и крае проходили мероприятия, посвященные празднованию 70-летия со дня Победы в Великой Отечественной Войне.

Обучаясь в детской музыкальной школе, я вместе с нашим творческим коллективом - ансамблем народных инструментов «Енисей - квинтет» - выступала на различных площадках города и принимала участие в поздравительных концертах для ветеранов. Это было очень интересно и познавательно. Особенно если учесть то, что в общеобразовательной школе, я состою в военно-патриотическом клубе «Гвардия». Я стремлюсь узнавать что-то новое о войне и рассказывать о военном времени своим друзьям, родителям, знакомым. Также меня интересует, как пережили военное лихолетье люди, которые явились живыми свидетелями тех страшных событий, какие произведения искусства и литературы они помнят, какое воздействие на них оказывала музыка, рожденная в годы войны.

Лично на меня наибольшее впечатление произвела Симфония № 7 «Ленинградская» Д.Д. Шостаковича, которую я услышала на уроке музыкальной литературы. Мне было интересно узнать как можно больше об этой симфонии, об истории ее создания, о композиторе и о том, как современники автора отзывались о ней.

Д.Д. Шостакович Симфония № 7 «Ленинградская»
История создания

1. 70 лет назад в Куйбышеве впервые прозвучала 7 симфония Дмитрия Шостаковича (2012 г.). - URL: http://nashenasledie.livejournal.com/1360764.html
2. Седьмая симфония Шостаковича. Ленинградская (2012 г.). - URL: http://www.liveinternet.ru/users/4696724/post209661591
3. Никифорова Н.М. "Знаменитая ленинградка" (история создания и исполнения «Ленинградской» симфонии Д.Д. Шостаковича). - URL: http://festival.1september.ru/articles/649127/
4. Тема гитлеровского нашествия в Седьмой симфонии Д. Шостаковича отмечена «числом зверя», утверждает петербургский композитор (2010 г.). - URL: http://rusk.ru/newsdata.php?idar=415772
5. Шостакович Д. О времени и о себе. - М., 1980, с. 114.

Приложение 1

Состав классического тройного симфонического оркестра	Состав симфонического оркестра Симфонии №7 Д.Д. Шостаковича
Деревянные духовые 3 Флейты (вторая и третья дублируются флейтами-пикколо) 3 Гобоя (третий дублируется английским рожком) 3 Кларнета (третий дублируется малым кларнетом) 3 Фагота (третий дублируется контрафаготом)	Деревянные духовые 4 флейты 5 кларнетов
Медные духовые 4 Валторн 3 Тромбона	Медные духовые 8 валторн 6 тромбонов
Ударные Большой барабан Малый барабан Треугольник Ксилофон	Литавры, большой барабан, малый барабан, треугольник, тарелки, бубен, гонг, ксилофон… Клавишные фортепиано Струнно-щипковые инструменты:
Струнные Первые и вторые скрипки Виолончели Контрабасы	Струнные Первые и вторые скрипки Виолончели Контрабасы

9 августа 1942 года в блокадном Ленинграде прозвучала знаменитая Седьмая симфония Шостаковича, получившая с тех пор второе название «Ленинградская».

Премьера симфонии, за которую композитор принялся еще в 30-е годы, состоялась в городе Куйбышеве 5 марта 1942 года.

Это были вариации на неизменную тему в форме пассакальи, по замыслу сходные с «Болеро» Мориса Равеля. Простая тема, поначалу безобидная, развиваясь на фоне сухого стука малого барабана, в конце концов вырастала в страшный символ подавления. В 1940 году Шостакович показывал это сочинение коллегам и ученикам, но не опубликовал и публично не исполнял. В сентябре 1941 года, в уже блокадном Ленинграде, Дмитрий Дмитриевич написал вторую часть и начал работу над третьей. Первые три части симфонии он писал в доме Бенуа на Каменноостровском проспекте. 1 октября композитор вместе с семьёй был вывезен из Ленинграда; после недолгого пребывания в Москве он отправился в Куйбышев, где 27 декабря 1941 года и была закончена симфония.

Премьера произведения состоялась 5 марта 1942 года в Куйбышеве, где в то время находилась в эвакуации труппа Большого театра. Седьмая симфония была впервые исполнена в Куйбышевском театре оперы и балета оркестром ГАБТ СССР под управлением дирижёра Самуила Самосуда. 29 марта под управлением С. Самосуда симфония была впервые исполнена в Москве. Чуть позже симфонию исполнил оркестр Ленинградской филармонии под управлением Евгения Мравинского, находившийся в то время в эвакуации в Новосибирске.

9 августа 1942 года Седьмая симфония прозвучала в блокадном Ленинграде; оркестром Ленинградского радиокомитета дирижировал Карл Элиасберг. В дни блокады некоторые музыканты умерли от голода. Репетиции были свёрнуты в декабре. Когда в марте они возобновились, играть могли лишь 15 ослабевших музыкантов. В мае самолёт доставил в осаждённый город партитуру симфонии. Для восполнения численности оркестра пришлось отозвать музыкантов из военных частей.

Исполнению придавалось исключительное значение; в день первого исполнения все артиллерийские силы Ленинграда были брошены на подавление огневых точек противника. Несмотря на бомбы и авиаудары, в филармонии были зажжены все люстры. Зал филармонии был полон, а публика была самой разнообразной: вооружённые моряки и пехотинцы, а также одетые в фуфайки бойцы ПВО и похудевшие завсегдатаи филармонии.

Новое произведение Шостаковича оказало сильное эстетическое воздействие на многих слушателей, заставив плакать, не скрывая слёз. В великой музыке нашло своё отражение объединяющее начало: вера в победу, жертвенность, безграничная любовь к своему городу и стране.

Во время исполнения симфония транслировалась по радио, а также по громкоговорителям городской сети. Её слышали не только жители города, но и осаждавшие Ленинград немецкие войска. Много позже, двое туристов из ГДР, разыскавшие Элиасберга, признались ему: «Тогда, 9 августа 1942 года, мы поняли, что проиграем войну. Мы ощутили вашу силу, способную преодолеть голод, страх и даже смерть…».

Истории исполнения симфонии посвящён фильм Ленинградская симфония. Солдат Николай Савков, артиллерист 42 армии, написал стихотворение во время секретной операции «Шквал» 9 августа 1942 года, посвящённое премьере 7 симфонии и самой секретной операции.

В 1985 году на стене Филармонии была установлена мемориальная доска с текстом: «Здесь, в Большом зале Ленинградской филармонии, 9 августа 1942 года оркестр Ленинградского радиокомитета под управлением дирижёра К. И. Элиасберга исполнил Седьмую (Ленинградскую) симфонию Д. Д. Шостаковича».

В годы Великой Отечественной войны не ослабевал интерес и к настоящему искусству. Артисты драматических и музыкальных театров, филармоний и концертных групп вносили свой вклад в общее дело борьбы с врагом. Огромной популярностью пользовались фронтовые театры и концертные бригады. Рискуя жизнью, эти люди своими выступлениями доказывали, что красота искусства жива, что убить ее невозможно. Среди фронтовых артистов выступала и мама одного из наших преподавателей. Мы приводим её воспоминания о тех незабываемых концертах .

Огромной популярностью пользовались фронтовые театры и концертные бригады. Рискуя жизнью, эти люди своими выступлениями доказывали, что красота искусства жива, что убить ее невозможно. Тишину прифронтового леса нарушали не только артиллерийский обстрел врага, но и восхищенные аплодисменты восторженных зрителей, вызывая на сцену вновь и вновь своих любимых исполнителей: Лидию Русланову, Леонида Утесова, Клавдию Шульженко.

Хорошая песня всегда была верным помощником бойца. С песней он отдыхал в короткие часы затишья, вспоминал родных и близких. Многие фронтовики до сих пор помнят видавший виды окопный патефон, на котором они слушали любимые песни под аккомпанемент артиллерийской канонады. Участник Великой Отечественной войны писатель Юрий Яковлев пишет: «Когда я слышу песню о синем платочке, то сразу переношусь в тесную фронтовую землянку. Мы сидим на нарах, мерцает скупой огонек коптилки, потрескивают в печурке дрова, а на столе – патефон. И звучит песня, такая родная, такая понятная и так крепко слитая с драматическими днями войны. «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч...».

В одной из песен, популярных в годы войны, были такие слова: Кто сказал, что надо бросить Песни на войне? После боя сердце просит Музыки вдвойне!

Учитывая это обстоятельство, было принято решение возобновить на Апрелевском заводе прерванное войной производство грам­пластинок. Начиная с октября 1942 года из-под пресса предприятия пошли на фронт грампластинки вместе с боеприпасами, пушками и танками. Они несли песню, которая была так нужна бойцу, в каждый блиндаж, в каждую землянку, в каждый окоп. Вместе с другими песнями, рожденными в это тяжкое время, воевал с врагом и «Синий платочек», записанный на граммофонную пластинку в ноябре 1942 года.

Седьмая симфония д. Шостаковича

Начало формы

Конец формы

События 1936–1937 гг. на долгое время отбили у композитора желание сочинять музыку на словесный текст. “Леди Макбет” стала последней оперой Шостаковича; лишь в годы хрущевской “оттепели” он получит возможность создавать вокально-инструментальные произведения не “по случаю”, не в угоду властям. Буквально лишенный слова, композитор концентрирует творческие усилия в области инструментальной музыки, открывая для себя, в частности, жанры камерно-инструментального музицирования: 1-й струнный квартет (1938; всего в этом жанре будет создано 15 сочинений), фортепианный квинтет (1940). Все самые глубокие, личные чувства и мысли он старается высказать в жанре симфонии.

Появление каждой симфонии Шостаковича становилось огромным событием в жизни советской интеллигенции, ожидавшей этих произведений как подлинного духовного откровения на фоне убогой, задавленной идеологическим гнетом официозной культуры. Широкая масса советских людей, советский народ знал музыку Шостаковича конечно же гораздо хуже и едва ли вполне был в состоянии понять многие сочинения композитора (вот и “прорабатывали” Шостаковича на многочисленных собраниях, пленумах и заседаниях за “переусложненность” музыкального языка) – и это при том, что размышления об исторической трагедии русского народа были одной из центральных тем в творчестве художника. Тем не менее кажется, что ни один из советских композиторов не смог так глубоко и страстно выразить чувства современников, буквально слиться с их судьбою, как Шостакович в своей Седьмой симфонии.

Несмотря на настойчивые предложения эвакуироваться, Шостакович остается в осажденном Ленинграде, неоднократно просит зачислить его в народное ополчение. Зачисленный, наконец, в пожарную команду войск противовоздушной обороны, он внес свой вклад в оборону родного города.

7-я симфония, законченная уже в эвакуации, в Куйбышеве, и там же впервые исполненная, сразу стала символом сопротивления советского народа фашистским агрессорам и веры в грядущую победу над врагом. Так воспринимали ее не только на Родине, но и во многих странах мира. К первому исполнению симфонии в осажденном Ленинграде командующий Ленинградским фронтом Л.А.Говоров приказал огневым ударом подавить вражескую артиллерию, чтобы канонада не мешала слушать музыку Шостаковича. И музыка этого заслуживала. Гениальный “эпизод нашествия”, мужественные и волевые темы сопротивления, скорбный монолог фагота (“реквием жертвам войны”) при всей своей публицистичности и плакатной простоте музыкального языка и в самом деле обладают огромной силой художественного воздействия.

9 августа 1942 года, осажденный немцами Ленинград. В этот день в Большом зале филармонии впервые была исполнена Седьмая симфония Д.Д. Шостаковича. С тех пор, как оркестром Радиокомитета дирижировал К.И.Элиасберг, минуло 60 лет. Ленинградская симфония была написана в блокадном городе Дмитрием Шостаковичем как ответ немецкому нашествию, как сопротивление российской культуры, отражение агрессии на духовном уровне, на уровне музыки.

Музыка Рихарда Вагнера, любимого композитора фюрера, одухотворяла его армию. Вагнер был кумиром фашизма. Его мрачная величественная музыка была созвучна идеям реванша и культа расы и силы, которая воцарилась в те годы в немецком обществе. Монументальные оперы Вагнера, пафос его титанических громад: "Тристан и Изольда", "Кольцо Нибелунгов", "Золото Рейна", "Валькирия", "Зигфрид", "Гибель богов"– все это великолепие пафосной музыки славило космос германского мифа. Вагнер стал торжественными фанфарами Третьего рейха, покорившего в считанные годы народы Европы и шагнувшего на Восток.

Шостакович воспринимал германское нашествие в ключе музыки Вагнера, как победную зловещую поступь тевтонцев. Это чувство он гениально воплотил в музыкальной теме нашествия проходит через всю ленинградскую симфонию.

В теме нашествия слышны отзвуки вагнеровского натиска, кульминацией которого стал "Полет валькирий", полет дев-воительниц над полем сражения из одноименной оперы. Ее демоничные черты у Шостаковича растворились в музыкальном рокоте набегающих музыкальных волн. Ответом нашествию Шостакович взял тему Родины, тему славянского лиризма, которая в состоянии взрыва порождает волну такой силы, которая отменяет, сминает и отбрасывает вагнеровскую волю.

Седьмая симфония сразу после своего первого исполнения получила огромный резонанс в мире. Триумф был всеобщим – музыкальное поле сражения тоже осталось за Россией. Гениальное произведение Шостаковича наряду с песней "Священная война" стало символом борьбы и победы в Великой Отечественной войне.

“Эпизод нашествия”, живущий как бы отдельной от других разделов симфонии жизнью, при всей карикатурности, сатирической заостренности образа совсем не так прост. На уровне конкретной образности Шостакович изображает в нем, конечно, фашистскую военную машину, вторгшуюся в мирную жизнь советских людей. Но музыка Шостаковича, глубоко обобщенная, с беспощадной прямотой и захватывающей последовательностью показывает, как пустое, бездушное ничтожество обретает чудовищную силу, попирая все человеческое вокруг. Подобная трансформация гротескных образов: от пошловатой вульгарности до жестокого всеподавляющего насилия – не раз встречается в сочинениях Шостаковича, к примеру в той же опере “Нос”. В фашистском нашествии композитор узнал, почувствовал нечто родное и знакомое – то, о чем он уже давно был вынужден молчать. Узнав же, со всей горячностью возвысил голос против античеловеческих сил в окружающем мире… Выступая против нелюдей в фашистских мундирах, Шостакович косвенно нарисовал портрет и своих знакомых из НКВД, долгие годы державших его, как казалось, в смертельном страхе. Война со своей странной свободой позволила художнику высказать запретное. И это вдохновляло на дальнейшие откровения.

Вскоре после окончания 7-й симфонии Шостакович создает два шедевра в области инструментальной музыки, глубоко трагичных по своему характеру: Восьмую симфонию (1943) и фортепианное трио памяти И.И.Соллертинского (1944) – музыкального критика, одного из самых близких друзей композитора, как никто другой понимавшего, поддерживавшего и пропагандировавшего его музыку. Во многих отношениях эти сочинения останутся в творчестве композитора непревзойденными вершинами.

Так, Восьмая симфония явно превосходит хрестоматийную Пятую. Считается, что это произведение посвящено событиям Великой Отечественной войны и находится в центре так называемой “триады военных симфоний” Шостаковича (7-я, 8-я и 9-я симфонии). Однако, как мы только что видели в случае с 7-й симфонией, в творчестве такого субъективного, интеллигентского композитора, каким был Шостакович, даже “плакатные”, снабженные однозначной словесной “программой” (на которые Шостакович был, кстати, весьма скуп: бедные музыковеды, как ни старались, не могли вытянуть из него ни единого слова, проясняющего образность его собственной музыки) произведения загадочны с точки зрения конкретного содержания и не поддаются поверхностному образно-иллюстративному описанию. Что уж говорить о 8-й симфонии – сочинении философского характера, которое до сих пор поражает величием мысли и чувства.

Публика и официальная критика поначалу приняли сочинение вполне доброжелательно (во многом в фарватере продолжающегося триумфального шествия по концертным площадкам мира 7-й симфонии). Однако дерзновенного композитора ждала суровая расплата.

Все произошло внешне как бы случайно и нелепо. В 1947 году стареющий вождь и Главный Критик Советского Союза И.В.Сталин вместе с Ждановым и другими товарищами изволили прослушать на закрытом представлении последнее достижение многонационального советского искусства – оперу Вано Мурадели “Великая дружба”, с успехом поставленную к этому времени в нескольких городах страны. Опера была, надо признать, весьма посредственной, сюжет – крайне идеологизированным; в общем, лезгинка товарищу Сталину показалась весьма ненатуральной (а уж в лезгинках Кремлевский Горец знал толк). В результате 10 февраля 1948 года вышло постановление ЦК ВКП(б), в котором вслед за суровым осуждением злосчастной оперы лучшие советские композиторы объявлялись “формалистическими извращенцами”, чуждыми советскому народу и его культуре. Постановление прямо ссылалось на одиозные статьи “Правды” 1936 г. как на основополагающий документ политики партии в области музыкального искусства. Стоит ли удивляться, что во главе списка “формалистов” стояла фамилия Шостаковича?

Полгода беспрестанных поношений, в которых каждый изощрялся на свой лад. Осуждение и фактическое запрещение лучших сочинений (и прежде всего гениальной Восьмой симфонии). Тяжелый удар по нервной системе, и без того не отличавшейся особой устойчивостью. Глубочайшая депрессия. Композитора доломали.

И вознесли: на самую вершину официозного советского искусства. В 1949 г. вопреки воле композитора его буквально вытолкнули в составе советской делегации на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира – от лица советской музыки произносить пламенные речи в осуждение американского империализма. Получилось весьма неплохо. С этих пор Шостакович назначается “парадным фасадом” советской музыкальной культуры и осваивает тяжкое и малоприятное ремесло: разъезжать по самым разным странам, зачитывая заранее заготовленные тексты пропагандистского характера. Отказаться он уже не мог – его дух был полностью сломлен. Капитуляция была закреплена созданием соответствующих музыкальных произведений – уже не просто компромиссных, а полностью противоречащих художническому призванию артиста. Наибольший успех среди этих поделок – к ужасу автора – снискала оратория “Песнь о лесах” (на текст поэта Долматовского), воспевающая сталинский план преобразования природы. Он был буквально ошеломлен восторженными отзывами коллег и щедрым денежным дождем, пролившимся на него, как только он представил ораторию публике.

Двусмысленность положения композитора состояла в том, что, используя имя и мастерство Шостаковича в пропагандистских целях, власти при случае не забывали напоминать ему, что постановление 1948 года никто не отменял. Кнут органично дополнял пряники. Униженный и порабощенный, композитор почти отказался от подлинного творчества: в важнейшем для него жанре симфонии возникает цезура длиной в восемь лет (как раз между окончанием войны в 1945 г. и смертью Сталина в 1953-м).

Созданием Десятой симфонии (1953) Шостакович подвел итог не только эпохе сталинизма, но и длительному периоду в собственном творчестве, отмеченному прежде всего непрограммными инструментальными сочинениями (симфониями, квартетами, трио и др.). В этой симфонии – состоящей из медленной пессимистически-самоуглубленной первой части (звучащей свыше 20 минут) и трех последующих скерцо (одно из которых, с весьма жесткой оркестровкой и агрессивными ритмами, предположительно является своеобразным портретом только что скончавшегося ненавистного тирана) – как ни в какой другой, выявилась совершенно индивидуальная, ни на что не похожая трактовка композитором традиционной модели сонатно-симфонического цикла.

Разрушение Шостаковичем священных классических канонов осуществлялось не по злому умыслу, не ради модернистского эксперимента. Весьма консервативный в своем подходе к музыкальной форме, композитор не мог не разрушать ее: слишком далеко отстоит его мироощущение от классического. Сын своего времени и своей страны, Шостакович был до глубины сердца потрясен бесчеловечным образом явившегося ему мира и, не в силах ничего поделать с этим, погружался в мрачные размышления. Вот скрытая драматургическая пружина его лучших, честных, философски обобщающих сочинений: и хотел бы он пойти против себя (скажем, радостно примириться с окружающей действительностью), но “порочное” нутро берет свое. Повсюду видит композитор банальное зло – безобразие, абсурд, ложь и обезличенность, не в силах противопоставить ему ничего, кроме собственной боли и скорби. Беcконечная, вынужденная имитация жизнеутверждающего мировоззрения лишь подрывала силы и опустошала душу, просто убивала. Хорошо, что умер тиран и пришел Хрущев. Наступила “оттепель” – пора относительно свободного творчества.