Сочинение
Желание увидеть дальние страны, на время покинуть петербургский свет не были единственными причинами, по которым Гончаров, не раздумывая, хотел отправиться в трудное и опасное путешествие. Тоска по вдохновенному творческому труду, сознание бесполезно гибнущих сил и способностей, стремление обогатить себя новыми впечатлениями, описать их в очерках - вот что было главной причиной того, что Гончаров решил отправиться в кругосветное путешествие на фрегате «Паллада».
Друзья начали хлопотать за Гончарова. Аполлон Майков поговорил «с кем следует», и разрешение было дано. В сознание друзей писателя никак не укладывалось, как это Гончаров, человек, привыкший к домашнему уюту, малоподвижный, прозванный в салоне Майковых де-Лень, вдруг отправляется в кругосветное путешествие. Но когда все было решено, начались сомнения и у Гончарова. «Куда это? Что я затеял?» И на лицах других мне страшно было читать эти вопросы. Участие пугало меня. Я с тоской смотрел, как пустела моя квартира, как из нее понесли мебель, письменный стол, покойное кресло, диван. Покинуть все это, променять на что?»
Это не были сомнения человека ленивого по натуре, флегматичного, не способного к решительным действиям… Ко времени, когда Гончаров собрался совершить кругосветное путешествие, ему было уже 40 лет. Многие из друзей говорили о нем, как о человеке со счастливой судьбой. А так ли это было? Правда, детские годы не были омрачены ничем. Дом - полная чаша. Мать и особенно Трегубов баловали, ни в чем не отказывали. Пансион Гончаров вспоминает тоже с удовольствием… Коммерческое училище… О нем и вспоминать не хочется.
Но зато были годы в университете. Потом служба. Чиновник департамента внешней торговли. Любимое деле - литература - не давало средств к существованию, Нужно было служить, отдавая литературной работы лишь свободное от службы время. Не сложилась семейная жизнь, к сорока годам Гончаров был по-прежнему одинок.
Не утихала боль тяжелой утраты - смерти матери, Авдотьи Матвеевны. «Ни о чем и ни о ком у меня мысль так не светла, как о ней», - писал Гончаров сестре. «Она была решительно умнее всех женщин, каких я знаю», - писал он брату. И вот предложение совершить кругосветное путешествие.
«Я полагаю, - писал Гончаров в одном из писем, - что если б я запасся всеми впечатлениями такого путешествия, то, может быть, прожил бы остаток жизни повеселее… Все удивились, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь - я, такой ленивый, избалованный! Кто меня знает, тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду, а если наружно и кажусь постоянен и верен своим привычкам и склонностям, так это от неподвижности форм, в которых заключена моя жизнь…» Мысль об участии в кругосветном путешествии коренным образом меняла весь строй жизни Гончарова, вызывала страх перед бурями, морской болезнью, тропическим зноем. И понятны внутренняя борьба, колебания Гончарова. Даже окончательно свыкнувшись с мыслью о предстоящем путешествии, Гончаров думает в случае чего вернуться из Англии. Но выбор сделан. Цель путешествия для Гончарова ясна: разобраться в массе «великих впечатлений», которые ожидают его, и верно, «безо всякой лжи» поведать их читателям. Гончаров считал, что путешествие «без идеи» - только забава: «Да, путешествовать с наслаждением и пользой, - писал он в одном из первых своих очерков, позднее составивших объемистую двухтомную книгу, - значит пожить в стране и хоть немного слить свою жизнь с жизнью народа, который хочешь узнать; тут непременно проведешь параллель, которая и есть искомый результат путешествия. Это вглядывание, вдумывание в чужую жизнь, в жизнь ли целого народа или одного человека, отдельно, дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни в книгах, ни в каких школах не отыщешь».
9 сентября 1852 года было получено «высочайшее соизволение на командирование столоначальника департамента внешней торговли Министерства финансов коллежского асессора Гончарова к исправлению должности секретаря при адмирале Е. В. Путятине, отправляющемся на фрегате «Паллада» 1 в экспедицию для обозрения североамериканских колоний».
В конце сентября «Паллада» вышла на Кронштадтский рейд. Гончаров несколько раз ездит в Кронштадт, готовый отплыть, но ремонт фрегата еще не закончен - и отправление откладывалось. Гончаров знакомится с городом. Кронштадт живет напряженной жизнью военно-морского порта. На улицах и набережных редко можно встретить человека в штатском. С песнями проходят колонны моряков. На рейде стоят парусные суда, среди них фрегат «Паллада».
Интересна история фрегата. Построен он был в 1832 году на Охтинской верфи. Первым командиром «Паллады» был в будущем прославленный флотоводец - адмирал Павел Степанович Нахимов, тогда еще молодой офицер, показавший себя смелым, инициативным и решительным командиром.
Но вот последние приготовления к отплытию закончены. Гончаров стоял на палубе, с тоской смотрел на берег. Что ждет его впереди?
7 октября 1852 года фрегат «Паллада» вышел с Кронштадтского рейда в кругосветное путешествие. Первый этап плавания - от Кронштадта до берегов Англии - был для Гончарова особенно тяжелым. Это было «обручение» с морем. Поход по северным морям осенью, да еще на паруснике, был нелегким делом и для бывалых моряков. По роду своей службы на корабле Гончаров не общался с командой, но сочувствовал нелегкой участи матросов, которые часто рисковали жизнью в борьбе со стихией. В письмах к друзьям Гончаров рассказывал о тяжелых условиях жизни матросов, о жестокости и произволе офицеров.
Среди офицеров на «Палладе» были и прогрессивно настроенные, воспитанные на лучших традициях русского флота, культурные и гуманные люди. I? их числу принадлежали командир корабля И. С. Ункопский - замечательный моряк, воспитанник адмирала М. П. Лазарева, старший офицер корабля потомственный моряк И. И. Бутаков.
Особенным уважением Гончарова пользовались офицеры В. А. Римский-Корсаков (брат известного композитора) и К. Н. Посьет, отличавшийся широкой образованностью, гуманным отношением к подчиненным.
Описание нелегкой матросской службы, взаимоотношений матросов и офицеров - все это осталось в письмах Гончарова к друзьям. Ни одной строчки об этом цензура но разрешила бы напечатать. Поэтому так мало сказано о повседневной жизни матросов в гончаровских очерках. Но в том, что все-таки сказано в очерках о жизни «низших чинов», Гончаров подчеркивает трудолюбие, находчивость и удивительное спокойствие матросов. «Все отскакивает от этого спокойствия, - замечает писатель, - кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу - к работе, г; смерти, если нужно».
Особенно тепло и проникновенно рассказывает Гончаров о Фадееве - трудолюбивом и находчивом матросе из крестьян. В нем все напоминает Гончарову о далекой и близкой сердцу России. «Он внес на чужие берега, - замечает Гончаров, - свой костромской элемент и не разбавил его ни каплей чужого».
Много лет спустя Гончаров рассказал Анатолию Федоровичу Кони - сыну друга своей молодости, известному судебному деятелю - несколько случаев из пребывания русских моряков за границей, не вошедших в очерки «Фрегат «Паллада». А. Ф. Кони вспоминает: «Живая наблюдательность искрилась в них; нежная любовь к русскому человеку и глубокое понимание его милых и оригинальных свойств проникали их. Особенно помнится мне его рассказ о наших матросиках, которые покатывались со смеху, указывая пальцами на голые колени двух неподвижно стоявших у одного из дворцов часовых в шотландском костюме, красных от гнева, но покорных дисциплине. «Что вы тут делаете, - спросил их Гончаров, - чему смеетесь?» - «Да ты посмотри, ваше благородие, королева-то им штаноз не дала!» Или другой рассказ о том, как в окрестностях Капштадта, подойдя к кучке матросов, что-то любопытно разглядывавших, он увидел на ладони одного из них огромного скорпиона, тщетно силившегося пробить ядовитым хвостом толстый, сплошной мозоль на ладони руки, привыкшей лазить по вантам. «Что ты? брось! брось! - воскликнул Гончаров. - Он тебя до смерти укусит!» - «Укусит? - недоверчиво спросил матрос, презрительно скосив глаза на скорпиона. - Этакая-то сволочь?! Тьфу!» -и он бросил скорпиона на землю и раздавил его необутой для прохлады ногой».
Жизнь на фрегате, этом «уголке России», текла размеренно и неторопливо. «В этом спокойствии, уединении от целого мира, в тепле и сиянии, фрегат принимает вид какой-то отдаленной степной русской деревни, - писал Гончаров. - Встанешь утром, ршкуда нз спеша, с полным равновесием в силах души, с отличным здоровьем, со свежей головой и аппетитом, выльешь иа себя несколько ведер воды прямо из океана и гуляешь, пьешь чай, потом сядешь за работу. Солнце уже высоко, жар палит: в деревне вы не пойдете в этот час ни рожь посмотреть, ни на гумно. Вы сидите под защитой маркизеи на балконе, и все прячется иод кров, даже птицы, только стрекозы отважно реют над колосьями. И мы прячемся под растянутым тентом, отворив настежь окна и двери кают. Ветерок чуть-чуть веет, ласково освежая лицо и открытую грудь. Матросы уже отобедали (они обедают рано, до полудни, как и в деревне, после утренних работ) и группами сидят или лежат между пушек. Иные шьют белье, платье, сапоги, тихо мурлыча песенку; с бака слышатся удары молотка по наковальне. Петухи поют и далеко разносятся их голос среди ясной тишины и безмятежности. Слышатся еще какие-то фантастические звуки, как будто отдаленный, едва уловимый ухом звон колоколов… Чуткое воображение, полное грез и ожиданий, создает среди безмолвия эти звуки, а на фоне синевы небес какие-то отдаленные образы…»
Русские моряки, где бы ни были, всегда помнили о Родине, ее обычаях и праздниках, ее песнях. Когда пришла масленица, фрегат находился в Атлантике. Стояла жаркая погода. Вспомнив обычай катания на льду,.стали ездить друг на друге. «Глядя, как забавляются, катаясь друг на друге, и молодые, и усачи с проседью,- замечает Гончаров, - расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой лиц…» Часто вечерами, под синим и ясным, но чужим небом звучала грустная, протяжная русская песня. В этой песне были и тоска по России, по дому, и неудовлетворенность поющих матросов своей тяжелой и бесправной жизнью.
За два с половиной года кругосветного путешествия фрегат посетил многие страны Европы и Азии. На парусном судне, устаревшем и отслужившем свой срок, прошел моря и океаны, испытал все тяготы кругосветного путешествия вместе со всем экипажем фрегата и Иван Александрович Гончаров. О том, что он видел, писатель рассказал в очерках, которые назвал так же, как назывался корабль, на котором он плыл - «Фрегат «Паллада».
Кругосветное путешествие Ивана ГончароваФакультатив по истории.
Кругосветное путешествие Ивана Гончарова
Погожим осенним днем 1852 года весь светский Петербург торжественно провожал Ивана Александровича Гончарова в его первое кругосветное путешествие.
Сомнений ни у кого не оставалось - человек сошел с ума. Нормальные люди Финский залив-то не всегда переплыть решаются, а этот в открытый океан собрался. Еще вчера без слуги и пуговицы не умел застегнуть и вдруг пожалуйста - кругосветное плавание.
Гончарова искренне оплакивали. Он служил в министерстве финансов, обедал в «Hotel de France», написал роман и уж, конечно, не производил впечатления отважного мореплавателя, но никакие доводы, уговоры и страшилки в духе «как вы там будете ходить - качает?» на него не действовали.
В итоге, друзья махнули рукой и смирились. В лучшем случае их приятель сопьется. Ну, там же пресной воды в обрез, на корабле один ром поди хлещут.
Еще вчера без слуги и пуговицы не умел застегнуть и вдруг - кругосветка
Гончаров среди офицеров фрегата «Паллады».
Иван Александрович легкомысленно посмеивался над нелепыми предрассудками дремучей интеллигенции и потирал ручки в предвкушении отплытия. Все детские мечты одна за другой оживали перед его глазами.
В своей жизни он всего добился сам: выбрал образование, окончил университет, поступил на службу.
Казалось бы, еще недавно, не имея средств на хороший гардероб, он шел в мае на свидание в теплом ватном пальто, а теперь уж совсем другое дело, теперь он - переводчик департамента внешней торговли, известный писатель, желанный гость литературных гостиных и, наконец, личный секретарь адмирала. Кругосветка - это вам не какой-то паршивый Париж. Индия, Африка, Китай - вот что его ждет!
Детские мечты Ивана Александровича одна за другой оживали перед глазами
Когда вся эта эйфория сменилась легкой паникой, отступать было поздно, и вот уже Гончаров на прекрасном фрегате плывет бог знает куда, демонстрируя чудеса беспомощности и бесполезности.Умывается при помощи слуги, книги с полки сам достать не может (ибо они привязаны), в шторм боится промочить ноги. Ему кажется, что если корабль станет на мель, то можно и так доплыть, что каюта похожа на гроб, а команды матросам и вовсе - прелюбопытнейший шум.
«Зачем это зовут всех наверх?» - спросил я бежавшего мимо меня мичмана. «Свистят всех наверх, когда есть авральная работа», - сказал он второпях и исчез…
«Что это такое авральная работа?» - спросил я другого офицера. «Это когда свистят всех наверх», - отвечал он". А ведь и правда, зачем ему это все, меньше знаешь - крепче спишь, ей-богу.
Модель фрегата
Морской болезни у Гончарова не оказалось, но от сырости и холода так разболелись зубы, что немного поплавав, погуляв по палубе и внимательно полистав «Историю кораблекрушений» (добрые друзья знали, что в дорожку дать почитать) Гончаров понял, что он на такое не подписывался.
Ни о какой кругосветке речи уже не шло, единственное, о чем Иван Александрович мечтал, - это добраться до берега и поскорее вернуться домой. На самом же деле сложилось так, что он плавал более двух с половиной лет.
Он перетерпел холодные ветра, африканскую жару, нехватку провизии и пресной воды, вспышку холеры, тоску по дому, в конце концов.
Гончаров перетерпел холодные ветра, жару, нехватку провизии и воды
Когда их фрегат причалил к японским берегам, стало ясно - обратной дороги судно не выдержит, настолько корабль был убит штормами и ураганами.И после этого кто-то еще говорит, что Гончаров Обломова списал с себя? Господи, да Обломов и ноги с дивана не спустил бы!
Автор - Оля Андреева
Кто совершил почти что кругосветное путешествие на фрегате "Паллада"?
Чарльз Дарвин совершил свое кругосветное путешествие на корабле Бигль. Константин Станюкович на корвете Калевала. А вот наш писатель Иван Гончаров обогнул земной шар именно на фрегате Паллада. Так что выбираем третий вариант ответа, Иван Гончаров .
Этот вопрос не будет сложен для того, кто знаком с творчеством русских писателей 19 века.
Ведь у одного из них есть произведение своим названием прямо указывающее на такое путешествие.
Этот писатель Иван Александрович Гончаров.
Выбираем ответ ИВАН ГОНЧАРОВ , он и будет верным.
Чтобы ответить на этот вопрос викторины, необходимо поподробнее узнать о путешествии на фрегате с названием, фигурирующем в тексте задания, либо просто вспомнить юношеские годы, когда именно эта литературная тематика казалась одной из наиболее привлекательных, а роман Фрегат Паллада, как раз, является одним из ярких представителей данного жанра.
Ответ: Иван Гончаров .
Подсказку на ответ дает название произведения, конечно тем кто с ним знаком, ну и остальным, сидящим за компьютером не сложно найти информация о фрегате с названием Паллада. Путешествовал на фрегате писатель, который на третьем месте в списке, это- Иван Гончаров, он же и автор произведения.
Фрегат вышел в кругосветное путешествие из Кронштадта в тысяча восемьсот пятьдесят втором году. Путешествие продлилось около трех лет и было впоследствии описано писателем Иваном Гончаровым в романе, который был назван Фрегат Паллада. Таким образом на вопрос этой викторины, правильный ответ - ИВАН ГОНЧАРОВ.
В период с 1852 по 1855 год данный корабль под командованием капитана Унковского совершил плавание из Кронштадта, через Атлантический, Индийский и Тихий океаны к берегам Японии с дипломатическим корпусом на борту. В данном рейсе участвовал писатель Иван Гончаров.
Это был великий русский писатель Иван Гончаров. Сво трхлетнее путешествие (1852-55)на этом фрегате русского военного флота он живописно описал позднее в свом произведении Фрегат Паллада. Очерки путешествия в двух томах, которое было издано в 1858 году.
Прочитав всю нужную нам информацию об фрегате, о котором повествуется в вопросе, нам остатся только констатировать факт, что на фрегате Паллада путешествовал Гончаров.
Правильный ответ - Иван Гончаров.
Речь идет о русском писателе, члене - корреспонденте Петербургской академии наук, статском советнике Иване Александровиче Гончарове.
В октябре 1852 года он отправляется в путешествие на фрегате Паллада. Свои впечатления, наблюдения, заметки он изложил в романе Фрегат Паллада.
Строительство лучшего военного судна того времени выполнено по личному указу Николая I и поручено было знаменитому судостроителю полковнику В. Ф. Стокке . Первый капитан фрегата - капитан-лейтенант П. С. Нахимов.
В течение 18521855 годов на Палладе была отправлена дипломатическая миссия в Японию, возглавляемая вице-адмиралом Е. В. Путятиным. Командовал судном в этом плавании капитан И. С. Унковский.
В этом дипломатическом рейсе и участвовал писатель Иван Гончаров , описавший во всех подробностях нелегкий путь корабля и всех участников исторического плавания от Кронштадта через Атлантический, Индийский и Тихий океаны к берегам закрытой для всех европейских государств Японии.
Известно, что после удачно проведенных переговоров, происходивших в городе Нагасаки, корабль был навсегда затоплен в в дальневосточной Императорской (Советской) гавани из опасения потерять его из-за возможных повреждений или риска быть захваченным англичанами.
Ответ - писатель Иван Гончаров
Иван Александрович Гончаров - совершил это путешествие, что в последствии привело к написанию Фрегат Паллада..
Кругосветные путешествия в середине XIX века проводились прежде всего в связи с созданием и расширением колоний, разделом сфер влияния. Капиталистические страны Западной Европы и Северной Америки были заинтересованы в поставщиках сырья и рабов, в рынках сбыта. Мировой океан при отсутствии дешевых способов транспортировки грузов по суше превратился в основную магистраль международной торговли.
Россия отказалась от колониальной политики, заморских владений. Но как одна из крупнейших морских держав она стремилась налаживать дипломатические и торговые связи со странами, расположенными на разных континентах. Надо было вести наблюдения за общей ситуацией в Мировом океане. Наконец, один из путей из западных окраин страны на Дальний Восток шел через Балтийское и Черное моря в Атлантику, а оттуда в Индийский и Тихий океаны. Такой маршрут предстояло совершить фрегату Балтийского флота «Паллада».
Эту экспедицию по ее результатам можно сравнить с путешествием Чарлза Дарвина на корабле «Бигль». Речь идет тоже о дневниковых записях, но принадлежащих не ученому, а писателю: Ивану Александровичу Гончарову (1812–1891). Благодаря его путевым очеркам, составившим объемистую книгу, данная экспедиция остается в памяти потомков. Поколения читателей переживают ее вновь и вновь.
Для тех, кто знаком с творчеством, характером и образом жизни Гончарова, решение этого степенного и не чуждого лени писателя на пятом десятке жизни отправиться в долгое, почти трехгодичное плавание может показаться поступком сумасбродным или по меньшей мере странным. Словно герой его романа Обломов рискнул сменить мягкую кушетку на шаткую палубу парусника.
Он и сам признавался: «Все удивлялись, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь – я такой ленивый, избалованный! Кто меня знает, тот не удивится такой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер».
В детстве и в университете он всерьез интересовался естествознанием, историей географических открытий. И когда ему представилась возможность отправиться в дальнее плавание, он не раздумывал. Фрегат «Паллада» был флагманом эскадры, осуществлявшей, согласно официальной версии, поход к русским владениям в Америке. Но главная задача была иная: наладить торговые отношения с Японией.
Возглавлял экспедицию адмирал Н.В. Путятин. Гончаров был его секретарем, вел судовой журнал и был, можно сказать, летописцем похода. Со своими обязанностями он справлялся отлично.
Ну а как же с описанием экзотических стран, диковинных дикарей, чудес природы? Он откровенно признался, что его записи не смогут удовлетворить читателей, жаждущих чего-то необычайного: «Я сказал, что их нет, этих чудес; путешествия утратили чудесный характер. Я не сражался со львами и тиграми, не пробовал человеческого мяса».
И неожиданный пассаж: «Я уехал от чудес: в тропиках их нет. Там все одинаково, просто». По его мнению, наша русская природа дарит нам подлинное разнообразие и удивительную красоту, если только мы не разучились чувствовать и понимать это. «А позвольте спросить, – пишет он, – разве есть что-нибудь не прекрасное в природе? Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы – не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите».
Гончаров умел увидеть необычайное в обычном; не изобретал парадоксы, стараясь ошеломить оригинальным суждением. Его сочинение увлекательно для тех, кому интересно путешествовать с остроумным, наблюдательным и проницательным спутником, не удовлетворяясь трафаретными восторгами и сведениями, почерпнутыми из туристических справочников.
Вот описание шторма: «Я постоял у шпиля, посмотрел, как море вдруг скроется из глаз совсем под фрегат и перед вами палуба стоит стоймя, то вдруг скроется палуба и вместо нее очутится стена воды, которая так и лезет на вас. Но не бойтесь: она сейчас опять спрячется, только держитесь обеими руками за что-нибудь. Оно красиво, но однообразно…
Скучное дело качка; все недовольны: нельзя как следует читать, писать, спать; видны только бледные страдальческие лица. Порядок дня и ночи нарушен…
Может быть, оно и поэзия, если смотреть с берега, но быть героем этого представления, которым природа время от времени угощает плавателя, право незанимательно. Сами посудите, что тут хорошего? Огромные холмы с белым гребнем, с воем толкая друг друга, встают, падают, опять встают, как будто толпа вдруг выпущенных на волю бешеных зверей дерется в остервенении, только брызги, как дым, поднимаются да стон носится в воздухе…
Сначала качка наводит с непривычки страх. Когда судно катится с вершины волны к ее подножию и переходит на другую волну, оно делает такой размах, что, кажется, сейчас рассыплется вдребезги; но когда убеждаешься, что этого не случится, тогда делается скучно, досадно, досада превращается в озлобление, а потом в уныние».
Правда, как выясняется, скучать долго ему не приходилось: его мотало и швыряло по каюте, катало по полу, било о стулья и стены. Только опытные моряки, да его денщик Фадеев относились к подобным неудобствам и неурядицам с философическим спокойствием, продолжая выполнять свою работу.
Гончаров не ставил своей целью развенчать романтику дальних плаваний, сорвать покров таинственности с экзотических стран. Он просто и ясно свидетельствовал об увиденном, пережитом, продуманном. Ему нет нужды выдумывать небылицы, развлекать читателя сказками и легендами разных народов. И без того у него есть что рассказать. Великолепны описания тропических ночей в открытом океане; пейзажей разных стран, людей и нравов разных народов.
Для немалого числа современных людей не составляет большого труда при наличии средств и желания посетить любой, даже самый отдаленный пункт, хотя бы и в Антарктиде. Иные туристы получают возможность взглянуть на Землю из космического пространства. Впрочем, не выходя из комнаты, миллионы телезрителей совершают увлекательные кинопутешествия. При этом можно увидеть такие красоты, такие редкие кадры, такие картинки из жизни людей и животных, которые недоступны для обычного туриста.
Какой же смысл в наше время утруждать себя чтением описаний путешествий? Разве не лучше увидеть, чем услышать или прочесть?
Безусловно, для приятного времяпрепровождения, развлечения или для обучения школьников это интересно и полезно. Но есть люди, которым недостаточно любоваться красивыми картинками и слушать комментарии к увиденному. Они желают осмыслить жизнь свою и других людей, своего народа и человечества. А для этого незаменим умный, откровенный собеседник, обладающий немалым жизненным опытом. Пусть даже он будет из другого века… Это даже кстати, ибо тогда появляется возможность сопоставить его наблюдения с тем, что произошло в действительности.
Правда, И.А. Гончарова не принято относить в разряд великих учителей человечества или хотя бы только русского народа. Однако его путевые заметки во время экспедиции на «Палладе», на мой взгляд, помогают нам понять путь развития современной технической цивилизации и те изменения, которые при этом происходят с человеческой личностью.
Писатель, которому приходилось довольствоваться весьма ограниченным комфортом, а подчас испытывать немалые неудобства, не сетовал на это. Он полагал, что человеку свойственно стремиться к бытовым удобствам, к чистоте и порядку. Но это оправданное стремление решительно отличается от жажды роскоши, которая «есть безумие, уродливое и неестественное уклонение от указанных природой и разумом потребностей». «Тщеславие и грубое излишество в наслаждениях – вот отличительные черты роскоши… Для роскоши нужны богатства… Роскошь старается, чтобы у меня было то, что не можете иметь вы».
Это суждение имеет непосредственное отношение к нашей эпохе. Все основные беды и трагедии современности определяются непомерным стремлением к роскоши многих миллионов имущих капиталы и власть. Их не удовлетворяет нормальный комфорт. Им требуется как можно больше личной собственности, роскоши и главного критерия богатства – денег. Ради этого они не считаются ни с земной природой, ни с другими людьми и народами.
Во времена Гончарова наиболее алчной державой была Великобритания, «владычица морей». О ее гражданах русский писатель отзывался без особой симпатии: «Обращение англичан с китайцами, да и с другими, особенно подвластными им народами не то чтоб было жестоко, а повелительно, грубо или холодно-презрительно, так что смотреть больно. Они не признают эти народы за людей, а за какой-то рабочий скот».
«Бесстыдство этого скотолюбивого народа доходит до какого-то героизма, чуть дело коснется до сбыта товаров, какой бы он ни был, хоть яд!» (в ту пору англичане вели «опиумную войну», отравляя наркотическим ядом китайцев). Как отметил Гончаров, поставка опиума постоянно увеличивалась, достигнув четыре пятых от стоимости всех товаров, ввозимых в Китай.
«Не знаю, кто из них кого мог бы цивилизовать: не китайцы ли англичан своей вежливостью, кротостью и умением торговать тоже».
Странное вроде бы суждение. Разве не европейская цивилизация стала господствовать в мире? Разве не доказала она этим свое превосходство? Разве не она превратилась во флагмана научно-технического прогресса? И чем лучше западной цивилизации российское крепостное право? Уж не ретроград ли русский барин Гончаров, сторонник патриархальных порядков?
Нет, он прекрасно понимал достоинства технического прогресса. Его не умиляют красавцы-парусники. Он восхищается паровыми машинами, освобождающими мореплавателя от власти ветра и морских течений. Человек получает возможность властвовать над природой, превозмогать буйство земных стихий…
«Про природу Англии я ничего не говорю: какая там природа! ее нет, она возделана до того, что все растет и живет по программе… С деревьями, с травой сделано то же, что с лошадьми и с быками. Траве делается вид, цвет и мягкость бархата… Все породисто здесь: овцы, быки, собаки, как мужчины и женщины. Все крупно, красиво, бодро; в животных стремление к исполнению своего назначения простерто, кажется, до разумного сознания, а в людях, напротив, низведено до степени животного инстинкта…
Не только общественная деятельность, но и вся жизнь всех и каждого сложилась и действует очень практически, как машина».
Казалось бы, что во всем этом плохого? Разве не видим мы пример, достойный подражания? Зачаток той идеальной сферы разума, ноосферы, построенной рационально и на научной основе? (Если, конечно, отвлечься от благодатных природных условий Британии, а также от ее политики ограбления и закабаления других стран.)
Но вот вопрос: каким становится сам человек?
По мнению Гончарова, он превращается в придаток механической природно-технической общественной системы. Человек все более уподобляется машине, призванной выполнять конкретную работу по своей узкой специальности, получая за это определенную плату. Он становится «добродетельным по машине, по таблицам, по требованию». Получается цивилизованное стадо потребителей благ, доступных каждому в соответствии с его капиталом и положением в обществе.
Выходит, переходя от дикости к цивилизации, обретая комфорт и роскошь, преображая на свой лад окружающую природу, человек, сам того не замечая, превращается в подобие машины, утрачивает смысл своего существования как разумной, одухотворенной, творческой личности, устремленной к высоким идеалам добра, свободы, справедливости, братства.
Вот на какие мысли наводят результаты почти кругосветного путешествия русского писателя на фрегате «Паллада». И такие результаты экспедиции важнее, пожалуй, ее научных, торговых или дипломатических достижений.
И.А. Гончаров Рыбасов Александр
Глава восьмая Путешествие на фрегате «Паллада»
Глава восьмая
Путешествие на фрегате «Паллада»
Осенью 1852 года среди друзей и знакомых Гончарова, а затем и в петербургских литературных кругах распространилось известие: Гончаров отправляется в кругосветное плавание. Знавшие Гончарова люди были изумлены. Никто не мог подумать, что этот малоподвижный и флегматичный по внешности человек, «де-Лень», мог решиться на такой поступок.
«Необычайное происшествие!»
Внешний облик Гончарова и впоследствии вводил многих в заблуждение. Некоторые видели в нем двойника Обломова. Правда, Обломов тоже мечтал о путешествиях в дальние страны, но дальше своего дивана не двинулся. За флегматичной внешностью в Гончарове скрывался человек громадной творческой энергии, живого и ясного русского ума, больших и гуманных чувств. Что такие натуры рождала тогдашняя русская жизнь - примером также может служить и великий наш поэт-баснописец И. А. Крылов…
У каждого человека в жизни есть своя заветная романтическая мечта. У Гончарова - это была мечта о море, о кругосветных путешествиях. «Страстишка к морю жила у меня в душе», - признавался он в своих «Воспоминаниях».
Эта «страсть к воде» возникла у него еще в детстве. Много в этом способствовал крестный отец его Н. Н. Трегубов своими увлекательными рассказами о подвигах морских путешественников, об открывателях новых земель. «По мере того как он старел, а я приходил в возраст, - вспоминал Гончаров, - между мной и им установилась - с его стороны передача, а с моей - живая восприимчивость его серьезных технических познаний». В частности, Гончаров был всецело обязан Трегубову серьезными знаниями по морскому делу и по истории мореплавания, которые так пригодились ему в поездке вокруг света. У Трегубова были некоторые морские инструменты, телескоп, секстант, хронометр, и он научил крестника владеть ими. «…Можно, пожалуй, подумать, - говорил впоследствии Гончаров, - что не один случай только дал мне такого наставника для будущего моего дальнего странствия».
Уже в отроческие годы Гончаров прочитал ряд книг по географии, которые он нашел в богатой библиотеке крестного.
Юношеское романтическое желание «видеть описанные в путешествиях дальние страны» с годами превратилось в осознанный и серьезный интерес к географическим знаниям. В Петербурге Гончаров завязал знакомства с участниками только что возникшего тогда Русского географического общества: В. И. Далем, А. П. Заблоцким-Десятовским, Г. С. Карелиным и другими.
Но прежде всего по приезде в Петербург Гончаров поспешил посетить Кронштадт и «осмотреть море и все морское». Гуляя по Васильевскому острову, он «с наслаждением» заглядывался на суда и «нюхал запах смолы и пеньковых канатов».
Но, конечно, не эта любовь к морю, желание осуществить свою «давнюю мечту» главным образом побудили Гончарова идти на фрегате вокруг света.
Побудили его к тому другие, более важные причины…
Как и многие русские люди тогда, Гончаров остро ощущал, что в России «мешают свободно дышать». Запрещение писать по вопросам крепостного права выбивало почву из-под ног у прогрессивных русских писателей. Видел и чувствовал это и Гончаров. Он сознавал, какая угроза возникла для осуществления замысла романа «Обломов». Все же он «изредка… присаживался и писал», но затем опять надолго оставлял работу. Прошли годы, но написана была всего лишь первая часть, включавшая «Сон Обломова».
В письмах Гончарова, относящихся к этому времени, слышится нарастающая неудовлетворенность жизнью. Писателя все больше тяготит необходимость повседневно находиться «в четырех стенах с несколькими десятками похожих друг на друга лиц, вицмундиров», то есть служба, чиновничья лямка, однообразие среды и быта.
В ту пору, когда Гончаров готовился к поездке на фрегате, ему было уже сорок лет. Тяжел и сложен был опыт пережитого. Впечатлительный и нервозный по натуре, Гончаров очень остро, с резкой болью в душе воспринимал неустроенность своей и всей окружавшей его жизни. «Если бы Вы знали, - писал Гончаров в несколько преувеличенном тоне И. И. Льховскому, с которым тесно сдружился по совместной службе в министерстве финансов (июль 1853 года), - сквозь какую грязь, сквозь какой разврат, мелочь, грубость понятий, ума, сердечных движений души проходил я от пелен и чего стоило бедной моей натуре пройти сквозь фалангу вечной нравственной и материальной грязи и заблуждений, чтобы выкарабкаться и на ту стезю, на которой Вы видели меня, все еще грубого, нечистого, неуклюжего и все вздыхающего по том светлом и прекрасном человеческом образе, который часто снится мне и за которым, чувствую, буду всегда гоняться так же бесплодно, как гоняется за человеком его тень».
В облике Гончарова, как человека, мы не находим ни капли самодовольства. В том, что он говорил и писал о себе, была всегда какая-то беспощадность, горечь, ирония и даже насмешка. Большой, ясный ум и гуманное сердце этого человека жаждали светлой и деятельной жизни. Гончаров горячо, всей душой желал блага своей родине, мечтал о ее светлом будущем, питал добрые чувства к народу. И естественно, что такого человека не могла удовлетворять российская действительность.
Тоска по вдохновенному творческому труду, «сознание бесполезно гниющих сил и способностей», стремление изменить обстановку, обогатить себя новыми впечатлениями - вот что явилось основной причиной того, что Гончаров в 1852 году решил отправиться в кругосветное путешествие на фрегате «Паллада».
От Аполлона Майкова Гончаров узнал, что один из русских военных кораблей идет вокруг света на два года. Майкову предлагали ехать в качестве секретаря этой экспедиции, поскольку-де нужен был такой человек, который бы «хорошо писал по-русски, литератор». Но Майков отказался и порекомендовал Гончарова.
И Иван Александрович принялся хлопотать «из всех сил».
Перед отплытием Гончаров в письме к Е. А. Языковой объяснил этот свой поступок следующим образом: «Я полагаю, - писал он, - что если б я запасся всеми впечатлениями такого путешествия, то, может быть, прожил бы остаток жизни повеселее… Все удивились, что я мог решиться на такой дальний и опасный путь - я, такой ленивый, избалованный! Кто, меня знает, тот не удивится этой решимости. Внезапные перемены составляют мой характер, я никогда не бываю одинаков двух недель сряду, а если наружно и кажусь постоянен и верен своим привычкам и склонностям, так это от неподвижности форм, в которых заключена моя жизнь».
Причину своего отъезда он с глубокой искренностью высказал и в письме к Е. П. и Н. А. Майковым из Англии: «Так вот зачем он уехал, - подумаете Вы: он заживо умирал дома от праздности, скуки, тяжести и запустения в голове и сердце; ничем не освежалось воображение и т. п. Все это правда, там я совершенно погибал медленно и скучно: надо было изменить на что-нибудь, худшее или лучшее - это все равно, лишь бы изменить».
Все эти признания писателя относительно причин, побудивших его ехать, прикрыты в письме словами «я просто пошутил… а между тем судьба ухватила меня в когти». Это не только тонкая ирония над собой. Возможно, эти слова и отражают тот момент, когда у человека есть колебания, но он невольно отдается ходу вещей.
Готовясь к отъезду, Гончаров с радостью восклицал: «…И жизнь моя не будет праздным отражением мелких, надоевших явлений. Я обновился, все мечты и надежды юности, сама юность воротилась ко мне. Скорей, скорей в путь!» В Петербурге ему было «невесело». Была для того и глубоко личная причина. Однажды у Языковых Гончаров встретил их родственницу Августу Андреевну Колзакову. Она взволновала его, пробудила в нем надежды на любовь и счастье. Но отчего-то этот роман скоро угас или был с усилием погашен. И перед уходом в кругосветное плавание в памяти Ивана Александровича остался лишь, как он потом говорил, образ ее «чистой красоты». И он «уехал покойно, с ровно бьющимся сердцем и сухими глазами».
И как человек и как художник Гончаров постоянно жаждал «обновления» своих впечатлений и наблюдений. Его всегда манила к себе даль нового, неизведанного.
Уходя в плавание, Гончаров надеялся, что участие в походе русского корабля обогатит его новыми впечатлениями и ощущениями, он предполагал написать книгу, которая, по его мнению, «во всяком случае была бы занимательна», если бы даже он «просто, без всяких претензий литературных», записывал только то, что видел. Но вместе с тем он с тревогой спрашивал себя, где «взять силы, чтоб воспринять массу великих впечатлений», разобраться в них, чтобы верно, «безо всякой лжи» поведать о них публике.
Писатель-патриот, писатель-реалист глубоко осознавал, какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, которые следят за плаванием, и вдумчиво, серьезно готовился «к отчету».
Путешествие «без идеи», по его мнению, только забава. Свою идею путешествия Гончаров сформулировал следующим образом: «Да, путешествовать с наслаждением и с пользой, - писал он в одном из первых своих очерков, - значит пожить в стране и хоть немного слить свою жизнь с жизнью народа, который хочешь узнать: тут непременно проведешь параллель, которая и есть искомый результат путешествия. Это вглядыванье, вдумыванье в чужую жизнь, в жизнь ли целого народа или одного человека, отдельно, дает наблюдателю такой общечеловеческий и частный урок, какого ни в книгах, ни в каких школах не отыщешь» (курсив мой. - А. Р.).
На протяжении всего путешествия Гончаров неуклонно следовал этому своему принципу. Стремление писателя провести во всем «параллель между чужим и своим» раскрывает перед нами его напряженную думу о родине, о ее судьбах. Перед его глазами, как в калейдоскопе, проходили многие страны и народы, разнообразные картины природы. Но всюду и везде неотступно вставал в памяти образ родной страны, которую крепостническое бесправие и отсталость обрекали на обломовщину. В воображении писателя возникали картины патриархальной поместной жизни, образ русского помещика в атмосфере «деятельной лени и ленивой деятельности». Потом ему виделся «длинный ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке с трудом пробирается мужичок в заплатах. У него висит холстинная сума через плечо, в руках длинный посох, какой носили древние».
Безотрадная, унылая картина! Какую боль за родину вызывала она в русском путешественнике!..
«Мы так глубоко вросли корнями у себя дома, что куда и как надолго бы я ни заехал, я всюду унесу почву родной Обломовки на ногах, и никакие океаны не смоют ее», - писал Гончаров, когда фрегат находился в океане. С горечью говорил писатель, что почва его родины - это «почва Обломовки», и в пути вынашивал в себе мысли и образы для страстного обличения обломовщины. Во всем, что он видел, наблюдал, узнавал, путешествуя на фрегате, он убежденно и настойчиво искал доводов против патриархальности, обломовщины, от которых страдала Россия.
Что бы ни побуждало Гончарова к участию в экспедиции, путешествовал он фактически, как он сам говорил не раз, «по казенной надобности».
В чем же заключалась эта «надобность»?
«Адмирал, - рассказывал Гончаров в одном из первых путевых писем, - сказал мне, что главная моя обязанность будет - записывать все, что мы увидим, услышим, встретим. Уж не хотят ли они сделать меня Гомером своего похода? Ох, ошибутся…»
Однако Гончаров отлично справился с этой обязанностью и явился замечательным летописцем-художником, «певцом похода» - притом отнюдь не «ex officio», как думал он вначале. Его «Очерки кругосветного плавания», печатавшиеся в 1855 году в журналах и вышедшие в 1858 году отдельным изданием, под названием «Фрегат «Паллада», увековечили героику этого похода, имевшего мирную цель установления торговых отношений с Японией.
В кругосветное плавание фрегат «Паллада» вышел из Кронштадта 7 октября 1852 года. Поход протекал в сложных условиях и явился замечательным подвигом русских людей. Командованию и экипажу корабля пришлось преодолевать в пути многочисленные препятствия и трудности - и не только чисто мореходного, но и военно-политического характера.
В свое время фрегат «Паллада» был одним из лучших кораблей-красавцев русского военного флота. Первым командиром его был П. С. Нахимов. Но к моменту похода в Японию корабль устарел, срок его службы подходил к концу. Уже в самом начале плавания, после сильных и затяжных штормов в Балтийском море, и особенно после того, как «Паллада» при входе в пролив Зунд «приткнулась к мели», в корпусе корабля обнаружились повреждения, и фрегату пришлось стать на капитальный ремонт в Портсмуте. В дальнейшее плавание корабль отправился только в начале января 1853 года. Благоприятное время для плавания вокруг мыса Горн было упущено, и маршрут пришлось изменить: «Паллада» пошла не на запад, к Южной Америке, как намечалось ранее, а на восток, к мысу Доброй Надежды.
Но и здесь погода не благоприятствовала плаванию. Корабль продвигался вперед в упорной борьбе со стихией. «Вообще вторая часть плавания (то есть после мыса Доброй Надежды. - А. Р.), - сообщал Гончаров Майковым 25 мая 1853 года, - знаменовалась беспрерывными штилями, ежедневными грозами и шквалами». «Фрегат наш более, чем плох», - писал Гончаров. Впереди же были самые «ураганистые моря».
Наиболее суровыми условия плавания стали за мысом Доброй Надежды, где, по выражению нашего путешественника, их «трепанула буря». «Классический во всей форме», по мнению самих моряков и Гончарова, шторм фрегат преодолел в Индийском океане. Но главное испытание он выдержал в Тихом океане, где его застигла сильнейшая из морских бурь. Казалось, что старый и израненный предыдущими штормами корабль не выстоит перед напором грозной стихии.
Нет сомнения, что только благодаря мужеству русских моряков, их уменью, неутомимости и готовности не щадить своих сил в борьбе за честь и славу отчизны старый фрегат выдержал все выпавшие на его долю испытания и оправдал начертанное на его борту имя - «Паллада», что значит по-русски «Победа».
Трудовая героика похода сочеталась с героикой боевой, военной. В 1853 году Турция объявила войну России. Вскоре после этого против России выступили Англия и Франция. Началась грандиозная битва за Севастополь.
Фрегат «Паллада», находившийся тогда в Тихом океане, оказался перед необходимостью приготовиться к боевым действиям.
Английское командование отдало специальный приказ о захвате русского корабля и отрядило для этой цели эскадру, которая, кстати сказать, так своей задачи и не выполнила. Она была разгромлена русскими у берегов Камчатки. О «героическом отбитии англичан от этого полуострова» Гончаров с гордостью вспоминал потом в очерке «По Восточной Сибири».
Несмотря на угрозу со стороны англичан, на «Палладе» и не подумали о сдаче: не таковы были традиции русских моряков.
«А у нас поговаривают, - писал в этот момент Гончаров Майковым, - что живьем не отдадутся, - и если нужно, то будут биться, слышь, до последней капли крови».
На склоне жизни Гончаров рассказал А. Ф. Кони о факте, который во время похода фрегата оставался в секрете. Когда адмирал Путятин получил известие об объявлении войны России Англией и Францией, он созвал к себе в каюту старших офицеров и в присутствии Гончарова, связав их всех обязательством хранить тайну, сообщил, что в силу невозможности парусного фрегата успешно сразиться с винтовыми железными кораблями неприятеля или уйти от него, - он решил «сцепиться с ними и взорваться».
Поход фрегата «Паллада» овеян подлинной героикой, овеяны ею и образы русских моряков. Это вдохновенно и правдиво запечатлено в очерках Гончарова.
«…История плавания самого корабля, - писал он впоследствии, - этого маленького русского мира с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта - все это также само по себе способно привлекать и удерживать за собой симпатии читателей…»
Прежде всего именно эта патриотическая романтика, эта настоящая русская героика привлекли в свое время и привлекают поныне читателей к «Фрегату «Паллада» Гончарова.
Гончаров проникся глубокой симпатией к русским морякам, участникам похода, которые, по его выражению, были «неистово преданы делу».
На корабле он сблизился не только с кругом офицеров, но завязал знакомства и с матросами. Однако общение это, судя по всему, не было широким, что отчасти, видимо, объяснялось тем, что Гончаров плавал «по казенной надобности», являлся секретарем адмирала. По уставу же и существовавшим понятиям того времени входить в личное общение с нижними чинами начальствующему персоналу не полагалось.
В очерках Гончарова мало уделено места описаниям корабельного быта, взаимоотношениям между рядовым и командным составом корабля. Гончаров был вынужден умолчать о многих отрицательных явлениях и фактах, имевших место на фрегате. В то время во флоте еще не были отменены телесные наказания. Далеко не все офицеры были «родными отцами» матросов, знали их души и стремились не страх вселять к себе у подчиненных, а «любовь и доверенность», как завещал один из выдающихся русских флотоводцев - адмирал Сенявин.
Гончаров искренно сочувствовал участи матросов, которым приходилось не только выполнять тяжелый и опасный труд, но и терпеть произвол и грубость офицеров, жестокости реакционной военной дисциплины. Однако по цензурным условиям он мог говорить об этом лишь в письмах. Относительно опубликования в печати материалов о военном флоте и особенно фактов, характеризующих отношение офицеров к матросам, существовали особые цензурные предписания и запреты. В письмах же к друзьям Гончаров рассказывал и о тяжелых условиях быта матросов, и о плохой пище, и о болезнях, уносивших немало жизней, и о несчастных случаях вследствие непосильного труда и напряжения людей в борьбе со стихиями, и о телесных наказаниях…
Но как ни узок круг простых людей, матросов, выведенных в «Фрегате «Паллада», и как ни скуп рассказ об их повседневной жизни, ясно видно, что автор питает к ним добрые чувства. Особенно тепло и живо нарисован Гончаровым образ Фаддеева. Гончарову явно нравился этот трудолюбивый и находчивый матрос из крестьян. Все в нем самобытно: «Он внес на чужие берега, - замечает Гончаров, - свой костромской элемент и не разбавил его ни каплей чужого». Все в нем напоминало Гончарову о далекой России.
В Фаддееве, как и в других матросах, Гончарова всегда поражало удивительное спокойствие, «ровность духа». Хороши или плохи обстоятельства, он, этот простой русский человек, всегда спокоен и тверд духом в самом незатейливом смысле этого слова. Однако Гончаров отлично видел, что в этом не было и намека на покорность судьбе. «Все отскакивает от этого спокойствия, - замечает писатель, - кроме одного, ничем несокрушимого стремления к своему долгу - к работе, к смерти, если нужно».
Путешествие дало возможность Гончарову еще ярче увидеть, понять, какие могучие силы таятся в русских людях, не боящихся труда и борьбы.
В своих очерках Гончаров не имел возможности распространяться и в рассуждениях об офицерском составе. Он не смог, в частности, рассказать, что знал и что думал об адмирале Путятине, который хотя и считался опытным моряком, но по своим взглядам являлся реакционером, отличался ханжеством и самодурством. Гончаров принужден был умолчать о том, что Путятин создал на фрегате невыносимо тяжкую атмосферу, находился в постоянных распрях с командиром «Паллады» И. С. Унковским, и эти распри чуть не привели однажды к дуэли между ними.
От внимания писателя не ускользнуло то, что офицерский состав фрегата не отличался единодушием и сплоченностью. Немало среди офицеров было культурных и гуманных людей, воспитанных на лучших, прогрессивных традициях русского флота. Сам командир корабля, И. С. Унковский, был замечательным моряком, воспитанником знаменитого М. П. Лазарева. Однако значительная часть офицерского состава корабля, начиная с начальника экспедиции, адмирала Путятина, была настроена реакционно.
В своих очерках Гончаров показал типичных представителей николаевской военщины. Это лейтенант Н. Криднер - мелкий человек с баронской фанаберией - и мичман П. А. Зеленый, который впоследствии был одесским градоначальником и прославился своим самодурством.
Дух николаевской реакции давал о себе знать во всей жизни русского военного корабля. Испытывал его влияние на себе и Гончаров, что проявлялось в отдельных его суждениях о народах Африки и Азии. Но важнее всего то, что во время путешествия Гончаров был больше близок к прогрессивному, а не реакционному кругу офицерства на корабле и что в походе окрепли его прогрессивные, антикрепостнические взгляды.
О многом говорит, например, тот факт, что один из офицеров фрегата, а затем командир шхуны «Восток», которая была Путятиным куплена в Англии и придана фрегату, В. А. Римский-Корсаков, отличавшийся широкой образованностью и гуманным отношением к подчиненным, пользовался особым уважением Гончарова. В своих путевых письмах Гончаров с нескрываемой симпатией рисует портрет старшего офицера корабля И. И. Бутакова. Когда лейтенант Бутаков был послан Путятиным из Сингапура в Петербург с особым поручением, Гончаров вручил ему письмо для передачи Языковым. «Примите же его, - писал он о Бутакове Языковым, - и как вестника о приятеле и как хорошего человека, тем более, что у него в Петербурге знакомых - ни души. Он весь век служил в Черном море, - и не даром: он великолепный моряк. При бездействии он апатичен или любит приткнуться куда-нибудь в уголок и поспать; но в бурю и вообще в критическую минуту - весь огонь. Вот и теперь, в эту минуту, орет так, что, я думаю, голос его разом слышен и на Яве и на Суматре. Он второе лицо на фрегате, и чуть нужна распорядительность, быстрота, лопнет ли что-нибудь, сорвется ли с места, потечет ли вода потоками в корабль - голос его слышен над всеми и всюду, а быстрота его соображений и распоряжений изумительна. Адмирал посылает его курьером просить фрегат поновее и покрепче взамен «Паллады», которая течет, как решето, и к продолжительному плаванию оказывается весьма неблагонадежной» (из письма Гончарова от 18 мая 1853 года).
Много души вложил писатель в образ старшего штурмана А. А. Халезова, прозванного во флоте Дедом. Сколько истинно русского в его характере, облике, языке, подлинно народной силы и красоты в его душе!
То, что симпатии Гончарова были решительно на стороне моряков, подобных Римскому-Корсакову, Унковскому, Халезову, Бутакову, не трудно заметить, читая «Фрегат «Палладу». Гончаров тесно дружил с ними, постоянно проводил время в их кругу. В одном из писем Майковым (из Зондского пролива) он писал: «Четверо нас собираются всегда у капитана вечером закусить, и сидим часов до двух». «Четверо нас» - это сам командир, И. С. Унковский, старший офицер И. И. Бутаков, капитан-лейтенант К. Н. Посьет, друг писателя, и, наконец, сам Гончаров.
Бесспорно, что в этом тесном кругу офицеров фрегата обсуждались не только военные, но и другие, политические вопросы, связанные с внутренним состоянием России. Страшную отсталость страны, всю гниль николаевской системы в то время видели многие.
Тяжко было тогда русскому человеку находиться вдали от родной земли, не иметь известий о событиях. Тяжело было и Гончарову, но эти свои переживания он предпочитал высказывать не в «очерках путешествия», а в письмах к самым близким людям. В одном из писем с пути к Майковым он по поводу страшных испытаний, принесенных России войной, говорил: «Я так живо сочувствую тому, что движет Вас и всю Русь в настоящее время…» Читая «Фрегат «Палладу», мы все время ощущаем это патриотическое чувство.
Фрегат для Гончарова - это «уголок России», «маленький русский мир, живая частица» далекой отчизны.
Вот корабль у экватора - в «безмятежном царстве тепла и безмолвия». Шквал прошел, и фрегат опять «задремал в штиле». А «на дворе» февраль. Дождались масленицы. Ротный Петр Александрович Тихменев сделал все, чтобы чем-нибудь напомнить этот «веселый момент русской жизни». Он напек блинов, а икру заменил сардинами. Нельзя, чтобы масленица не вызвала у русского путешественника хоть одной улыбки. И все смеялись, как матросы возят друг друга на плечах около мачт. Празднуя масленицу среди знойных зыбей Атлантики, они вспомнили катанье по льду и заменили его ездой друг на друге - удачнее, чем ротный заменил икру сардинами. «Глядя, как забавляются, катаясь друг на друге, и молодые, и усачи с проседью, - замечает наш путешественник, - расхохочешься этому естественному, национальному дурачеству: это лучше льняной бороды Нептуна и осыпанных мукой лиц».
В случаях повеселиться недостатка не было. «Не только в праздники, но и в будни, после ученья и всех работ, свистят песенников и музыкантов наверх. И вот морская даль, под этими синими и ясными небесами, оглашается звуками русской песни, исполненной неистового веселья, бог знает от каких радостей, и сопровождаемой исступленной пляской, или послышатся столь известные вам хватающие за сердце стоны и вопли от каких-то старинных, исторических, давно забытых страданий».
В будничной жизни выдалось одно необыкновенное, торжественное утро. По традиции, 1 марта, которое, видимо, было днем «именин» корабля, после обедни и обычного смотра команде, после вопросов: всем ли она довольна, нет ли у кого претензий, - все, офицеры и матросы, собрались на палубе. Все обнажили головы: адмирал вышел с книгой и вслух прочел морской устав Петра Великого.
Потом опять все вошло в обычную колею, - дни текли однообразно. «В этом спокойствии, уединении от целого мира, в тепле и сиянии, фрегат принимает вид какой-то отдаленной степной русской деревни. Встанешь утром, никуда не спеша, с полным равновесием в силах души, с отличным здоровьем, со свежей головой и аппетитом, выльешь на себя несколько ведер воды прямо из океана и гуляешь, пьешь чай, потом сядешь за работу. Солнце уже высоко, жар палит: в деревне вы не пойдете в этот час ни рожь посмотреть, ни на гумно. Вы сидите под защитой маркизы на балконе, и все прячется под кров, даже птицы, только стрекозы отважно реют над колосьями. И мы прячемся под растянутым тентом, отворив настежь окна и двери кают. Ветерок чуть-чуть веет, ласково освежая лицо и открытую грудь. Матросы уж отобедали (они обедают рано, до полудня, как и в деревне, после утренних работ) и группами сидят или лежат между пушек. Иные шьют белье, платье, сапоги, тихо мурлыча песенку; с бака слышатся удары молотка по наковальне. Петухи поют, и далеко разносится их голос среди ясной тишины и безмятежности. Слышатся еще какие-то фантастические звуки, как будто отдаленный, едва уловимый ухом звон колоколов… Чуткое воображенье, полное грез и ожиданий, создает среди безмолвия эти звуки, а на фоне этой синевы небес какие-то отдаленные образы…»
Прочтешь эту картину, писанную как бы не пером, а кистью и красками, где все так естественно и поэтично, и задумаешься. И что-то всколыхнет, взволнует душу…
На корабле у Гончарова создалась репутация мужественного человека. Таким он и был в действительности. Но поскольку повествование Гончаров ведет «от себя», то можно подумать, что образ путешественника, который находится в центре книги, - это образ самого Гончарова. На самом деле это не так или не всегда так.
Центральное действующее лицо в очерках, герой их - это сугубо прозаический, обыкновенный человек, привыкший к комфорту, заурядный чиновник, которого бог весть для чего судьба оторвала от повседневного посещения департамента и удобств городской жизни и бросила на «зыбкое лоно морей». Гончаров подтрунивает над своим героем, называет его и даже самого себя путешествующим Обломовым. Но все это тонко и умно задуманная ирония. Обломов не решился переправиться через Неву, Гончаров же объехал кругом весь мир.
Из путевых писем Гончарова мы видим, что ему стоило большого здоровья и сил переносить все лишения и невзгоды, с которыми связано плавание на устаревшем парусном корабле.
Особенно тяжело он пережил «обручение» с морем - путь от Кронштадта до Портсмута, который был труден и для настоящего моряка. «Что вам сказать о себе, о том, что разыгрывается во мне, не скажу под влиянием, а под гнетом впечатлений этого путешествия? - писал он М. А. Языкову из Лондона. - Во-первых, хандра последовала за мной и сюда, на фрегат; потом новость быта, лиц - потом отсутствия покоя и некоторых удобств, к которым привык, - все это пока обращает путешествие в маленькую пытку… Впрочем, моряки уверяют меня, что я кончу тем, что привыкну, что теперь и они более или менее страдают сами от неудобств и даже опасностей, с которыми сопряжено плавание по северным морям осенью».
У Гончарова возникли было сомнения и колебания (из-за болезни и т. д.), не вернуться ли из Англии домой, и он будто бы даже начал так вести дело на корабле, чтобы «улизнуть»… Из противоречивых и шутливо-иронических признаний Гончарова на этот счет видно, что в конце концов это намерение не очень было решительным. «…Когда я увидел, - писал он из Портсмута Майковым, - свои чемоданы, вещи, белье, представил, как я с этим грузом один-одинешенек буду странствовать по Германии, кряхтя и охая, отпирать и запирать чемоданы, доставать белье, сам одеваться да в каждом городе перетаскиваться, сторожить, когда приходит и уходит машина и т. п., - на меня напала ужасная лень. Нет уж, дай лучше поеду по следам Васко-де Гамы, Ванкуверов, Крузенштернов и др., чем по следам французских и немецких цырульников, портных и сапожников. Взял да и поехал».
Постепенно Гончаров «во многом свыкся с морем», у него появилась «привычка к морю».
«…В качку хожу, как матрос, - писал он Е. А. и М. А. Языковым из Зондского пролива, - сплю и не слышу подчас пушечного выстрела, ем и не проливаю супа, когда стол ходит взад и вперед… наконец привык к этой странной, необыкновенной жизни и… не хочется воротиться назад».
Вначале Гончарову мало удавалось заниматься путевыми записками, и его порою снова стала посещать хандра. Работа служебного характера на фрегате отнимала много сил и времени, - «Как в департаменте!» - иронически восклицал он в одном из своих писем.
Кроме выполнения служебных обязанностей, писатель, по просьбе адмирала, преподавал словесность и историю гардемаринам.
У Гончарова решительно улучшается настроение, когда он чувствует в себе «потребность рисовать» и удовлетворяет ее. Уверенность в своих творческих силах и желание писать постепенно нарастали у него в пути. Эту «охоту писать», в частности, каждый раз «разогревала» в нем «книжка Ивана Сергеевича», то есть Тургенева.
Уходя в плавание, Гончаров прихватил с собою «Записки охотника», которые вышли в свет в августе 1852 года. «И вчера, - сообщал он Языковым из Китая, - именно вчера, случилось это: как заходили передо мной эти русские люди, запестрели березовые рощи, нивы, поля, и - что всего приятнее - среди этого стоял сам Иван Сергеевич, как будто рассказывающий это своим детским голоском, и прощай Шанхай, камфарные и бамбуковые деревья и кусты, море; где я - все забыл. Орел, Курск, Жиздра, Бежин луг - так и ходят около…»
Он сетует по поводу того, что ему пока еще не удалось «сосредоточить в один фокус» все увиденное, что он еще «не определил смысла многих явлений», что у него нет «ключа» к ним. «…Я не постиг поэзию моря и моряков и не понимаю, где тут находили ее, - замечает Гончаров в письме к Майковым из Портсмута. - Управление парусным судном мне кажется жалким доказательством слабости ума человечества. Я только вижу, каким путем истязаний достигло человечество слабого результата… После пароходов на парусное судно совестно смотреть».
Но именно из этого письма видно, что Гончаров уже подобрал первый «ключ» к явлениям и фактам окружающей его жизни. Этим «ключом», этим критерием в оценке фактов и явлений действительности для Гончарова является идея прогресса, трезвый реализм, развенчание пресловутой экзотики.
Гончаров много писал писем с пути. «Писать письма к приятелям, - признается он И. И. Льховскому, - для меня большая отрада». В этих письмах Гончаров подробно рассказывал о своих путевых переживаниях, впечатлениях и наблюдениях. Он просил друзей сохранить его письма. Они являлись в ряде случаев подготовительными, первоначальными этюдами «Очерков путешествия» («Фрегат «Паллада»).
Как секретарь экспедиции, Гончаров вел судовой журнал, в который заносил различные события. К сожалению, журнал этот не сохранился. Но еще большее значение имел в подготовительной литературной работе автора очерков его путевой дневник (тоже не дошедший до нас). Гончаров постоянно делал в своем дневнике записи. «Чуть явится путная мысль, меткая заметка, я возьму да в памятную книжечку, думая, не годится ли после на что…» - писал он Майковым из Сингапура.
Еще с мыса Доброй Надежды Гончаров сообщал Майковым, что у него «материалов, то есть впечатлений, бездна», но что работу тормозит его «несчастная слабость вырабатывать (то есть стилистически отделывать. - А. Р.) донельзя».
Однако ко времени прихода корабля на Филиппинские острова (март 1854 года) у Гончарова уже была написана большая часть очерков. Подтверждение этому мы находим в письме к Майковым: «Пробовал я заниматься, и, к удивлению моему, явилась некоторая охота писать, так что я набил целый портфель путевыми записками. Мыс Доброй Надежды, Сингапур, Бонин-Сима, Шанхай, Япония (две части), Ликейские острова, все это записано у меня, и иное в таком порядке, что хоть печатать сейчас…»
В этот период путешествия Гончаров глубоко, с прогрессивных реалистических позиций осмыслил громадный материал своих путевых наблюдений, что позволило ему создать правдивую и богатую по содержанию книгу.
Для праздного романтика и бедность живописна, все окружающее он представляет себе в радужном свете. По-иному раскрывается действительность взору реалиста. Русский писатель был чужд эстетскому обольщению необычным, экзотическим. За внешними эффектами он стремился увидеть неприкрашенную правду жизни, рисовал жизнь такой, какой она являлась сама по себе, то есть со всеми ее контрастами и противоречиями, а не такой, какой она представлялась в воображении. Гончаров видел, что нищета всюду в мире одинакова: и под лучезарным блеском южного солнца и под сереньким небом севера. Будь то русский крепостной крестьянин, португалец, негр или китаец - одинаково тяжел их труд, одинаково бедны их одежды и хижины. И русский писатель проникался глубоким и искренним сочувствием к этим угнетенным и бесправным людям. Жизнь и человек - вот что всегда в центре внимания автора «Фрегата «Паллады», убежденного гуманиста и реалиста.
Несмотря на то, что Гончаров не был человеком революционных взглядов, в своих наблюдениях над зарубежной действительностью он поднялся на целую голову выше многих западных прогрессистов того времени. Он, приветствуя «материальный прогресс», сумел вместе с тем критически взглянуть на буржуазное общество.
Развивающийся капитализм нес гибель патриархально-феодальным формам жизни. Гончаров расценивал это как прогрессивный исторический факт. Вместе с тем он видел и пороки буржуазного общества. И не только видел, но и резко обличал их.
Первые впечатления Гончарова от зарубежной действительности связаны были с пребыванием в Англии. Это было время расцвета английского промышленного капитала и английской внешней торговли, пора неограниченных претензий Англии на мировое господство. Англия «стала, раньше других, капиталистической страной и, к половине XIX века, введя свободную торговлю, претендовала на роль «мастерской всего мира», поставщицы фабрикатов во все страны, которые должны были снабжать ее, в обмен, сырыми материалами».
Сходя на английскую землю, Гончаров намерен был ничего «не писать об Англии». Ему казалось, что и без того уже всем русским «наскучило слушать и читать, что пишут о Европе и из Европы, особенно о Франции и Англии». Не желая повторяться, Гончаров полагал ограничиться беглыми заметками об Англии и англичанах, описанием того, что «мелькнуло» в его глазах.
Однако за время пребывания в Англии у него накопилось немало новых и интересных наблюдений, которые составили одну из первых, и притом самых важных, глав «Фрегата «Паллады».
В своих суждениях об английской действительности Гончаров не только вполне самостоятелен, но и весьма проницателен. Писатель отдает должное успехам английской промышленности и торговли, но далек от того, чтобы плениться картиной английской жизни. Ему чужда англомания, которой были так заражены в то время многие и в России и за рубежом. В Англии, более чем где-либо в другой стране, он смог убедиться в том, что материальный и технический прогресс буржуазного общества во многих случаях сопровождался подавлением духовных сил и стремлений человека, превращением его в простой придаток машины.
«…В животных, - с глубоким сарказмом говорит Гончаров, - стремление к исполнению своего назначения простерто, кажется, до разумного сознания, а в людях, напротив, низведено до животного инстинкта. Животным так внушают правила поведения, что бык как будто бы понимает, зачем он жиреет, а человек, напротив, старается забывать, зачем он круглый божий день и год, и всю жизнь, только и делает, что подкладывает в печь уголь, или открывает и закрывает какой-то клапан». Всякое «уклонение» от механической функции, замечает далее автор очерков, «в человеке подавляется».
Гончаров прекрасно показал, как за всем хваленым английским буржуазным благополучием, благопристойностью кроется лишь одно - «стремление к торгашеству», к «мелочной, микроскопической деятельности», стяжательство, власть чистогана, лицемерие и глубокое равнодушие к интересам человечества. «Кажется, - пишет он, - все рассчитано, взвешено и оценено, как будто и с голоса, и с мимики берут тоже пошлину, как с окон, с колесных шин».
Гончаров смело сдергивает покровы с показной, внешней стороны английской буржуазной морали: «Незаметно, - говорит он, - чтоб общественные и частные добродетели свободно истекали из светлого человеческого начала, безусловную прелесть которого общество должно чувствовать непрестанно и непрестанно чувствовать тоже и потребность наслаждаться им».
«Но, может быть, это все равно для блага человечества, - с явной иронией спрашивает он себя, - любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым - даром, без всякой цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же это противно?»
Гончаров стремится отстоять, утвердить «светлое человеческое начало» в жизни, как к этому стремилась всегда русская прогрессивная мысль.
Добродетель, по замечанию автора очерков, достигается в Англии чисто полицейскими мерами. «Везде рогатки, машинки для проверки совести… вот какие двигатели поддерживают добродетель в обществе». Нет элементарного внутреннего доверия между людьми, каждый боится, как бы его не надул «ближний».
Эти обличительные строчки Гончарова не утеряли своей значимости и поныне, так как в них запечатлены не какие-либо случайные, преходящие, временные явления, а роковые пороки капиталистического общества.
В 1843 году в статье «Положение Англии» Ф. Энгельс писал:
«Удивительно, как сильно в Англии духовно пали и расслаблены высшие классы общества… Политические и религиозные предрассудки передаются по наследству от поколения к поколению… Англичане, то есть образованные англичане, по которым на континенте судят о национальном характере, эти англичане - самые презренные рабы в мире… Англичанин пресмыкается перед общественным предрассудком, ежедневно приносит себя ему в жертву - и чем он либеральнее, тем покорнее он повергается во прах перед этим своим божком… Таким образом, образованные классы в Англии глухи ко всякому прогрессу».
Находясь в Англии, Гончаров на каждом шагу чувствовал этот упадок духовной жизни, что и явилось одной из причин его неудовлетворенности западноевропейской действительностью.
В Англии Гончарову пришлось столкнуться не только с нравственным, но и политическим лицемерием. Все усилия господствующих классов, говорит Гончаров, направлены к тому, чтобы показать, что «общество благоденствует». Но правда жизни была другой. Несмотря на то, что автор очерков не смог вдуматься в существо классовых различий и классовых противоречий буржуазного общества, он все же ясно увидел, что «от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но и целые страны под английским управлением».
Англию он покидал без сожаления. «Я охотно расстаюсь, - писал он в очерках, - с этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти. Боюсь, - добавлял он при этом, - что образ современного англичанина долго будет мешать другим образам…»
И действительно, так это и произошло. На всем длинном пути в Японию Гончарову не раз пришлось столкнуться с этим образом, пристально наблюдать типы английских торговцев и колонизаторов, стремившихся повсюду в мире утвердить свое влияние и господство.
«Вот он, - с глубокой иронией пишет Гончаров, - поэтический образ, в черном фраке, в белом галстуке, обритый, остриженный, с удобством, то есть с зонтиком подмышкой, выглядывает из вагона, из кеба, мелькает на пароходах, сидит в таверне, плывет по Темзе, бродит по музеуму, скачет в парке! В промежутках он успел посмотреть травлю крыс, какие-нибудь мостки, купил колодки от сапог дюка. Мимоходом съел высиженного паром цыпленка, внес фунт стерлингов в пользу бедных. После того, покойный сознанием, что он прожил день по всем удобствам, что видел много замечательного, что у него есть дюк и паровые цыплята, что он выгодно продал на бирже партию бумажных одеял, а в парламенте свой голос, он садится обедать и, встав из-за стола не совсем твердо, вешает в шкафу и бюро неотпираемые замки, снимает с себя машинкой сапоги, заводит будильник и ложится спать. Вся машина засыпает».
Вряд ли в литературе того времени, да и много после, было более насмешливое и язвительное изображение собирательного типа английского буржуазного дельца, всех его мнимых совершенств и насквозь лживой, ханжеской морали.
Гончаров придавал исключительно важное значение развитию мировой торговли, которая, по его мнению, разносила «по всем углам мира плоды цивилизации», вносила движение в патриархальную идиллию, ликвидировала феодальную замкнутость и отсталость.
Определяя задачи мировой торговли, Гончаров решительно высказывался против использования ее в целях экспансии, захвата и порабощения более развитыми странами менее развитых. Он осуждает насилие над народами, жестокость и бесчеловечность колонизаторов.
В силу ограниченности своих общественных воззрений, Гончаров не видел, что эксплуататорские, агрессивные устремления и дела английских и американских колонизаторов составляют существо капитализма. Однако, ставя выше всего в художественном творчестве верное отображение действительности, он сумел в своих очерках запечатлеть характерные черты и противоречия буржуазного прогресса.
Как трезвый реалист, Гончаров видел неизбежность и относительную прогрессивность развивающегося капитализма. Вместе с тем он видел и тот «безотчетный ужас», который порождали в нетронутых еще «цивилизацией» странах капиталистические колонизаторы, всюду утверждая свое господство, свой «фаустрехт» - право кулака. Гончаров метко разоблачает колонизаторский прием развязывания агрессии против народов Азии: «Пойти, например, в японские порты, выйти без спросу на берег и, когда начнут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбление и начать войну». Эта разбойничья тактика, описанная Гончаровым, применяется и современными империалистическими агрессорами.
В «Фрегате «Паллада» показано, что главарем колонизаторских захватов в ту пору была Англия. Но Гончаров заметил появление на международной арене и другого хищника - США, стремившегося к колонизации и захватам на Дальнем Востоке под флагом «покровительства» народам.
Когда фрегат «Паллада» пришел на Ликейские острова, оказалось, что пресловутая «цивилизация» уже «тронула эту первобытную тишину и простоту жизни». Американцы проникли и в этот глухой уголок Азии. «Люди Соединенных Штатов, - записал Гончаров, - уж явились сюда с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации». Разоблачая лицемерие американских колонизаторов, он с тонкой иронией замечает: «Благословенные острова. Как не взять их под покровительство?»
Таким образом, от взора писателя не ускользнули подлинные цели и стремления «цивилизаторов». Однако в ряде случаев Гончаров отступал от верного взгляда. Это видно, например, из очерка о Капской колонии в Африке. Гончарову казалось, что «европеец старается склонить черного к добру, протягивает ему руку», что, цивилизовавшись, эти народы сравняются «со своими завоевателями». Он с предубеждением смотрел на туземцев - кафров и готтентотов, тут же противореча себе и называя их и европейцев братьями, «детьми одного отца», - бога человеческого.
Отдельные ошибочные мнения Гончаров высказывал и о корейцах и о народах севера России. В одном случае это была дань предрассудкам своего времени, в другом - результат незнания или плохого знания жизни некоторых народов. Бесспорно, например, что несколько слов, сказанных Гончаровым о корейцах, свидетельствуют о том, что ни он, ни другие люди с фрегата не имели никакого представления о жизни корейского народа и судили о нем, не сходя с борта корабля, на основе ходячих мнений и предрассудков.
Из книги Жизнь Пушкина. Том 2. 1824-1837 автора Тыркова-Вильямс Ариадна Владимировна Из книги Иван Гончаров. Его жизнь и литературная деятельность автора Соловьев Евгений Из книги Александр Грибоедов. Его жизнь и литературная деятельность автора Скабичевский Александр МихайловичГлава III Участие в дуэли Шереметева с графом Завадовским. – Определение переводчиком в персидскую миссию. – Путешествие из Петербурга в Тифлис. – Дуэль с Якубовичем. – Путешествие из Тифлиса в Тегеран и далее в Тавриз. – Служебная деятельность Грибоедова. – Жизнь в
Из книги Морозные узоры: Стихотворения и письма автора Садовской Борис АлександровичГлава V Путешествие по Крыму. – Ипохондрия. – Возвращение на Кавказ. – Участие в экспедиции Вельяминова. – Арест. – Путешествие с фельдъегерем в Петербург. – Заключение и оправдание. – Жизнь на Выборгской стороне. – Поступление под начальство Паскевича. –
Из книги Мечников автора Могилевский Борис ЛьвовичПАЛЛАДА Графине П. О. Берг С кудряво-золотистой головы Сняв гордый шлем, увенчанный Горгоной, Ты мчишь свой челн в залив темно-зеленый, Минуя риф и заросли травы. Ждет Сафо на скале. Сплелись в объятьях вы И тает грудь твоя, как воск топленый, И вот к тебе несет прибоя вздох
Из книги Элизе Реклю. Очерк его жизни и деятельности автора Лебедев Николай КонстантиновичГлава восьмая ПУТЕШЕСТВИЕ НА МАДЕЙРУ В поисках спасения Зима 1870 года. Мечников начал читать зоологию студентам университета в Одессе. На его лекциях аудитория всегда была полна.…Илья Ильич весь в движении. Характерный жест правой руки, отставленной немного вбок, бурным
Из книги Женская гениальность: История болезни автораII. Пребывание в Англии. - Первое путешествие в Америку. - На плантациях среди негров. - Путешествие по Сьерре-Неваде. - Жизнь Реклю среди индейцев. Первого января 1852 г. братья Реклю были уже в Лондоне и для обоих началась трудная борьба за существование. После долгих
Из книги С мольбертом по земному шару автора Демин Лев Михайлович Из книги Женская гениальность. История болезни автора Шувалов Александр Владимирович Из книги Отечественные мореплаватели - исследователи морей и океанов автора Зубов Николай НиколаевичГлава 2 Афина Паллада и женщины с сексуальными аномалиями Приведем краткие описания тех сексуальных расстройств, о которых будет идти речь в данной главе, чтобы стали понятнее последующие 27 патографических примеров.Часть половых извращений относится к расстройству
Из книги Три кругосветных путешествия автора Лазарев Михаил Петрович23. Плавание Путятина на фрегате «Паллада» (1852–1853) Фрегат «Паллада» под командой капитан-лейтенанта Ивана Семеновича Унковского вышел из Кронштадта в Тихий океан 7 октября 1852 года. 12 октября при входе в Зунд без лоцмана фрегат слегка коснулся мели, но вскоре с нее снялся.
Из книги Дом в небе автора Корбетт Сара24. Плавание Изыльметьева на фрегате «Аврора» (1853–1854) Фрегат «Аврора» (длина 159 футов, водоизмещение 1974 т) под командой капитан-лейтенанта Ивана Николаевича Изыльметьева, назначенный для крейсерства в Охотском море, вышел из Кронштадта 21 августа 1853 года.27 августа, проходя
Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И автора Фокин Павел Евгеньевич25. Плавание Лесовского на фрегате «Диана» (1853–1854) и гибель «Дианы» (1855) Фрегат «Диана» под командой капитан-лейтенанта Степана Степановича Лесовского был послан на Дальний Восток по просьбе вице-адмирала Путятина на смену фрегату «Паллада», оказавшемуся непригодным для
