У нас в гостях молодая, талантливая чеченская художница и прозаик, участница Международного проекта Talenthouse, Ася Умарова. Ее картины выставлялись в России, в Америке, в Италии, в Германии, в Польше, в Грузии, в Бельгии и в других странах мира. Персональные выставки картин состоялись в 2009 году в актовом зале Министерства культуры Чеченской республики, и в 2011 году в картинной галерее города Тбилиси, в Грузии. Повести публиковались в литературном журнале «Нана» (2006), журнале «Юность» (сентябрь, 2011), журнале «Звезда» (Октябрь). Дипломант Первого Конкурса молодых русскоязычных литераторов Грузии (13 июня, 2011).

Гость в студии:

Умарова Ася - художница и прозаик, участница Международного проекта Talenthouse

Диана Терновская: Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Рада вновь приветствовать Вас на волнах радиоканала Кавказ радиокомпании «Голос России». В эфире программа Зазеркалье и я, ее ведущая, Диана Терновская.

Мы продолжаем изучать культуру и искусство великого Кавказа и сегодня, мы будем говорить о регионе, который практически ежедневно находится у нас на слуху. Мы будем говорить о Чечне. Согласно многочисленным исследованиям, чеченцы являются одним из древнейших народов Кавказа. Их история богата и насыщенна яркими событиями, оставившими в жизни людей глубокие отпечатки.

Зародившись и развиваясь на стыке переднеазиатской и европейской цивилизаций, чеченская культура испытала влияние обеих, но сохранила свою уникальность. Она обладает определенным этническим своеобразием, которое определяется географическим положением, конфессиональными особенностями и этнокультурным окружением.

С 5 апреля 2007 года по настоящее время Президентом республики является Рамзан Кадыров. Под его непосредственным руководством в Чечне в очень короткие сроки произошли разительные перемены. Восстановлена политическая стабильность. Вновь вырастают разгромленные города, заработали системы здравоохранения и образования. В истории Чечни, буквально, началась новая страница.

У нас в гостях молодая, талантливая чеченская художница и прозаик, участница Международного проекта Talenthouse, Ася Умарова.

Ася, здравствуйте! Расскажите пожалуйста, как началось ваше литературное творчество? Как состоялся ваш дебют?

Ася Умарова: Писала я еще с детства, после того, как прочитала «Дневник Анны Франк. Убежище». На меня он произвел очень огромное впечатление, и после его прочтения я узнала историю этой девочки. Я начала тайно вести личные дневники и описывала все, что происходило со мной. Но я никому не показывала эти дневники, и где-то в 2005 году я показала отрывки из дневников главному редактору литературного журнала в Грозном. Ей понравилось, она пустила их как дебют. После этого я продолжала вести дневник, но не публиковалась нигде. Буквально в 2010 году я написала «Спокойной ночи, Марисабель», рассказы вышли в литературных журналах «Звезда», «Дружба народов» и «Юность». Для меня это было огромное счастье. Потом уже были публикации в журналах в Америке, в сборниках в Грузии.

Диана Терновская: Ася, один из ваших рассказов «Спокойной ночи, Марисабель», написан на основе реальных событий? Расскажите немного про него?

Ася Умарова: 80 процентов - это история моего брата, но он личные дневники не вел, их вела я. Что-то я добавляла от себя для создания художественного образа. Этот рассказ перевели на грузинский язык, и он вышел в грузиноязычном литературном журнале. Его очень часто перепечатывали.

Диана Терновская: Как восприняли критики ваши прозы?

Ася Умарова: В основном все положительно, потому что после того, как проза вышла в «Дружбе народов», я получила очень много писем. Я не ожидала, люди разных национальностей, даже иностранцы, писали, что им очень жалко Тамерлана, что я очень здорово все передала. В «Остывшей гильзе» описывается судьба Лауры, ее перевели на итальянский язык, переводчица была в восторге. Только положительные отзывы я от всех получала.

Диана Терновская: Помимо литературы, вы занимаетесь живописью, где можно увидеть ваши картины? Почему выбрали именно такой графический рисунок?

Ася Умарова: Это была психологическая травма, я не видела цвет, все виделось в серых тонах, черно-белых. И даже, когда я смотрю фильмы, мне интересно смотреть черно-белые фильмы. Может быть, в этом присутствует своя классика. Мне нравятся черно-белые снимки. В этом я вижу какое-то волшебство. После окончания военных действий в Чеченской республике я очень много копировала Ван Гога, у меня получались разноцветные картины, может, из-за того, что появилась гуашь, краски. Но потом все поменялось.

Диана Терновская: Согласны с тем, что говорят направление, в котором Вы рисуете это сюрреализм?

Ася Умарова: Все по-разному называют мой стиль, в каком я рисую. Некоторые называют сюрреализмом, некоторые - реализмом, совмещенным с импрессионизмом. Я думаю, что я выражаю свои чувства, наверное, это все-таки импрессионизм, но романтический. А вообще, я стараюсь всегда открыть что-то новое.

СПРАВКА: Ася Умарова родилась 3 ноября, 1985 года, в городе Городовиковск, Калмыцкой АССР. С 1993 года проживает в Чеченской республике, в селе Пролетарское. В 2008 году окончила Чеченский Государственный Университет по специальности журналистика. Журналистские статьи публиковались в России, в Грузии, в Армении, во Франции и в Великобритании. Увлекается графикой. Картины выставлялись в России, в Америке, в Италии, в Германии, в Польше, в Грузии, в Бельгии и в других странах мира. Персональные выставки картин состоялись в 2009 году в актовом зале Министерства культуры Чеченской республики, и в 2011 году в картинной галерее города Тбилиси, в Грузии. Повести публиковались в литературном журнале «Нана» (2006), журнале «Юность» (сентябрь, 2011), журнале «Звезда» (Октябрь). Дипломант Первого Конкурса молодых русскоязычных литераторов Грузии (13 июня, 2011).

Диана Терновская: Читала про вас, что вы участвовали в благотворительном проекте, в рамках которого обучали детей из разных школ республики азам рисования. Это действительно так? Для вас было сложно работать с детьми?

Ася Умарова: Это был первый мой опыт, с 2012 года начался этот проект. Недавно я провела еще два мастер-класса. Этот проект реализовывается для того, чтобы развить лидерские качества у девочек и девушек. Эксперты в разных сферах проводят для них мастер-классы. Моя сфера - искусство. Я рассказывала о себе, что я человек, который живет в селе, я училась на журналиста, но это не помешало мне стать художником. Прошли персональные выставки в Грузии, Италии, России. Нужно верить в себя, трудиться, много работать над собой. После показа моих работ я давала им задания, посвященные пропорциям человека. Я спросила девочек, что бы они хотели, чтобы я их научила рисовать, все они хором сказали - человека. Я их учила вайнахскому орнаменту.

Диана Терновская: Ася, скажите, пожалуйста, нравы чеченские нравы довольно суровые, насколько сложно реализовать себя молодой девушке-чеченке?

Ася Умарова: Если ты хочешь стать художником в Чеченской республике, есть множество помещений, где можно выставить свои работы. У нас открыли две галереи. Также в Национальном музее Чеченской республики проходят выставки местных художников. Помимо классических жанров, есть возможность выставиться и современным художникам в Центре современного искусства, который 2-3 года назад открыла Айшат Адоева. В литературном журнале «Вайнах» каждый месяц знакомят с разными художниками. Я не состою в Союзе художников ни Чеченской республики, ни Российской Федерации. Я не профессиональный, а свободный художник. И в этом есть свои преимущества.

Полная версия доступна в аудиоформате

Читайте и слушайте все выпуски программы «Зазеркалье»

Читайте и слушатей все материалы Радио Кавказ

– Она сидит одна в комнате. Приехали вчера из больницы. Просто… болезнь Альцгеймера прогрессирует и еще… она умирает… нет, не знает, – доносится мамин шепот за окном. Кажется, тетя приехала из Саратова. Мама уже с такой легкостью произносит слово «Альцгеймер», наверное, это правда, что человек ко всему привыкает. «Альц» у меня ассоциируется со словом пальцы, а «гейм» – как перевод с английского слова – игра. А эр? Эра! Эра игр на пальцах. Это как бы сурдопереводчик, который пытается что-то объяснить, но я не могу понять его. Вот так запомнилось сложное слово.
Я пытаюсь сосредоточить внимание на рыбках, свисающих с потолка. Всего их наберется около пятисот. Правда, они все не помещаются на потолке, поэтому я их закинула в черный пакет и убрала в шкаф. Нет, они не умрут. Они не настоящие и даже не пахнут. Большую часть своей жизни я провела в больницах. С тех пор коллекционирую рыбок. Их очень просто делать из… из… такая штучка, трубка, в бутылке лекарство жидкое и игла вставляется в руку. Почему не могу вспомнить? Ка… ка… капельница. Меня их научил делать много лет назад в больнице один усатый дядя, следователь на пенсии, из соседней палаты. Его никогда никто не навещал, кроме меня. Целыми днями он плел из использованных капельниц рыбок и осьминогов. Но я не успела научиться плести осьминогов. В один день я обнаружила вместо заправленной койки – голый матрас. Его вызвали на улицу и застрелили неизвестные люди. А рыбок медсестра выкинула в мусорный ящик, так как о родственниках он ничего не сказал.
– Как ты? Я твоя тетя. Ты меня помнишь? А это Эмин, мой сын, – тетя из Саратова рыдает. Не дождавшись ответа, достает поспешно из сумочки маленькую видеокамеру. Загорается красная кнопочка. Идет запись.
– Скажи: «Привет! Это я! У меня все хорошо». Не молчи…
Вроде, взрослая женщина. Хорошо, что она еще не взяла с собой блокнот с записями советов телеведущей программы «Здоровье» Елены Малышевой, которые она периодически записывает после каждой программы, и не стала громко их зачитывать. Понятно, что тетя пытается запечатлеть меня еще живой. Наверное, она думает, что я еще маленькая и ничего не понимаю. Уж лучше бы она притащила марлю, которой укутывают тело мусульманина, перед тем как его похоронят, и обошлась бы без этих тонких намеков.
– Столько рыбок! Дай-ка я их засниму. – Удивительно, раньше она их видеть не могла. А сейчас они стали такими «милыми». – Зачем ты их все время плетешь? Может, хватит?! Их же… их же предостаточно, Амина?!
– Тетя, их не нужно покупать и тратить деньги на… на… – тетины рыдания усиливаются, – стеклянный ящик, где плавают рыбы в воде… аквариум. Они так могут прожить хоть всю жизнь и им не придется умирать. О чем я сейчас говорила? Ты принесла то, что я просила?
Тетя нервно достает из сумочки флакончик с мыльными пузырями. Прячу под подушкой и продолжаю плести рыбок из использованной капельницы.
– Это я. У меня все хорошо, – машу рукой ей в камеру, и она перестает обижаться.
Рядом пятилетний Эмин задыхается от обилия одежды. Такое ощущение, что тетя спасает его от всемирного похолодания или отправляет на Северный полюс. Три пары теплых брюк, не считая колготок, майки, футболки, рубашки, двух пар свитеров, поверх утепленный дутый комбинезон. На ногах шерстяные носки с теплыми сапожками. На голову повязан платок, сверху надета шапочка, как у актера Никулина в фильме «Операция Ы», и шарф закрывает пол-лица. Если Эмин падал посередине улицы, то без посторонней помощи ему бывало сложно встать на ноги. И вообще, он с трудом передвигался. А когда тетя снимала с него одежду, то он уменьшался в размерах в несколько раз. Некоторое время уходило на то, чтобы он отдышался и набрал в легкие кислород. Шея Эмина казалось такой худощавой и хрупкой.

Иногда меня навещала память. Или приплывала, как рыбки. На мое пятилетие подарили зеленую пластмассовую лейку. На боку лейки большие красные цветочки. Не могла дождаться утра, чтобы быстрее утолить жажду тюльпанам и георгинам. Следующий день встретил дождь с раскатами грома и сверкающими молниями. В то время, когда цветочки в восторге впитывали воду, я убивалась в коридоре. Уткнувшись лбом в стекло, наблюдала за разгулом стихии, норовя выбрать момент, чтобы выскочить на улицу. Наконец, улучив минутку, бежала к клумбе. В одной руке лейка с водой, а в другой мамин огромный алого цвета зонт, который все время выворачивался наизнанку из-за ветра. Розовые лепестки тюльпанов лежали повсюду. Еще немного и ветер бы снес все лепестки. Клумба была усыпана перевернутыми банками. Но я их всегда убирала, казалось, что цветы задохнулись бы. Помнилось только счастье, в котором я захлебывалась. Коричневые брызги на белых гольфах, так как подпрыгивала на месте. Желтое пальто, подаренное на вырост. Гусиная кожа от холода. Постоянно забегала на кухню, хватала стул, чтобы удобнее было подняться к умывальнику. Наполняла лейку и снова, укрываясь зонтом, поливала цветы. Невыносимое желание исполнить мечту, несмотря ни на что, придавало сил. Не хотелось ждать завтра. Слово ЗАВТРА, самое часто употребляемое и любимое слово родителей, я ненавидела больше всего на свете. Мои сверстники тоже говорили, что их родители часто повторяют слово ЗАВТРА.
– Папа, мы пойдем на пикник?
– Завтра, – спокойно, не отрываясь от газеты.
– Мама, когда мы пойдем в цирк?
– Завтра, – отсекая смачно ударом ножа голову форели.
И сорокалетний дядя Вася, бездомный бомж родом из Украины, которого папа приютил, и тот не поддержал. Во время войны в Чечне он находил бутылку с водкой и приходил к следующему заключению: «Вот выпьет дядя Вася полбутылки водки, кажется, вроде, и президенты – хорошие». Нет, он не использовал слово ЗАВТРА, как взрослые. Дядя Вася намного оригинальнее в ответах.
– Дядя Вася, вы поможете найти куклу Синди, а? Ну, ту самую, что с Кеном. Из Москвы почтой заказывали.
Сделав хорошую затяжку из папиросы:
– Слухай сюды! От меня, Кисла Капуста… на семьдесят метров! Кыш отсюда, Рамазаниха (моего отца звать Рамазан).
«Кисла Капуста» – это я. Прозвище прочно закрепилось за мной с тех пор, как поселился дядя Вася. Внешне он напоминал американского актера Чака Норриса, только он вместо «Мальборо» курил самодельные папиросы из махорки.
Опять дождь. За игрой, в детской беседке, под огромным ореховым деревом с массивными ветвями, слышишь голос матери, зовущей домой. А ты специально делаешь вид, что не слышишь. Так как желаешь намокнуть с головы до ног, как тот рыжий котенок соседки, что сидит недалеко. И хочется выяснить раз и навсегда, почему родители бывают против того, чтобы дети задерживались на улице в дождь. Ну вот, в третий раз кличет и уже на горизонте силуэт. Фартук поверх халата испачкан чешуей рыбы. Она бежит к беседке. А я все равно продолжаю сидеть. И только Бека, соседский мальчишка, как заведенный робот, завидев хотя бы одну капельку дождя, со всех ног бежит домой. Бека – послушный мальчик. Дети смеются над его пунктуальностью. Он всегда приходит с детскими часиками на руках и секунду в секунду возвращается домой, как только отпущенное родителями время заканчивается. А я всегда жажду проверить, что случится, если поступлю по-другому? Даже на уроке рисования, когда учительница попросила на яблоке оставить белое пятно для блика и не закрашивать. Я именно это место, предназначенное для блика, закрасила ярким и темным цветом. Просто, чтобы убедиться и проверить, почему нельзя?
… Мама бегает за мной в дождь. Иногда одна из ее тапочек остается позади, и ей приходится возвращаться снова и снова. Я не знаю почему, но громко смеюсь, прыгая в грязных лужах. А она вместо того, чтобы меня хорошенько отшлепать, придя домой, наполняет тазик горячей водой, укутывает клетчатым одеялом, которое обычно стелют на нашу уличную лавочку. Подает чай с медом. Вначале вода горячая в тазике. И я не сразу опускаю в воду ноги. Когда поднимаю ноги из воды, то слышится шум падающих капель. Мама просит держать их в воде и не хулиганить. Лучше бы она этого не говорила! Стараюсь отводить ноги в сторону, и из капель образуется приличная лужица на полу. Во мне просыпается что-то, и я с босыми ногами бегу в ванную за половой тряпкой. Пару раз неуклюже падаю на пол. И опять, вместо того, чтобы наказать, мама протирает спиртом ступни, а сверху надевает вязаные носки. Кстати, чай с медом я умудрилась разлить на диване.

…В широкой лесополосе, в гуще деревьев, на окраине села, находился тайник. Мы с ребятами специально вырыли его для хранения предметов, принесенных со свалки. Но во время войны он служил блиндажом, где мы прятались от бомб. А когда из военных вертолетов и самолетов стали палить по лесным массивам во время войны, то было решено прятаться в обыкновенных домашних подвалах.
Однажды меня оставили охранять тайник. К тому времени мы расчистили его от недавнего погрома. Сверху протянули веревки между деревьями и поверх аккуратно положили ветки. Получилось нечто вроде навеса. Из кусков кирпичей и досок соорудили стол и стулья. Стол украшала чаша, наполненная неспелыми зелеными абрикосами. Тарелка, наполненная подсолнечным маслом, в которой плавали семена акации. И кулечек с песком. Бесценное богатство, добытое путем трения разноцветных песочных камней. Я не знаю почему, но мы любили смешивать масло с семенами акации и песком. Я могла защитить наш тайник от всех, но только не от Султана, второклассника, второгодника. Здорового, высокого. Все его боялись, но именно он решил проведать в тот день наш тайник. Султан стал вальяжно и брезгливо разбрасывать кукольные тарелки, кирпичи, чашки, срывать ветки с навеса. Он смеялся и разрушал то, что было создано нами неделями, за какие-то секунды. Все игрушки из тайника выбросил в канаву, грязную и отдававшую запахом канализации. Султан никого не боялся: ни учителей в школе, ни директора, ни родителей, а что уж и говорить обо мне.
Впервые в жизни, кроме ощущения беспомощности, пришлось принять самостоятельное решение. Султан скрылся. Аккуратно срезанные одной длины ветки свисали беспорядочно с перевязанного шпагата, как новогодние дождики с потолка. Иногда они падали на пол. Всюду погром. Что сказать друзьям? Ведь я их подвела. Может, побежать домой и обмануть: «Ничего не знаю и не видела. Пошла выпить воды, а тут такое произошло». А вдруг Султан все расскажет? А если я останусь? То придется оправдываться, как плакала и набрасывалась, но мои усилия были тщетны.
Друзья пришли. Помню только:
– Тебе ничего нельзя доверить! Трусиха! Недаром Дядя Вася прозвал Кислой Капустой!
С того дня со мной перестали общаться.
Все поменялось. Нет, меня не спасли новые друзья, а спас двухколесный велосипед. Груда железа и спиц. Велосипед – неожиданный подарок родителей. Первое время было больно видеть бывших друзей, играющих вместе без меня. А я, как одинокий призрак, парила на велосипеде, пересекая улицы так, словно за мной гонялись привидения. Потрескавшаяся земля от яркого солнца, несмотря на сильные дожди. Местами сохранились лужи. Я бы, наверное, продолжала кататься, если бы не сильный удар в бок. Мое тело угодило в одну из этих луж. Помню только, как жижа обволокла мое тело, и защипали свежие раны. Я направилась домой, обляпанная грязью. Родители, выслушав короткий рассказ:
– Я каталась… Толкнул… Велосипед… упала в лужу… – вместо поддержки сдержанно ответили, как в суде объявляют приговор, без всяких эмоций:
– Толкнули? Надо было дать сдачи. Так тебе и надо.
И папа, лежавший под машиной с гаечным ключом в руках, продолжил чинить машину. А мама отвернулась чистить окна. Как будто речь шла о снесенных недавно курицей яйцах, и я уточняла, можно ли их положить в холодильник. А родители спокойно отвечают:
– Да, да, в холодильник.
Я поплелась к летнему душу, поверх которого папа почему-то половой алой краской написал «Душ». Может, он предвидел болезнь Альцгеймера дочери? На самом деле часто забываю это слово – душ. Красные разводы из трех букв, длинные струи капель потекли вниз. И со стороны выглядит, как декорации к кошмарным фильмам. И вправду, зачем он решил написать «Душ»? Что я хотела сказать? В общем, стало ясно, что родители не всегда будут на моей стороне и помогать в трудную минуту.
Вместо того чтобы перестать кататься на велосипеде, я, наоборот, продолжила это занятие. Бывшие друзья недолго демонстрировали безразличие, стали подходить с просьбой дать покататься. Я сказала коротко, так же, как и мои родители, хладнокровно и жестко:
– Нет. Не дам. Свой надо иметь.
Тогда я прослыла жадиной. Мало того, что нельзя доверить тайник, так еще оказалась жадиной! Но и это не сломило. Наоборот, я поняла, что в одиночестве есть много плюсов. Мне стало намного спокойнее и комфортнее. Главное – продолжать крутить педали, чем быстрее, тем лучше. И всегда жажду дождя – детская привычка осталась. Зачем? Ощущаю какое-то очищение. Как будто бы принимаю… опять забыла слово. Кажется, что дождь смывает и твои душевные раны. Кому верить? А может, пора создать в голове тот самый тайник и складывать туда аккуратно секреты? Ведь там не будет Султанов и тех «друзей», которые перестают общаться. Дождь успокаивает боль. Быть может, лечит. Не знаю. Надо крутить педали, и все забывается.

Сон, как будто бы весь мир обклеен белыми стикерами. Не могу разобрать ни одного предмета не потому, что забыла их названия, а потому что их не видно из-за обилия стикеров. Иногда чрезмерные объяснения окружающих мешают воспринимать реальность. На каждом предмете написаны обозначения. Как будто бы я попала в белоснежную сказку. Когда дует ветер, они срываются и кружатся в небе. Мои руки исписаны крестиками, буквами и именами. А я даже и не помню, что именно нужно было сделать.
Иногда я хожу на кладбище. Да! Странно, но на месте кладбища раньше было обыкновенное кукурузное поле. Интересно, что окажется вместо кладбища спустя десятилетия? Снова кукурузное поле? Может быть, плантации банановых пальм? Ведь климат все равно на земле меняется. Если так, то я хотела бы увидеть поле из деревьев какао.
Открываешь скрипучую калитку кладбища. Аккуратно шагаешь по траве. Подходишь к могилам родственников и делишься, и на душе становится легко. Как-то я поделилась с одной пожилой чеченской актрисой, что мне очень нравится, как в бразильских и мексиканских сериалах герои ходят к священникам и исповедуются в храмах.
– А я представляю, что каждый человек и есть храм. Исповедуюсь людям. Говорю им правду. Не делю их никак. Это тяжело, но нужно научиться, – произнесла она, так ни разу и не посмотрев в мои глаза.
…Но, прежде чем прийти на кладбище, необходимо сделать омовение, которое делается перед намазом. Женщине необходимо покрыть голову платком и надеть длинное платье или юбку, кофту с длинными рукавами. Подхожу к могилам и читаю молитву для всех.
Знакомые сеют фразы-штампы. Чудятся, при пылкой красноречивости, их ангелы, перебирающие нежно струны арфы:
– Мир не без добрых людей.
– Распахни душу Миру, девочка.
– И увидишь, как много действительно хороших и настоящих человечков.
И где же эти «хорошие человечки»? Разбрасываю в разные стороны эфемерные арфы, пытаясь обнаружить их. В понимании моей подруги «хорошие человечки» – это те, которые приносят пользу. Когда за их счет можно пообедать или поужинать в ресторане, можно съездить за границу по связям или устроиться учиться в одной из стран Европы или в Америке. Или «хорошие человечки» могут отвезти на машине, куда ей необходимо. И почему вместо «хороших человечков» другие человечки вонзают в меня тяжелые копья? Не мечи и не дротики, а именно копья. Те самые, которые описываются в исторических сражениях. Такие тяжелые. Хотя ты уже в доспехах, закаленных предыдущим опытом неудач. У подруги на лице даже таймер виден невооруженным глазом, по которому с легкостью можно прочитать: «С кем выгодно общаться, а с кем нет? Кто круче, а кто нет?» Наверное, у нее поставлены хорошие батарейки, как «Дюрассел», или успевает быстро сменять дешевые. И почему другие этого не замечают? Главное – не останавливаться и продолжать крутить педали.
… Могилу необходимо обойти три раза по часовой стрелке. Можно почистить от мусора или сухой травы. И прочитать молитву. Иногда не можешь вымолвить даже слово, и слезы говорят за тебя. Хотя, по мусульманским обычаям, не принято на кладбище плакать. Поэтому женщинам не желательно часто навещать могилы умерших. Уходить от могил к выходу надо, не оборачиваясь, спиной. Считается, что души покойников обидятся. Больше всего в этот момент боюсь поскользнуться и упасть.
Возвращаешься домой, где идет своим чередом обычная жизнь. Приближаясь к дому, видишь горящий свет на кухне. Только сейчас понимаешь, как прохладно и что нужно было надеть свитер, прежде чем выйти.

– Я договорился с Усманом. Он обещал положить плитку в ванной, 450 рублей за квадратный метр. А те рабочие, с которыми мы договаривались, оказывается, нехорошо кладут. Я звонил и узнавал, – говорит папа, добавляя кетчуп в рисовый гарнир.
Пытаюсь втиснуться в реальность. Зачем нужно было менять плитку? И чем же старая плитка не угодила? Ведь мы все равно умрем. Лучше бы эти деньги на пикник, в кино, на концерт… не важно, просто провести вместе время.
– Не знаю. Я не довольна выбором цвета кафеля. Вам трудно было дождаться меня? Красный с черным рисунком намного бы богаче смотрелся в ванной, – говорит мама, намазывая джем на испеченные блинчики. Когда она недовольна, то всегда быстро шмыгает носом и шея покрывается красными пятнами.
Какая разница, какого цвета будет кафель в ванной? Какого цвета будут занавески в гостиной и сочетаются ли шторы с обоями? И что скажут люди о нашем выборе? И зачем менять плитку под навесом, когда сделали стены деревянными? Ведь это все останется. А мы будем лежать в земле! Перед глазами стоит картина высохшей травы, которую я собрала на могиле. Интересно, кто будет приходить ко мне, когда меня просто не станет?

– Передай соль, – папа сыплет щепотку на яйцо. – Я не виноват, что ты провела на «Беркате» (большой торговый центр в Грозном) несколько часов в поисках несуществующей юбки. Извини, кутюрье мировых брендов оказались бессильны и не смогли придумать что-нибудь стоящее. Если тебе не нравятся наши юбки, то купи материал и сходи в ателье!
– Отвратительно шьют, – мама встает и собирает посуду в умывальник.
– Я сходила сегодня на кладбище, – встреваю я в разговор.
– Вот поэтому нашу дочь, кстати, мучает по ночам бессонница, – подытожила мама, откусывая соленый огурец.
– Ты же обещала больше не ходить. Кстати, там видели большую…
– Змею! Знаю. И волки тоже водятся. А все, чтобы я не ходила на кладбище.
– И что нам теперь кафель продать? – обращается он вдруг к маме.
– Мы тоже скоро умрем, – говорю я в отчаянии.
Родители внимательно взглянули на меня и спокойно произнесли:
– Да, мы все умрем. И что?
– … Давайте … давайте завтра посидим вместе в огороде. Зажарим шашлык. Сфотографируемся. И просто поболтаем.
– Не могу, комиссия на работе скоро наведается с проверкой, – махнула рукой мама. Она ничего не сказала нового. Это все, что она повторяла каждый день.
– Начальник убьет! Какой отдых и шашлык? Не говори глупостей. Столько документации надо поработать. Придумала… Тебе мало наших фотографий в альбомах?
– Почему вы не понимаете? Нас скоро не станет…
– Эгои-и-истка, вот ты кто!
– Да! – подтвердил папа и забрал огурец у мамы.

После таких ссор я залезала на крышу заброшенного дома соседей. Кстати, там часто прятались юноши во время войны при зачистках федералов, а после войны там уже ночевали люди, которые влезли в большие финансовые долги. Летом шифер нагревался. Я ложилась, выбирала одну звезду, самую яркую, и рассказывала ей все, что произошло. Ту пожилую актрису я так и не послушалась. Моя исповедь летела через миллионы километров и толщу неба к яркой звезде. Мириады звезд освещали путь исповеди, помогая долететь до заветной звезды. Мы разговаривали мысленно и понимали друг друга. Я жадно вдыхала запах прохлады, ветра, листвы и чувствовала себя бедуином в пустыне, утоляющим жажду. Никак не могла насытиться. Как будто скоро кислород закончится. Сколько еще мне придется подниматься на крышу и делиться со звездами? То есть я хотела сказать, когда появятся в моей жизни настоящие друзья и когда наша «семья» превратится в семью?
Показываются белые воздушные шарики, столько же сколько рыбок, сплетенных мною из капельницы. Беру в руки нитки, на которые они нанизаны и поднимаюсь вверх. Идет снег, такой густой, что невозможно разглядеть город. Мои рыбки тоже тут, плавают в небе. Они ожили. Несмотря на то, что одета легко – на мне шляпа и туфельки – абсолютно не холодно. Так хорошо. Мое молчаливое бегство. А может, я не чувствую холод, потому что?..

В шестом классе скончалась от рака наша классная руководительница. Ее звали Петимат Ибрагимовна. «Началось в колхозе утро!» – причитала она, когда не могла угомонить класс. Она так истерично смеялась, что рядом стоящие пытались немного от нее отойти, иначе Петимат Ибрагимовна начинала с силой похлопывать их по плечу как-то по-панибратски. Нелепая рыжая челка наискосок, которая торчала из-под косынки. Чрезмерная поспешность в лихорадочных движениях, постоянно падали то сумка, то книжки. Длинные пальцы рук, как у пианистки. Но она и была самой настоящей пианисткой, то есть учительницей музыки. Во дворе росла калина. Наверное, ни одного одноклассника не осталось, кто не попробовал этих ягод. Когда кто-то из нас простуживался, она поспешно срывала ветки сочной калины. Мы часто собирались в ее доме. В доме стоял настоящий рояль. А летом усаживались вокруг большого деревянного стола. Петимат Ибрагимовна ставила перед нами чашку с черешнями, и мы до позднего вечера пели песни, а она аккомпанировала.
Болезнь настигла ее после того, как убили мужа на войне. Потом ее единственный сын ушел воевать и не вернулся. Никто не знает, где он. Ее улыбка куда-то исчезла, и вместо нее на лице поселилась тревога. Мне казалось, что калина кажется не такой ярко-алой, как раньше. Петимат Ибрагимовна уволилась с работы. Только я навещала ее в тусклой и сырой комнате, где за ней присматривали соседки. Никто из одноклассников так и не пришел ее навестить до самой смерти. Раньше все пылко и восхищенно выражали любовь. Дарили конфеты, вазы и цветы. Но это было раньше.
Второй день поминок. Все с нашего класса решили собраться, как раньше, в саду Петимат Ибрагимовны и вспомнить ее. Я стояла в стороне от их круга, начался обычный разговор.
– А помните, когда я прогулял урок, Петимат Ибрагимовна сказала директору, что сама отправляла меня домой за нотами. Как она выручила, – вспоминал Аслан. Все дружно закивали.
– Хорошая была учительница. Все время собирала нас у себя дома, ничего ей для нас не было жалко. То калину даст, то черешню. Переживала за наши оценки.
– Да, хорошая была. А помнишь песню, которую мы разучивали в первом классе, вот здесь это было: «Буквы разные писать, тонким перышком в тетрадь…»
– «Учат в школе, учат в…» – подхватили все остальные.
– Замолчите все! – не выдержала я. – Кто из вас хоть раз навестил ее, когда она болела, а? Хоть раз кто-нибудь из вас проведал ее? Не нужно петь фальшивыми нотами!

Прошло пятнадцать лет после того, как мне исполнилось пять. И в каждый обед за круглым столиком кафе собираются Я, Я и Я. Мы ведем витиеватые беседы друг с другом… про себя. Иногда спорим, иногда соглашаемся, а иногда просто молчим, улыбаясь друг другу. Вернее, их нет. Я не о беседах, а о придуманных людях. Но на самом деле они есть. Я прихожу с работы пообедать в это хрустальное кафе с понедельника по пятницу. Иду на второй этаж, так как редко кто поднимается сюда. А по субботам и воскресеньям Я, Я и Я прогуливаемся по парку. Где находится все остальное население? Просто … они… они не могут тратить свое драгоценное время на такое ничтожество, как я. О Боже, неужели я произнесла это вслух?..
Не помню, как попала в этот незнакомый мне город. Но мне пришлось пересекать границу с пустым чемоданом. Пограничники допрашивали меня целый час и главный вопрос, который их волновал: «Почему ты едешь в нашу страну с пустым чемоданом?» С каким-то необъяснимым рвением и пылкими речами пытаюсь объяснить, что у меня остались вещи в их стране и надо бы их перевезти и чем быстрее я это сделаю, тем лучше.
– Но почему именно в нашу страну и с пустым чемоданом? – не унимался пограничник. Такое ощущение, что он обнаружил врага, который представлял реальную угрозу целостности страны. Подходят разные люди в форме, водят по кабинетам и везде задают одинаковые вопросы. Я даже пошутила, сказав:
– Я въезжаю в вашу страну со Свободой. Она находится в чемодане.
Но мой юмор не оценили. Не понимаю, что происходит. Тут я сама начинаю сомневаться: может, я, действительно, в чем-то виновата? И правда, зачем я приехала сюда? Оставила бы эти вещи и приобрела бы новые. Дурацкая идея приехать с пустым чемоданом! После нескольких часов допроса меня отпустили.

Детство – это больницы. После рождения я месяц пролежала в специальном кислородном контейнере. В год по несколько раз меня приводили в больницу, где осматривали врачи и лечили. До семи лет я часто болела, часто лежала в больницах. Именно поэтому я не выношу запах больницы. Каждое утро, обед и ужин я подходила к ледяному медицинскому подносу, где меня дожидалась порция таблеток. Рядом в кресле постоянно спал больной, укрытый клетчатым пледом. Я его сильно боялась. Он смотрел в окно и разговаривал с воображаемым собеседником, поправляя в отражении седые волосы. Иногда угрожающе махал указательным пальцем. Я брала полагающиеся пилюли и поспешно запивала водой. Как взрослый человек. Сама ходила на уколы. Сама на процедуры. Сама в парк. Сама в парикмахерскую и за продуктами. Появилось очень рано много САМА.
Страшно. Для чего я все это вообще рассказываю? В жизни наставляю знакомых цитатами известных людей о том, что нельзя унывать, о том, как можно стать счастливыми и преуспеть в жизни. Перед тем, как пойти навстречу с кем-то, заучиваю несколько новых фраз известных людей, к примеру философов, чтобы блеснуть перед знакомыми своей эрудицией. Хотя знаю, что им гораздо интереснее обсудить новую юбку Миланы, увольнение Элиты с турагентства, татуаж бровей и губ Асмы, силиконовые губы и грудь Миланы, калым за Раису, а также недавний развод Медины. Но, если быть откровенной, то ничего из заученного я сама не применяю в жизни. Просто это все, с чем я сейчас живу. Это все без спросу и приглашения вселилось, срослось и не хочет покидать. И вообще, мама просила не рассказывать никому, что я родилась слабой и лежала в кислородном контейнере для новорожденных. И что это за привычка постоянно делиться и откровенничать со всеми!
Разные периоды наступали в моей жизни. Кроме осени, лета, зимы и весны, пришло зарождение сезона памяти. Моя подруга утверждает, что все в жизни происходит не случайно, все взаимосвязано. И поэтому я пытаюсь понять, какая связь между тайником, велосипедом, Я и Я, тайной моего рождения, воздушными белыми шарами и многим другим? Не вижу никакой связующей нити. Кроме тяжелого копья, которое меня радостно встречает уже очень часто. Копье такое пунктуальное, как тот Бека в детстве, оно вонзается в меня периодически.
Беру заветный флакончик и сажусь на балкон, усыпанный цветочками. На мне все та же шляпа. Уютно устроившись на балконе, начинаю пускать мыльные пузыри. Где-то там, вдали, идут митинги, скандируют о свободе и требуют смены власти. Несколько женщин на балконах усердно стирают и развешивают белье на веревках. Они такие грустные. Видно, быт их съедает и выпивает жизненные соки. Я не знаю, пусть кто-то другой разбирается – съедает или испивает… мне все равно. Пускаю мыльные пузыри. Они такие красивые, так блестят на солнце, так переливаются, цвета радуги, так и играют. Неужели я умираю? Ведь только люди, которые начинают ценить пустяки, ведут себя так, как я сейчас.

Кто-то из знакомых посоветовал вести дневник на страничке Живого Журнала в интернете. Я так и поступила, стала публиковать впечатления после просмотра фильмов. Из последнего, что довелось увидеть в кинотеатре «Черная жемчужина», это фильм «Кориолан», снятый по пьесе Шекспира, основанный на реальных событиях в Италии. Только в современной интерпретации. Кроме меня в зале сидела одна влюбленная парочка. Наверное, как и я, взяли первый попавшийся билет в кассе. А на экране разворачивалась нешуточная война. Кровь, насилие, стрельба, взрывы… Недолго думая, парочка вышла. Зашли двое с автоматами, в форме цвета хаки. Через пять минут они тоже покинули зал:
– Что за ерунда! Пошли отсюда.
Только я продолжала сидеть. Запивала страх кока-колой. Чтобы поднять себе настроение и досмотреть фильм до конца, стала фотографировать себя мобильным телефоном. Строила разные смешные гримасы и рожицы. Еще один взрыв на экране, и я невольно опрокинула попкорн и кока-колу на себя. Лакированная сумочка от Диор, приобретенная за копейки на китайском рынке, упала на пол, и я на коленях искала салфетку. Тем временем на экране кульминационный момент: Кориолана удалось убедить не воевать с Италией. Но Авфидия, который принял Кориолана в свою команду, это совсем не порадовало. Как и то, что все его воины стали слушаться только его, подражать ему, и молва о нем как о храбром воине пошла по всему миру. Слава Кориолана затмила Авфидия. Цель была почти рядом, Италия почти завоевана, оставалось совсем немного. Кориолана растрогали слезы матери, они пришли к миру и отдали Италию. Очень жаль главного героя, ведь он перешел на сторону врага не по своей воле: Италия не признала его как воина и его изгнали из страны. Я отгрызла ногти. И хочу выяснить еще до окончания фильма финал. Во мне еще тлеет надежда, что герой останется жив. Дрожащими руками свечу тусклым светом экрана мобильника на бумажку с описанием фильма. Пять букв спускают вниз на землю с наивных облачков. Словно бы подстрелили мои воздушные белые шары, за которые я так преданно держалась. ДРАМА! И мне ничего не остается, как дожидаться смерти героя. В неравной борьбе Авфидий жестоко убивает Кориолана.

Вести блог в Живом Журнале для меня словно общаться с Я и Я в жизни. Как будто общаешься сама с собой. Нет, там у меня много друзей. Но никто никогда не оставит комментарий. Хотя в Фэйсбуке часто ставят лайки (like – с английского языка «нравится»). Лайки для того и созданы, чтобы, когда человеку нечего сказать или лень что-то написать, он мог поставить его под фотографией, статусом или текстом. Для этого не надо много ума и сообразительности. Моя подруга, у которой на лбу таймер светится: «С кем выгодно общаться, а с кем нет? Кто круче, а кто нет?», объясняет, что я из себя ничего не представляю и поэтому людям не выгодно оставлять комментарии или лайки на моей страничке.
– Вон посмотри страничку в Интернете Джастина Бибера или Мадонны. Ты видела хотя бы один пост, где их никто не прокомментировал? И не увидишь, потому что они звезды. А ты кто?
Зачем я все это рассказываю? Может, мне станет легче оттого, что я поделюсь с листком бумаги? Так кажется. И смогу ли я, наконец, заснуть сегодня? Отправляюсь к гамаку, чтобы прилечь с чашей с фисташками и насмотреться вдоволь на звездное небо. Пожалуйста, если вы найдете адреса «хороших человечков», не забудьте указать дорогу в мой дом. Я бы хотела взглянуть на них и сфотографироваться на память и, может, если очень повезет, они оставят автограф на моих свежих ранах, нанесенных острыми копьями.

Я лежу сейчас в палате №9 на больничной койке в городе Астрахани. Я нахожусь в 537 километрах от дома. Как уже говорила, прошло пятнадцать лет, как мне исполнилось пять. Мы с родителями в душном и отдающем копотью вагоне в поезде «Грозный-Астрахань». Я не знаю, что происходит. Даже анализ правильный поставить не смогли местные врачи. В результате три курса лечения не принесли улучшения. Я очень слабая. То и дело ко мне подходят пожилые женщины и просят освободить для них нижнее место, где я лежу. Родители отгоняют их, словно мух от арбуза. Объясняют, что, несмотря на молодость, я больна и меня везут в больницу. Побрызгав прохладной водой на полотенце, накрываю им лицо. Слышу разговоры соседей:
– Дочери сказали, что сердце увеличено. Осталось жить только месяц. Хочу проверить в Астрахани, может, ошиблись местные врачи.
– Ноги часто опухают, не могут определить почему. Хотелось бы выяснить.
– У мальчика сильные головные боли. К кому только ни обращалась дома. Да тут весь поезд едет в больницу…
Я достаю из сумки наушники, включаю на всю мощность звук плеера. Тынц-тынц-тынц… Музыка уносит куда-то далеко. Значит, весь поезд? В больницу? Хотя не совсем далеко унесла музыка. Такие боли в спине. Странно, раньше я постоянно чувствовала боль, но это была не физическая боль. А сейчас все наоборот. Стоило мне убрать полотенце с лица, как тут же подбежала женщина с просьбой поменяться местом, потому что ей трудно забраться на «второй этаж». Я встала и подошла к ней близко. Ответила так, как научили родители. Вернее, они так отвечают всегда – спокойно и хладнокровно:
– Знаете, мы с родителями должны были выехать в больницу намного раньше. Но так как не было мест, которые нам подходили, мы подождали, чтобы не мучить людей так, как это делаете сейчас вы… Полагаю, что вы должны были поступить так же.
Я направилась в тамбур. Хлоп! Дверь закрылась. Как хорошо, что здесь никого нет. Я пришла сюда, чтобы успокоиться. Постоять у окна. И снова воспоминания уносят в лодке по речке с чудным алым закатом. Прошло десять лет, как мне исполнилось пять. Я тогда мечтала стать режиссером. Уговаривала директора школы утвердить мою постановку «Пеппи Длинный чулок». Как я собирала актеров, переделывала и сокращала сценарий, как мы искали одежду и репетировали допоздна в школе! Луиза и Иса – мои родственники. У Луизы утонченная манера слушать и элегантные движения рук. Поэтому решено было отдать роль строгой и воспитанной Фру Сеттерген, матери Томми и Аники. А ее брат Иса был Томми. Мы надели на него детскую шапку с огромным бубенчиком. Белая рубашка была заправлена в черные штаны выше талии. Он вел себя, как запуганный мальчишка. Можно сказать, переигрывал роль. А Милана, одноклассница Луизы, сыграла подругу Фру Сеттерген, которая все время жаловалась на свою служанку Гульду. Я сыграла Пеппи. Мы заняли первое место. Но после того, как я поступила в университет, не сделала ни одной театральной постановки. Нет, у меня не появились другие интересы. Я как-то бездумно и безалаберно тратила время, отпущенное свыше.

В Астрахани на перроне к нам подбегали люди с предложениями арендовать у них комнаты. Остановились у Марьям. Среднего роста, с черными прямыми волосами и азиатским разрезом глаз. За одну ночь с одного человека она брала по пятьсот рублей. Рядом с нашей комнатой две чеченские семьи, которые уже пролечились и уезжали обратно домой. Через каждые полчаса они ругали чеченских врачей, которые поставили им неправильный диагноз. Мы настолько устали, что не было сил выслушивать их. Хотим поесть. Мама быстро нарезает колбасу. Папа раскладывает соленые огурцы, а я достаю все остальное из пакета.
– А вы знаете, что у меня даже останавливалась родная сестра Руслана Байсарова (бывший муж Орбакайте, бизнесмен)? – повторяла все время Марьям. Наверное, обычные чеченцы удивились бы этому. Но только не мои родители. Вот если бы Марьям рассказывала о ремонтах, то они бы сразу присоединились к беседе. Мне тоже абсолютно безразлична эта тема. Выпив чай, я выхожу на балкон, чтобы подышать свежим воздухом и мысленно поговорить со звездами.
Неужели мы живем для того, чтобы в конечном итоге оказаться в могиле? Я имею в виду тело, а не душу. Неожиданно вспоминаю Успу с нашего села. Он постоянно встревал в разговор старейшин, просил безотложно решить проблему с воронами.
– Житья от этих ворон нет. Всю черешню, кукурузу и ягоды с огорода выклевали.
– Ну, подожди, Успа… Тут такие проблемы решаются и серьезные темы по религии поднимаются. А ты со своими воронами лезешь.
– …
– Мешают? Поставь чучело в огороде. Если не помогает, тогда перестреляй их! Из-за какой-то ерунды целую лекцию развил.

Снится сон: я в белой одежде. Лежу на кладбище. Пытаюсь разглядеть самую яркую звезду в небе. Сильный туман и тучи мешают разглядеть звезду. Нервничаю. Пальцами глажу траву. Страх оттого, что скользкая змея или шерсть волка может дотронуться до моей кожи. Ищу карманы. Их нет. Прячу за спину руки. Слышатся отдаленные звуки зикра. Когда человек умирает, по чеченским обычаям, старейшины и мужчины делают зикр – исламский обряд поминания покойников. Существует свод правил его проведения. Они бегают по кругу, хлопают в ладоши и поют молитву. Именно тогда, когда усиливается скорость их бега, я жмурю глаза. Чувствую, что меня могут затоптать. Совсем рядом подошва обуви и невыносимая пыль. Открываю глаза. Меня окружают надгробные плиты с арабской вязью. Я проваливаюсь в бездонную пропасть. Лечу долго. Устаю от полета. Разглядываю облака и ветер. Очень длинный сон. А может, это уже другая жизнь? Или мне постараться проснуться? Как там было в произведении Карлоса Кастанеды «Искусство сновидения»? Нужно держать руки впереди и стараться увидеть пальцы рук. Тогда обязательно можно проснуться. Но пальцы противятся. Изгибаются в разные стороны. Они в морщинах, ногти, как будто год не отстригала и испачканы, в земле. Теперь я точно знаю, что во сне. Ведь не могла же я за короткое время так сильно постареть. Надо успокоиться и попробовать снова. Получилось! Я крепко стою на ногах. Но я очутилась в банке с плотно закрытой крышкой. Банка гигантских размеров. Несколько попыток подняться по стеклянной поверхности увенчались полным провалом. Вдруг крышка открывается и сверху опускается зонт. Пошел дождь. Я укрываюсь зонтом. Крутит вьюга и метель. Снег. Мне холодно. Ледяные морщинистые руки еле удерживают зонт. Ведь я стара! Внимательно пригляделась к зонту. Это же тот самый зонт, с которым я ходила поливать тюльпаны в тот дождливый день, в детстве. Мамин алого цвета зонт! Мамин… Мама?
– Мама, – еле слышно произношу я. Доносится эхом телефонный разговор мамы. Она договаривается по работе с начальницей, говорит об отчетах, что не успевает сдать их в срок. – Мама, ну услышь меня… Мама!

Снег сменяет дождь. Вода поднимается вверх. Она дошла до моего подбородка. И превращается в лед, и все вокруг затвердевает. Я не могу шевельнуть пальцами рук и вообще дышать. Это так невыносимо! Неужели все, что происходило в моей жизни, было настолько ужасно? Не слышно даже эха телефонного разговора мамы. Наверное, я настолько постарела, что уже ничего не слышу. Руки продолжают удерживать зонт. Я попыталась еще раз внимательно рассмотреть его. Шеей тяжело пошевелить, онемела из-за льда. Стебли тюльпанов, как в детстве, ветер кружит в банке. Я не могу даже дышать, легким сложно набирать воздух. Подняв голову в сторону зонта, вижу надписи арабской вязью. Я ходила во втором классе в мечеть, где изучали арабские буквы. Должна была запомнить хоть что-то из изученного! Перебираю память. Так, моя брошюрка точно была зеленого цвета… Я ходила в мечеть с одноклассницей… Она всегда опаздывала, и поэтому я назначала время на десять минут раньше. И была среди нас девочка, которая лучше всех знала арабский язык. Она была внучкой алима. Арабский алфавит: алиф, ба, та, са…
Просыпаюсь. А сейчас я лежу в больнице. Не на крыше, не на кладбище и не в банке, а в палате №9. Что происходит? Моя память ухудшается с каждым днем. Болезнь Альцгеймера прогрессирует. Врачи объясняют родителям, что мы очень поздно обратились. Но они пытаются помочь. В моей палате старушки преклонного возраста. Им не нравится, когда я переворачиваюсь в постели, печатаю на клавиатуре ноутбука, когда мне звонят по мобильному телефону, смотрю в зеркало или закручиваю, откручиваю банки для кремов, настоек, тоников. И вообще, они считают, что я от нечего делать легла в больницу, потому что я молода! Не все. Кроме одной бабушки Лизы. Как только я зашла в палату, она подошла и пожала руку:
– Меня зовут баба Лиза. Будем знакомы.
Бабушка Лиза – единственная в палате не чеченка. Она русская и коренная астраханка. После окончания училища стала работать в бригаде по ремонту кораблей. Ее фамилия никогда не сходила с Доски почета. Так она стала бригадиром рабочей группы. Баба Лиза делится, что не все так гладко было в жизни. Попадались рабочие, которые пили и не слушались. Она много плакала и нервничала, так как не успевала по графику. Несколько раз хотела уволиться с работы. Вышла замуж. Родила детей. Дочки вышли замуж и сыновья женились. Все разъехались. А муж ее умер давно. Она на пенсии. Живет одна. Иногда ее навещают дети и внуки. Она даже не сказала детям, что легла в больницу. Каждый раз баба Лиза, когда я отвожу ее в процедурные кабинеты, падает на холодный пол. Несмотря на то, что я держу ее руку, она умудряется поскользнуться. Ноги подкашиваются и не слушаются. Плачет, когда подбегают медсестры. Ей измеряют давление, слушают сердце и легкие, потом дают таблетки или делают укол. Продолжает оправдываться, так как чувствует неловкость. Укол действует, успокоительное достигает заветной точки, и она засыпает.

Я прогуливаюсь после дневных больничных процедур вдоль берега реки Волги. К вечеру загораются лампы в городе, и от этого отражение еще красивее. Иногда мимо проплывают корабли. И мне мерещится, что, может быть, это тот самый корабль, который чинила баба Лиза. Я сейчас все воспоминания записываю в блокнотике, чтобы запомнить. Буду перечитывать это и добавлять записи. Спрошу родителей, знакомых и родственников. Врачи говорят, что в следующем году я не буду практически ничего помнить из своей жизни. Это как если бы в карте памяти вашего мобильного телефона вдруг стерли все фотографии, любимые смски, видео и номера телефонов. Хотя… дурацкое сравнение.
Ничего в жизни я так и не довела до конца. Баба Лиза хотя бы всю свою жизнь занималась ремонтом кораблей, и мои родители сделали массу ремонтов. А что сделала я? В моей комнате много книг, и ни одну из них я так и не дочитала до конца. Я пыталась дочитать «Анну Каренину», «Сто лет одиночества», «Божественную комедию», «Мастер и Маргариту» не потому, что хочу их прочесть или заинтересовали своим содержанием. Просто грамотный человек должен их когда-нибудь прочесть. Пыталась дописать сценарии для будущих постановок, но никогда не доканчивала. Много начатых дизайнов платьев, но они так и лежат у швейной машинки. Даже еду я никогда не доедаю. Единственное из моей жизни законченное дело – это школа и театральная постановка «Пеппи Длинный чулок».
Как написал Маркес в романе «Сто лет одиночества»: «Время рассортировало воспоминания, испепелило непролазные груды ностальгического мусора, которые жизнь накопила в моем сердце…» Я не с первого раза поступила в университет. Провалила экзамен. Не хватило нескольких баллов. Не могу сказать, что родители расстроились или обрадовались.
– Это жизнь. Иногда ты побеждаешь, иногда удача поворачивается спиной, – сказал папа и откусил кусок от морковки. Он призадумался над самим же сказанными словами, наверное, хотел еще что-то добавить, но передумал. Или счел достаточным.
– По статистике, из всех желающих поступить в университет только половине удается нормально сдать экзамены. Так что ты не одна! – оптимистично подбодрила мама, расчерчивая линейкой очередные отчеты по работе.
Дядя Вася снова под навесом. Отрывает листок из старенькой книжки, осторожно насыпает табак, закручивает в трубочку и вот-вот собирается лизнуть край бумаги слюной.
– Дядя Вася, я провалила экзамен. А мама и папа не хотят поддержать. Мне сейчас очень тяжело… Поговорите со мной…
– Эх, Кисла Капуста… ну, Кисла Капуста, только повод дай… От меня на семьдесят метров!!!
А родители затеяли очередной ремонт в доме. Как всегда летом, когда во всех странах Мира родители пытаются провести время с детьми. И если на покупку моей одежды у них не было денег, то для ремонта они залезли в кредит.
– Нужно срочно поменять плитку под навесом! У Ибрагима видела намного красивее плитку. Богаче смотрится! Нужно убрать пенопласт и поставить декорированные доски. Сверху покрасить лаком. Накаты уже не в моде! Обои темных оттенков с блестками. Надо поменять газовые трубы. Снести виноградник и построить сверху крышу. Закупить шкаф-купе. Он сейчас популярнее! Надо переделать забор. Наш чересчур обычный.
За завтраком, обедом и ужином они обсуждают ремонт и работу. Поэтому я старалась задерживаться в школе. Записалась во всевозможные кружки. Только чтобы оттянуть время прихода домой. Кружок рисования, танцев, юннатов, шахматный, кройки и шитья. Так, по крайней мере, я попадала домой только на ужин. Во время завтрака я проглатывала яйцо и запивала чаем. По дороге в школу давилась хлебом, намазанным маслом.

– Я так рада за тебя! Скоро будешь дома, – говорит Баба Лиза, когда я собираю чемодан в палате №9.
Дома? Даже если мама и папа согласятся и устроят барбекю на природе, даже если они перестанут говорить о работе и ремонте, сидеть за калькулятором и считать долги, дом от всего этого домом не станет!
Даже если они начнут интересоваться моей учебой, относиться с уважением к моему выбору и вкусу и даже если мы начнем фотографироваться и каждый месяц будем заводить новые альбомы, дом от всего этого домом не станет!
Вся надежда на врачей, которые утверждают, что через год я не буду помнить ничего из своей жизни. Надо уговорить родителей, чтобы они стали хотя бы через год РОДИТЕЛЯМИ. Я смотрю на них. Мы сидим на вокзале и ждем поезда «Астрахань-Грозный». Мама жестикулирует, иногда всматриваясь в бриллиантовое кольцо, которое она якобы купила для меня. Если она покупала бриллиантовые сережки и кольцо для меня, так почему же не взяла с собой в день покупки? Почему не мой размер? Я лишь пластилин, из которого лепят что угодно посторонние. Мама договаривается об отчетах, которые она не успевает вовремя сдать из-за меня. Я чувствую себя безумно виноватой. Рядом папа отсылает смску начальнику. Ни на минуту они не расставались с мобильными телефонами. Лучше бы они не приезжали! Лучше бы мы вообще не приезжали сюда!

…Меня не стало через десять минут, как вышла тетя из моей комнаты с Эмином. Это был не сон. Как бы ни старалась увидеть пальцы рук по методу Кастанеды, как бы ни проговаривала священные молитвы на арабском языке. Не смогла больше проснуться, потому что наступил вечный сон! Против которого все бессильны! Даже через десять лет моя память не ухудшилась, оставалась такой же. Вечером я часто приходила в тот дом, который никогда не был моим домом. Но я жила там когда-то. Однажды родители нашли в тумбочке мои личные дневники. Я так была рада, что они нашли. И ожидала, что они прочтут и поймут меня, наконец. Поймут свои ошибки.
– Я думаю, что наша дочь бы была недовольна, если бы мы прочитали ее записи. Пусть они останутся с ней, в ее памяти, – неожиданно произнесла мама и сожгла дневник в огороде. В том самом огороде, где я мечтала о совместном барбекю.
Почему я перестала приходить к ним в дом и навещать в снах? Не думаю, что они нуждались в этом. Они ни разу не пришли проведать мою могилу на кладбище. Освещенная кухня всегда горела допоздна, где родители сидели возле калькулятора и подсчитывали расходы и доходы. В огороде тлели мои дневники. На улице была зима. Дядя Вася листал старый фотоальбом. Как-то он показал свадебные фотографии. Я так восхищенно с предвкушением романтичных моментов из жизни слушала его, раскрыв рот, пока он не сказал, что обручальные кольца их были сделаны из расплавленных золотых зубов одной знакомой бабушки. Не знаю, о чем думал дядя Вася, рассматривая пыльный фотоальбом. А пепел все путешествовал в воздухе. Никак не могу привыкнуть, что уже не чувствую жару или холод, как раньше. Около старой акации ждал незнакомый человек в шляпе.
– Ну, сколько можно. Пошли отсюда, – сказал он. Странно, но следов на снегу после нас не оставалось.
– Как ты думаешь, они изменятся?
– Для нас это не играет никакой роли. Не забывай, мы теперь не живем на этой земле. И они нас не видят, не слышат и даже не чувствуют.
– Как ты думаешь, а я могла бы стать режиссером?
– О своем конце ты прекрасно знаешь. Не вороши прошлое, живи настоящим.
– А какое настоящее у меня?
– …
Мы шли по аллее из переплетенных акаций. Сказочная зима. Луна освещала путь. Я держала за руку этого незнакомого человека. Я всю жизнь мечтала просто так пройтись с родными или близкими и поговорить о том, что меня волновало. Наверное, это на самом деле бред. А может, этот незнакомец – та самая яркая звезда, которая при жизни внимательно слушала меня? Да… Я хотела что-то сказать об игре, вернее об английском слове – гейм (game). Вспомнила, что в детстве, после каждой проигранной мною игры, на джойстиках Денди в конце всегда крупными буквами высвечивалось на экране «GAME OVER». Игра окончена.

Вайнах, №8, 2013.

Annotation

Повесть о Чеченской войне.

Ася Умарова

ОСТЫВШИЕ ГИЛЬЗЫ

Лаура на войне

Нарцисс, который согрел души

Выживание в горах

Не уезжай, Саня

Школа и война

Вещи, которые дороги только тебе одному

Игры детей на войне

Ася Умарова

«Остывшие гильзы»

Повесть

ThankYou.ru: Ася Умарова «Остывшие гильзы»

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

ОСТЫВШИЕ ГИЛЬЗЫ

Лаура на войне

Когда началась война, Лауре было девять лет. До этого она никогда не слышала о ней, войне… Лаура жила в мире сказок.

Она еще не догадывалась, что после войны начнет бояться собак. «Это потому что ты мусульманка», - утверждали многие. А Лаура, как могла, уходила от ответа. Ведь это вовсе не так. Собаки прежде всего напоминали ей зачистки, когда федералы врывались в их дом с огромными черными овчарками. Солдаты всегда совершали обыски в селах именно с огромными собаками. Не раз такие собаки подходили к Лауре и обнюхивали ее. Не раз собаки закидывали лапы ей на плечи. Ей было очень страшно, когда огромные, покрытые густой шерстью, грязные лапы цеплялись за ее чистый вязаный свитер. Когда голова собаки, с открытой пастью, с огромными клыками, со стекающей слюной, приближалась к ее лицу, Лаура закрывала глаза. Собаки очень громко лаяли, когда заходили во двор. Они быстро проносились по всем комнатам. А вся семья с замиранием сердца ждала во дворе: что скажут солдаты на этот раз? Они могли сказать, что нашли гильзу. Это означало, что им нужно дать выкуп, чтобы они не забрали мужчин. Однажды одному человеку из ее села федералы положили целый мешок пуль в тумбочку. Произошло это тогда, когда хозяин дома показывал сараи во дворе военным. Когда он открыл тумбочку и увидел там патроны, то сразу же упал в обморок. Помнил только, что все вокруг очень громко засмеялись, а когда очнулся, то никого уже не было. А в другом доме хозяев российские военные не нашли, потому что они находились в Ингушетии, пережидая войну… были беженцами. Федералы перелезли через забор. Выбили все стекла в окнах, дверях, сломали мебель и сорвали занавески… Когда хозяева через полгода приехали домой, то им было больно видеть не то, что разгромили их дом, своровали вещи и разбили все стекла… Им было противно и тошно видеть испачканные блевотиной военных занавески. Лаура никогда не забудет, как когда-то все родственники приходили посмотреть на эти шторы, когда их купили. Столько времени они откладывали деньги на эти занавески… Хозяева недолго думали и решили выкинуть их в мусорку. Все равно не отстирать. Ведь все въелось не только в материю, но и в души. Но попадались и «хорошие» солдаты, которые просто проверяли дом и не брали ничего, а если и брали, то совсем немного: книги, диски, аппаратуру, консервы и продукты.

А ведь было время, когда Лауре попадало за ее любовь к собакам. Лаура, а помнишь, когда ты, маленькая, со смешными косичками, заснула в будке вашей овчарки Найды? Помнишь, как мама и папа не могли найти тебя? И вдруг нашли в конуре собаки. Тогда ты не боялась собак. А ведь твоя собака ничем не отличалась от тех самых овчарок, которые врывались в твой дом с российскими военными во время зачисток.

А еще Лауре нравилось осматривать подвал дома, где мама хранила заготовки на зиму. Она еще не догадывалась, что начнет бояться подвалов. Все подвалы мира, в какой стране они бы ни находились, напоминают ей подвалы, где приходилось укрываться от бомб. Она никогда не забудет, как, задыхаясь от быстрого бега, запрыгивала в подвал. Но и там Лаура не была в безопасности. Ведь в любое время в село могли зайти федералы, которым потехи ради ничего не стоило кинуть в подвал гранату. Сколько таких случаев происходило в других селах, почему их село должно быть исключением? Женщины в подвале шепотом рассказывали о трагедии в селе Самашки. Там военные устроили настоящую резню, людей сжигали живьем, в подвалы и дома стреляли из огнеметов. Позже Лаура видела эту бойню в видеозаписи. Особенно она не может забыть одну картину: как бабушка сидит на корточках и руками перебирает останки своих детей и внуков. Их всех закрыли в подвале и ударили из огнемета. Бабушка сразу же помешалась, никому не отдает останки и, тихо напевая что-то, перебирает обуглившиеся косточки. Поэтому, когда Лауре нужно спуститься в подвал за запасами, ее сразу же охватывает паника. В подвале чудится запах горелого мяса и кажется, что там, где-то в углу, до сих пор сидит та бабушка. Она еще не догадывалась, что начнет бояться ходить по зеленой траве, потому что очень многие из ее сверстников подорвались на минах. Она ходит только по протоптанной дороге. Сколько раз подруги приглашали ее на пикник, чтобы повеселиться в лесу! А Лаура боится, что если они разожгут костер, то может что-то разорваться под ним. Сколько было таких случаев! Она боится травы, тем более ходить по ней босиком. Каждый шаг по траве дается ей с трудом, а вдруг там какая-то ловушка? Когда Лаура шагает по траве, никто не улавливает ее внутреннего страха, не понимает, как сложно даются ей эти шаги. Но она пытается улыбаться, потому что поняла, что не все в мире любят слушать о войне, что не принято говорить о личных проблемах . Каждый думает только о себе, твои проблемы никого не интересуют .

Все, Лаура, ты теперь, наконец, поняла, что миру не до тебя. Ты намного повзрослела за эти десять лет постоянного попирания прав человека. Ты не та наивная девочка, которая верила в добро и справедливость, верила, что тебя защитят и спасут. А помнишь, как ты однажды во время налета осталась в доме с мамой и младшей сестренкой? Где-то недалеко шла бомбежка, все вокруг содрогалось, а вы сидели, прижавшись друг к другу, в уголке коридора, и пятилетняя сестренка вдруг спросила у мамы: «Мама, а у политиков есть мамы?» Мама ответила: «Не знаю, наверное, есть. А зачем тебе это?» - «А почему они не скажут им, что нельзя бомбить дома и пугать маленьких детей?» Мама улыбнулась, погладила ее по голове и сказала, что политики давно отдали приказы летчикам не бомбить дома, где находятся маленькие дети. «Ты думаешь, мы сидели бы здесь с тобой, если бы нам что-то угрожало? Я узнала о приказе политиков и решила, что нам лучше сидеть дома», - успокаивала мама. После этого сестренка успокоилась и, когда начинались обстрелы или бомбежки, подбегала к маме и спрашивала только, в какой угол нужно сесть, чтобы было безопаснее. А помнишь, Лаура, когда тебя папа повез первый раз в горы? Ты любила скатываться по мокрой траве с гор. «Папа, смотри!» - кричала ты и звонко смеялась. Ты вставала очень рано, чтобы успеть провести рукой по мокрой от росы траве. Ты всегда скидывала обувь и бегала босиком. А помнишь, как ты любила ходить в поход? Собирала желуди, грибы, шишки… А куклы? Почему ты стала бояться кукол? Это произошло после того, как прошел слух, что иностранные террористы подбрасывают кукол и разные интересные предметы, внутри которых находились бомбы. Твоя троюродная сестра, которой было всего пять лет, дотронулась до одного такого предмета. Ей оторвало руку и ногу. И она навсегда осталась инвалидом. Ты убрала все свои куклы в сарай, потому что боишься их. Они внушают тебе страх. Однажды ты попыталась заснуть с одной куклой, но проснулась от страшного сна. Эта кукла тебя душила во сне. После этого ни одна кукла больше не появлялась в твоей комнате. Лаура много раз задавала себе вопрос: почему ее родители решили переехать в Чечню? Ведь им было так хорошо в городе Н.! Но по настоянию бабушки отец решил вернуться в Грозный. Мама и папа быстро нашли работу. Было новоселье. Все желали новой счастливой жизни. Казалось, что семья Лауры самая счастливая на свете. И ей казалось, что так будет всегда… И тут - война! Наверное, только военные бывают готовыми к войне. Их специально обучают этому. Они проходят военную подготовку: стреляют, взрывают объекты, дерутся, выполняют задания командиров. А простые люди не готовы к этому. Все ведут себя по-разному. Смелые вдруг становятся трусливыми, а трусливые, наоборот, смелыми. А если честно, нет времени думать, нужно спасаться. Действовать надо быстро. Иначе тебя убьют. Если раньше Лаура слышала, что в селе умер своей смертью человек, ей становилось очень грустно. И все так сильно переживали. А когда началась война, смерть стала обычным явлением. Все к этому относились как-то спокойно. Даже почему-то завидовали умершим. Ведь они освободились от этих мук и приобрели вечность на том свете. Их души, наверное, успокоились там.

Ася УМАРОВА

Ася Умарова родилась в 1985 году в городе Городовиковске (Калмыцкой АССР). С 1993 года проживает в селе Пролетарское Чеченской Республики (Россия). Окончила Чеченский государственный университет в Грозном и Кавказский институт СМИ в Ереване. Автор публикаций в журналах «Звезда», «Дружба народов», «Апра (Тбилиси), «Русский клуб» (Тбилиси), «Процесс» (Прага), «Textura» (Белоруссия), «Лебедь» (США),
«Флорида» (США), «Наша гавань» (Новая Зеландия), «Наше поколение» (Молдавия), «Русский глобус» (Чикаго), «Лексикон» (Чикаго), «Literarus» (Финляндия), «Tallinn» (Эстония), «Зарубежные задворки» (Германия), «Дарьял» (Владикавказ), «Нана» (Грозный), «Вайнах» (Грозный) и др. Повести и рассказы вошли в сборники «Новые писатели» (2013, Москва), «Новые писатели» (2014, Москва), «Новые писатели» (2015, Москва), «Бег от времени» (2012, Грозный), «Вкус айвы» (2013, Москва), «Новые сны о Грузии» (2011, Тбилиси). Стипендиат Министерства культуры РФ (2012) и участник Форума молодых писателей (2012, 2014, 2015) и Совещаний молодых писателей Северного Кавказа (2012, 2013, 2014).

НЕВИДИМЫЙ ПВР

Рассказ

Зазо поспешно вытерла мокрые руки о велюровый красный халат и присела на деревянную скамейку. Она всматривалась в горизонт, в силуэты двух труб завода, из которых лениво валил белый дым. Так как туман еще до конца не рассеялся, трубы то исчезали, то вновь отчетливо вырисовывались. Зазо казалось, что вот-вот за ними появятся остальные трубы и предстанет громадный «Титаник». Ей хотелось зажмуриться. Лишь многоголосый азан, доносящийся из разных минаретов, заглушал иллюзорный сигнал корабля. И Зазо понимала, что ее окружает вовсе не холодный океан, а реальная жизнь в городке Маяковского Чеченской Республики.
Десятки бельевых веревок, протянутые от яблони к черешневому дереву, от старой акации к холодному железному столбу, от детских турников к ссутулившемуся ореху, как паутина, стелились над ее головой. Вокруг, словно новогодний серпантин, хаотично развевались белье, одежда, и лишь разноцветные прищепки усмиряли их свободу. Неподалеку искореженный алюминиевый таз послушно прислонился к дереву, напоминая о беззаботном детстве. Пару лет назад, Зазо скатывалась с ледяных горок на этом тазике, потому что санок не было. Когда ей исполнилось четырнадцать, все почему-то решили, что она взрослая женщина, и ей не пристало кататься на велосипеде и о санках надо бы забыть. И этот сморщенный тазик напоминал душевное состояние Зазо сегодня.
Если синее платье высохнет к утру, Зазо не придется надевать черную кофту с юбкой, которые мама выбрала в горе вещей, привезенной из центра благотворительности. У Зазо антипатия к секонд-хенду, как и у дяди. Который год родственники безуспешно пытаются устроить его главой отдаленного горного села, где проживают всего три семьи. А дядя мечтает быть певцом и понимает, что, став начальником в горах, должен будет распрощаться с мечтой. Ему пятьдесят два, но, насмотревшись мотивирующих видеороликов, он почему-то убежден, что у него все еще впереди.
Каждый месяц к их общежитию подъезжает зеленый обшарпанный рафик, из колонок которого доносится песня «Wind of change» («Ветер перемен»). Люди делятся ношеной одеждой, и в их глазах столько радости, чего нельзя сказать о Зазо, которая давно перестала улыбаться рафику. Для нее зеленый рафик — олицетворение их беспомощности. Их бездействия. Символ того, что их жизнь никак не поменялась с тех пор, как они поселились в этом общежитии, которое раньше называлось пунктом временного размещения, сокращенно — ПВР. Их дома похоронила война. А развалины разровняли бульдозеры. Или там живут другие люди, которые не собираются их покидать. Документы сгорели или утеряны. И они не знают, что
делать дальше.
Условия в общежитии намного лучше, чем в палаточном городке «Бэлла», в Ингушетии. Около трех лет они с мамой делили палатку номер восемь с тетей Шуми, вдовой, и ее сыновьями Дэнилом и Сухрабом. Самое сложное в палатке — это помыться. Зазо приходилось дожидаться на морозе, пока двоюродные братья вымоются. В дождь они с тетей и мамой стояли с зонтиками на улице. Этот алюминиевый тазик так часто опрокидывался, что матрасы постоянно бывали сырыми. Ведра с водой, ковшики… Тогда она до последнего надеялась, что им выделят еще одну палатку и больше не придется стесняться мальчиков, переодеваясь.
А когда в палаточном лагере открылась театральная студия, то Сухраб и Дэнил пропадали там и приходили невероятно окрыленными. У Зазо тогда появилось свободное время для уединения. Ей даже подумалось, что здорово, когда у человека появляется хобби. Но жизнь стала невыносимой, когда мальчикам дали главные роли в пьесе «Волки».
Тогда она зачастила к психологам центра «Цветочки», сбегая со школьных занятий, которые проходили поздно вечером в большой палатке.
— Мне снится война… — начинала Зазо, надув губки и болтая ногами. На ней гуманитарная дутая куртка красного цвета, которую мама выбила в очереди.
— А почему, Зазо? — с неподдельным интересом спрашивал психолог, протягивая бумажный носовой платок. Зазо привстала и дотянулась до леденцов, что лежали в конфетнице. А психолог положил платок обратно в коробку.
— Как?.. Я же была на войне… и… мы не сразу выехали… поэтому, наверное, снится… ведь я все видела.
— А почему ты там оказалась? — ударение поставил он на «у», впрочем, как всегда.
— Так… все там оказались, мы жили там, — Зазо перестала болтать ногами.
— А ты не говори за всех. Какой цвет ты видишь? — неожиданно протянул он бумагу.
— Почему мы говорим о цветах? Я пришла поговорить, что меня достали сны о войне… а вы…
— Успокойся. Ты очень нервная. И цвет не смогла назвать, — пришел к выводу психолог. — Чего ты боишься в этих снах?
— Я вижу все цвета, но какое это имеет значение? Я же сказала, что мне снятся кошмары. Кажется, что меня все ненавидят. А на нашу палатку падает самолет.
— Самолет? Надень наушники. Что ты слышишь?
Зазо расплакалась от того, что услышала звуки низко пролетающих военных самолетов.
— Вот тебе карандаши, и попробуй разукрасить этот цветок. Представь, что это твой сон, — протянул бумагу психолог.
Зазо тогда отказалась разрисовывать цветок, заявив, что ее воображение все уже за нее сделало. Потом этот странный психолог просил изобразить движениями рук и ног страшный сон. И у Зазо сразу пропало желание общаться с ним.
В тринадцать лет Зазо влюбилась в юношу, который жил с родителями в заброшенном поезде. Им недостались места в палатках. Мама и Шуми негодовали:
— Какое будущее тебя ждет? Он живет в поезде! Ты собираешься жить в купе или в плацкарте? И куда вы приедете с ним в итоге? — говорила мама, убирая паутину в углах палатки.
— А может, государству понадобится поезд? Ты об этом думала? Их же вышвырнут, — поддакивала Шуми, зашивая ботинок дальнего родственника. Она подрабатывала ремонтом обуви и стала бесшумной и тихой, несмотря на свое громкое имя.
— Но он красиво играет на гитаре… — лепетала Зазо.
— Какой у него тейп?1 За теркхой ты не выйдешь, потому что они смеются над ламрой. Еще этого не хватало!
— Я не спрашивала…
— А надо спрашивать! — сокрушалась мама, как будто ее дочь завтра выходила замуж. — Уж лучше жить в палатке, чем в вагоне. Ведь это ужасно.
Дэнил и Сухраб при виде Зазо, подшучивая, становились друг за другом и изображали поезд: «Чух-чух-чуууух!»
Зазо так и не смогла тогда понять разницу между палатками и вагоном. То есть почему один вариант приличнее или эстетичнее другого и какое это имеет отношение к ее будущей личной жизни. В память об этом юноше у нее сохранилась кассета с песнями чеченского барда Тимура Муцураева, которые он часто напевал:

— Брат Шуми ездил в Сержень-юрт, так что… он… все врет! Там поют птицы! — негодовала мама.
— Мама — это просто образ.
Даже памятные вещи могут оказаться выброшенными, или у них закончится срок годности. Песни барда признали экстремистскими. Ходили слухи, что дом Муцураева взорвали, а на заборе повесили сломанную гитару, а внизу написали: «Джихад гитарой не возьмешь». С кассетой пришлось распрощаться.
Лагерь беженцев вскоре закрыли. Зазо долго смотрела, как аккуратно складывали их песочного цвета палатку. Она так презирала ее раньше. И в какой-то момент подумала: неужели их трехлетняя жизнь вместилась в этот небольшой кусок ткани? Как сегодня современный мир с фотографиями и видео помещается в маленькой флешке.
Вагон поезда сдали на металлолом, а многие его обитатели выехали в Германию.
Зазо так и не смогла понять смысл переименований их общежития в городке Маяковского. В советское время его называли общежитием для рабочих, с 2002 года — ПВР, а с 2008-го — общежитием для лиц, нуждающихся в улучшении жилищных условий. Но внутри все оставалось неизменным. Разве что на восемьдесят семей стало меньше. Кого-то приютили, кому-то подарили дом, кто-то разбогател.
Дом Зазо и ее мамы разбомбило в первую войну. Ее отец не захотел оставлятьдом без присмотра и погиб в нем.
Мать с дочерью пережидали первую войну у родственников в Наурском и Надтеречном районах Чечни. В одной комнате спали по десять-пятнадцать человек. Потом война и палатки. После палаточного лагеря они поселились у родственников в Грозном, в трехэтажном доме, построенном из итальянского кирпича. Дом окружала высокая стена, а окна с улицы отсутствовали, только с внутренней стороны было шесть окон. Одни стены и ворота, как будто они отгородились от внешнего мира. Так и было. Со временем женщины в их доме надели хиджаб по воле вовсе не старейшин или по собственному желанию, а по желанию внуков, которые не относили себя ни к салафитам, ни к ваххабитам, а считали проповедниками «чистого ислама». Женщин никуда не выпускали, кроме как в магазин, им даже запрещалось ходить на похороны. Если кто-то заходил во двор и в доме не было мужчин, им не разрешалось встречать гостей. Зазо запретили ходить в школу. Сана не понимала, что происходит, — она находилась во власти правил, установленных восемнадцатилетними племянниками.
— А как же уважение и почитание старших? А гостеприимство? — вопрошала Сана перед выходом из дома, нагруженная узелками и пакетами, прощаясь с родственниками. Рядом испуганная Зазо, видимо от страха или спешки завязавшая концы платка на лбу и напялившая розовые лосины.
— Это придумали предки. А они были язычниками! Поэтому будут гореть в аду!
Там же будут и учителя, которые утверждали, что мы произошли от обезьян! Мы произошли от Него! Пусть все знают, — говорил юноша с редкой бородой, и все остальные покорно кивали.
Еще долго сплетничали соседи, что Сана и Зазо приехали из палаточного городка Ингушетии «обрусевшими» и что родственники приютили их, но из-за нежелания носить платки они остались на улице.
Именно в тот момент Зазо по-настоящему захотела стать социологом и исследовать гендерную политику чеченских женщин в обществе. Бороться за их права она считала невозможным. Но никто не запрещал наблюдать и описывать происходящее с научной точки зрения.
Сменялись имена не только у здания ПВР, но и у матери Зазо. По паспорту она была Светлана: назвали в честь начальницы ее отца. Потом сменила имя на чеченское — Седа, что в переводе значит «звезда». Вскоре наскучила и Седа. Переехав в Чечню, взяла себе арабское имя — Сана (в переводе «величие», «сияние»). Подобные смены имени были связаны с непрекращающейся чередой болезней, которые настигли ее и никак не хотели покидать.
— Это все сестра покойного мужа! Это она навела порчу, я уверена! У меня были густые волосы, а она завидовала, — не унималась Сана. Но, как у маленькой девочки, спустя несколько минут в ее мире наступали умиротворенность и гармония. Сана брала тряпочку и аккуратно протирала каждый лепесток домашних цветов. Она всегда успокаивалась, когда находила виновного в своих проблемах, словно принимала успокоительные капли. И казалось, что два небольших ангельских крыла из бисера, вышитые поверх свитера размера XL и растянутого еще на два размера ее полнотой, пытались, несмотря ни на что, взлететь.
...Зазо приоткрыла глаза, и «Титаник» скрылся за облаками. Ветер трепал мокрые наволочки и одеяла, и иногда они ударяли ее по щеке.
«Ветер никак нельзя показать без предметов, — пришла к выводу Зазо. — А войну — без беженцев».
Мысли прервала похоронная процессия. Мужское многоголосье. Громко поют Салават. Голоса как будто доносятся из иного мира, куда каждый должен когда-нибудь попасть. Именно от этого хорового пения мужчин женщины начинают плакать. Особенно когда голоса становятся громче — то ли от жалости к умершему, то ли к самим себе. Но через пару часов они все забудут и начнут обсуждать молодую учительницу, что пришла на похороны чрезмерно накрашенной, или станут глумиться над красным шарфом со стразами, надетым не к месту одной паспортисткой.
На носилках мужчины несут свернутый ковер с белой бахромой по бокам. Женщинам не разрешается сопровождать процессию на кладбище.
Кажется, девяностолетняя Пэпа скончалась от тахикардии. Она жила в нескольких кварталах, в другом ПВР. Ей часто снились мертвые люди, и ее дочери измучились печь блины и булочки. Испачканные мукой, они каждое утро второпях разносили соседям сдобу, опаздывая на работу. Таков чеченский обычай: если приснился покойник, то надо раздать соседям что-то из продуктов белого цвета.
Пэпа предпочитала мучные вкусняшки. Она еще заставляла дочерей в выходные с пакетами ездить на похороны, на поминки, к родственникам, которые лежали в больницах или лечились дома. После каждой такой поездки Пэпа сажала их вокруг и с упоением расспрашивала о том, как встретили и какие пакеты с продуктами или вещами передали в ответ.
— Беги, Арби! Молодец! Беги еще! — выкрикивала женщина сыну среди толпы, с воодушевлением сжав кулачки возле груди.
По чеченскому поверью, если больной человек три раза перебежит дорогу перед похоронной процессией со словами: «Пусть все мои болезни уйдут с покойником», то избавится от болячек. У мальчика малокровие, а у матери нет денег на лечение. Все знают это и без слез не могут наблюдать за бегом счастливого Арби, которому ничего не понятно, но безумно весело от всего происходящего.
Зазо стало впервые жалко Пэпу: зачем так с ней? Она и так в жизни измучилась от кошмарных снов, а ей еще насылают в могилу малокровие. Ведь она им ничего плохого не сделала!
Зазо сегодня исполнилось двадцать четыре года. Она с детства придумывала себе трудности. Читала книги под одеялом или под столом, включив фонарик, или прятала драгоценности, бижутерию в песок, а потом искала и часто не находила. Зазо училась в аспирантуре и писала исследование о гендерной политике женщин после двух чеченских войн. Слово «война» ее попросили заменить на «конфликт» или «военные кампании». Кому-то показалось, что эта тема невероятно общая и необходимо сфокусироваться под каким-то интересным углом. Тогда Зазо предпочла писать о гендерной политике женщин, проживающих в ПВР после двух чеченских кампаний. И снова последнее слово заменили — на «общежитие, где нуждаются в улучшении жилищных условий».
А слова «гендер» и «феминизм» в их ПВР вызывали у женщин взрыв негатива, поэтому она оговаривалась и произносила «права женщин» или «равенство». Они звучали из уст Зазо почему-то трогательно и одобрительно. Особенную настороженность вызывала сама Зазо, когда появлялась на горизонте с небольшим диктофоном, как будто вооруженная топором.
— Опять что-то узнает. Если она еще раз припрется с этими анкетами, то я за себя не отвечаю! Мы что, дурочки, и не понимаем всего, — шептались женщины в ПВРе, оглядываясь по сторонам. — Сейчас же такое время…
— Скажем ей. А нам что с этого? — хихикали они.
Научный руководитель успокаивал Зазо: мол, такова участь социологов, их всегда в чем-то подозревают, поэтому необходимо смириться или менять профессию. Зазо еще работала в социологическом проекте и не собиралась менять профессию, чего нельзя сказать о коллегах: кто-то копил на айфон последней модели. Кто-то гасил кредит или мечтал летом съездить в Турцию. А они с мамой выплачивали долги.
Но слова и слухи ранили Зазо, и она принималась бессонными ночами бомбить постами в социальных сетях:
«Если тебе роют яму — не мешай! Закончат — сделаешь бассейн!»
«Отпускайте клоунов из своей жизни. Цирк должен гастролировать!»
«Никогда не мстите подлым людям. Просто станьте счастливыми. И они этого не переживут»
Тем временем начальник социологического проекта, подписанный на ее обновления, стал подозревать, будто бы в офисе среди сотрудников есть скрытые конфликты, а он и не в курсе. А может, она и вовсе решила иронизировать и считает их всех «цирком»?
Зазо помимо активной жизни в Интернете вела еще блог под ником ZazochkaNumber1. На аватаре стояла фотография покойной прабабушки Захо. Все, кто случайно попадал на ее страничку, покидал ее с двойственным чувством. С одной стороны, казалось, что блог ведет серьезная дама, пишущая о нарушениях прав женщин в разных странах мира. Возникало ощущение, что она вещала из окопа с микрофоном в руках, а вокруг гремели взрывы и низко пролетали военные самолеты. Но с другой стороны, эта дама была помешана на собственной личности… вернее, производила впечатление наивной и инфантильной девочки, которая через пару постов публиковала результаты своих тестов о том:
— Насколько вы здравомыслящий человек?
— Вы Мэрилин Монро или Одри Хепберн?
— Вы леопард или кошка?
— Какое ты лекарство?
— Какое прозвище подходит тебе?
— Как ты будешь выглядеть через пятьдесят лет?
А подписана «защитница прав женщин» и «покорительница тестов» в одном лице, была «на кавказских бомбит», «Дом-2», «мезотерапию», «Джастина Бибера» и «самые богатые свадьбы чеченцев».
Зазо держала в руках мобильник, но отвечала на звонки неохотно. Более того, она изводила себя догадками, почему позвонил тот или иной человек, вместо того чтобы просто взять трубку и ответить. Из наушников звучала песня:

Она родилась в ноябре 1963 года,
В день, когда умер Олдэс Хаскли,
А ее мама верила, что все люди могут быть свободны…
А ее папа участвовал в демонстрации в Бирмингеме… Run, baby, run.

Зазо и не припомнит, когда закрыли их «Луну». Они как раз спустились, чтобы обсудить последние приготовления к предстоящей выставке картин Мелисат в «Луне». Спор возник из-за названия. Мелисат хотела назвать выставку «Достояние республики», а друзья — «Крик души Мелисат», кто-то настоял на компромиссе:
«Крик достояния республики». Зекир бил по барабанам, а Пэкэй распевала: «Этот мир придуман не нами, этот мир придуман не мной».
— Да, мы закрываемся, — грустно подтвердил хозяин. — Тут будут vip-кабинки.
— Но почему? — сдерживала слезы Зазо.
— Потому что мое кафе не приносило много денег и арендную плату, я задерживал.
— Но где нам всем теперь собираться?! — сказала Зазо нарочито громко, чтобы наконец все, кто сидел в мобильниках, хоть на минуту оторвались и взглянули на происходящее.
— А как же моя выставка? — наконец встревожилась и Мелисат.
— Я не знаю… Я… остаюсь должен за аренду… за четыре месяца… Мы закрываемся.
В «Луне» стало намного темнее, так как все вдруг вырубили свои мобильники и внимательно смотрели на хозяина. Зекир и Пэкэй тоже замолчали. Мелисат громко заплакала, а Зазо стала ее успокаивать.
— Понимаешь, это должна была быть первая в моей жизни персональная выставка. После нее меня, может быть, стали бы воспринимать всерьез. А мне хочется, чтобы ко мне относились серьезно. Меня и так нигде не выставляют… в смысле… мои картины не выставляют. Говорят, что я мараю красками… — Мелисат стала вдруг болтливой.
— Не говори… и где мы все будем теперь видеться? Я же говорила хозяину: повысить надо цену на эклеры, а он: «Нет, нет». А еще предлагала шляпу положить перед Пэкэй и Зекиром, чтобы желающие могли бросать деньги. А он: «Это Чечня… ты не понимаешь?» А во время лезгинки, когда бросают деньги танцующей паре, значит, можно.
— Моя выставка… — плакала Мелисат уже на проспекте Революции.
«Теперь я поняла, почему Бог создал тебя молчаливой. Прежде с тобой было гораздо приятнее общаться» — сказала про себя Зазо.
В ПВРе проходило общее собрание. Несмотря на то, что отключили свет, зажгли свечки, и спор продолжался несколько часов. Зазо сидела грустная рядом с мамой, которой собиралась сообщить о закрытии «Луны», но потом передумала.
Выступали правозащитники:
— Мы договорились со студентами-юристами, они готовы помогать вам в восстановлении документов. Бесплатно.
— Мы устали и не верим… — махали руками им в ответ.
— Да что это с вами? Надо попытаться или рискнуть.
— Надоело.
— А кто о вас позаботится, если не вы сами? Нужно говорить о себе, заявлять.
Приходить на встречи и говорить о проблемах. Стучаться везде до тех пор, пока
вас не услышат.
— Мы что, не ходили? — с комом в горле начала женщина, пытаясь утихомирить дочь на коленях. — Это кому повезет. Вот из наших сколько человек дома получили и документы им сделали. Но когда-нибудь терпение заканчивается. Я больше всего на свете хотела бы иметь свой дом. Приходить туда и знать, что буду жить там всегда, а не дрожать… сегодня… завтра…
— Это, может быть, ваш последний шанс. Придите завтра на круглый стол и скажите, как вы живете. Там журналисты и общественники. Требуйте, отстаивайте свои права, — говорила тихо и спокойно правозащитница. — Конечно, вам государство помогает иногда продуктами, деньгами, а некоторым дома дали. Но вы-то остались. Заявите о себе.
После собрания все разошлись по своим комнатам. Конечно, они ушли с твердым намерением ни на какие встречи или «квадратные» столы не ходить.
— Пусть сами приходят, если им так надо, — поставила печать Сана. Налила себе чая и, включив свечку, еще долго смотрела на фотообои с изображением пляжа в Мексике.
Зазо вышла во двор с наушниками. Темно-синее небо без звезд и Луны. Недалеко спорили молодые ребята из ПВРа, которые делали крыши для домов. Они жаловались на бригаду постарше, устроившую настоящую революцию. «Старики» объявили войну молодым, и теперь все заказы на крыши уходили к ним, так как они работали намного слаженнее и быстрее. Конечно, у них не было документов, и поэтому они не платили налогов. Это были нелегальные капиталисты. А крыша ПВРа во все времена оставалась одинаковой, и никто не собирался ее обновлять или чинить.
Туман медленно заволакивал пространство и поглощал здания, деревья и горы. Зазо, сидя на скамейке, твердо решила, что больше не будет встречаться с Шамилем. Она успела два раза сходить на свидание с новым знакомым, Бакаром, и каждый раз он приходил с букетом цветов. Он работает главным дендрологом города Грозного. И признался, что в отличие от Шамиля не стесняется того, что его девушка живет в ПВРе, так как вся наша жизнь на этой земле является для всех, независимо от того. богат ты или беден, — пунктом временного размещения.

Вера для меня - это внутренний покой и гармония. В жизни пришлось пережить немало сложных моментов - военные кампании в Чечне, смерть отца, предательство друзей и очень близких людей, никак необъяснимое соперничество коллег, которое порождало череду низких поступков с их стороны. Я научилась прощать и принимать. Но всегда меня спасала вера. Стоило помолиться и сразу становилось на душе легко и комфортно. Я каждый день благодарю Всевышнего за все, что у меня есть в настоящий день. Ведь нельзя все время просить у Всевышнего чего-то, нужно быть и благодарной. В этом году я перенесла операцию на глазах и может быть, от радости я и рисую.

Я стараюсь не вспоминать о войне

Islam Today : Ася, в Ваших графических картинах и прозе философский след сюрреального. На Вас влияние имел сюрреализм Пикассо?

Ася Умарова: Мои работы почему-то часто называют сюрреалистичными, но думаю, что их можно охарактеризовать, как графический импрессионизм. Работы Пикассо прежде всего интересны тем, что в свое время они сломали стереотипы о правильных пропорциях и традиционной живописи. Но если говорить о художниках, творчество которых мне импонирует, то отмечу современников: Андре Йосеф, Николь Флориан и Раян Хевет. Хотя они больше привлекли внимание техникой, нежели смыслом. Считаю, что художник должен быть оригинальным, нам не нужен второй Дали, Пикассо, Фрида. Они уже оставили свой след.

Islam Today : Умея писать и рисовать, что из них доминирует?

Ася Умарова: Не могу назвать одно, так как отдаю равное предпочтение и прозе и графике. Но в графике я чувствую больше свободы для воплощения задумок и фантазии. Может это связано с тем, что рисовать я начала еще со школы, а прозу писать - с 2010 года.

Islam Today : Чем Вас привлекает графический рисунок, почему неяркие пейзажи, натюрморты, традиционные для художников Кавказа?

Ася Умарова: В детстве, на уроках рисования, приходилось изображать на бумаге пейзажи и натюрморты. Еще тогда мне казалось это скучным занятием, казалось, что их изображают, потому что отсутствует фантазия. Но сейчас я понимаю, что нужна была практика. Говорят, что у меня было бы больше поклонников творчества, если бы изображала натюрморты или пейзажи.

Современное графическое направление в искусстве - более признано в Америке и в странах Европы, мои картины куплены в Финляндии и в Бельгии, хотелось бы поучиться и отточить мастерство там.

Но не могу сказать, что современное искусство не пользуется интересом в Чеченской республике. У нас в Грозном функционирует Центр современного искусства, который открыла Айшат Адуева, за что ей огромное спасибо. Выставки люди посещают, это радует.

Islam Today : «Клавиши жизни » - сюжет взят картинки взят из реальности, Вы видели разбитый инструмент во время военных действий в Чечне?

Ася Умарова: Думаю, эти музыкальные инструменты, часто всплывающие в сюжетах работ, - моя детская мечта обучиться игре на скрипке и пианино. Позже я даже поступила в факультет искусств по классу гитары, но из-за чрезмерной загруженности в другом вузе, вскоре пришлось затею оставить. «Клавиши жизни » - одна из любимых работ, эту картину я не смогу продать. Рисунок отмечен на Международной выставке «Здравствуй, Кавказ », проходившей в Национальном музее г. Тбилиси.

Однажды я прогуливалась по парку одна, и начался мелкий дождь, который так красиво поблескивал на каменистой дорожке. Именно в этот момент солнце то появлялось из-за туч, то угасало. По мере чередования света и тени, вспоминались грустные моменты из жизни, а потом веселые. И это было сравнимо с игрой на пианино, как наша жизнь, состоящая из минорных и мажорных нот.

Islam Today : Ася, какой смысл вложен в картину «Пустота »?

Ася Умарова: Хотелось передать ощущения испытываемого на тот момент опустошения. Ведь у каждого оно свое. Голое дерево без листвы. Одежда без человека. Их качает по ветру в разные стороны, и они в таком состоянии на долгое время. Предметы не могут ничего изменить, и думается, что их и так все устраивает. Но от этого еще печальнее. Дерево зависимо от своих корней, а вещи зависимы от вешалки, которая их держит. Я не очень люблю объяснять смысл картины, так как они зачастую затрагивают личное пространство. Но очень часто зрители говорят, что я изобразила их личную проблему или настроение.

Islam Today : Активированным углем и сейчас рисуете?

Ася Умарова: Нет, к счастью, это осталась в прошлом, им было очень сложно пользоваться. Уголек все время крошился, неудобно держать в руке. В прошлом году приобрела специальный художественный уголь и тоже экспериментировала. Одна из работ в этой технике попала в журнал «Флорида», издаваемый в Америке. Я каждый год стараюсь экспериментировать с материалом. Недавно попробовала наконец-то писать картины маслом. Из трех задуманных картин испортила только одну и это удача, писала без консультанта, самостоятельно, работы многим понравились. А на одной картине в жанре реализма я изобразила пейзаж селения Борзой, она заняла 1-е место на республиканском конкурсе изобразительных искусств «Лучи жизни», организованный Министерством по делам молодежи Чеченской республики. В этом году я придумала новый стиль, рисую гелевой ручкой, гуашью черной и белой на цветной бумаге. Получается три цвета. Эксперименты мои оценили журналисты армянского информационного сайте, где разместили необычный рисунок.

Islam Today : Вы обучались живописи, графическому рисунку? В роду были художники, креативные личности?

Ася Умарова: Нет, у нас не было художников в роду. Я и мой брат только рисуем. Последние несколько лет он придумывает и создает сценические декорации в грозненском театре. Его картины тоже выставлялись во многих странах мира, он стал победителем Всероссийского конкурса «Война в моей жизни ». Он тоже не учился на художника, по профессии он юрист. У меня были уроки рисования в средней школе и кружок «Изотурист». Но и это было прервано войной в Чечне.

Когда у меня все материалы закончились, стала рисовать на обратной стороне обоев, на коробках из-под конфет, углём, ручкой, простыми карандашами. Возможно, в силу обстоятельств, графика мне стала ближе как жанр. Были бы краски, я больше практиковалась бы красками. Мне посчастливилось пройти 8-дневный мастер-класс у бельгийских мастеров в Музее современного искусства в г. Гент (Бельгия). Вот и вся моя школа живописи, с перерывами.

Islam Today : У Вас нет желания писать с натуры мечети Чечни? - их у вас так много.

Ася Умарова: У меня немного другое направление. Я пробовала писать маслом, как я уже рассказывала, есть и акварельные работы. Но мое основное предпочтение - это графика. У меня даже в шкафу около 300 картин, которые я не собираюсь выставлять, так как они не несут никакой информации. Неважно, какими ты материалами пользуешься, важно, что ты изображаешь и что ты хочешь сказать.

Islam Today : Как часто Вы рисуете и что Вас может вдохновить? Красота человеческого лица, рассветы-закаты, - для Вас являются предметом вдохновения?

Islam Today : В новелле ″Дедушка Хаса″ из «Коллекции ценностей » отображены материальные ценности героев, в итоге, концепт новеллы больше философский, нежели литературный.

Ася Умарова: Изначально идея заключалась в собрании коллекции ценностей разных людей, проживающих в одном селе. Дедушка Хаса на протяжении всей жизни собирал вещи в сарае и отказывался с ними прощаться, были новеллы, где женщина всю сознательную жизнь собирала деньги и покупала на них дубленки дочерям, порою ее поведение выглядело комичным. А одна героиня использовала подруг, и насильно заставляла их покупать косметику из каталогов. Совокупность этих образов заключалась в обнажении сущности некоторых людей. Характеристики образов являются собирательными, потом моя идея немного поменялась. В этом году планирую докончить эту повесть.

Islam Today : В прозе следы чеченских воин отображены, но сверхделикатно, как и в картинах, это осознанный Ваш подход?

Ася Умарова: Да, вы правильно заметили. Моя проза больше психологическая. В трех произведениях главные герои - дети. Мне их жаль, поэтому такая щадящая сюжетная линия, возможно, что я жалею и читателя.

Но мне самой было очень сложно писать о войне, так как я во время двух военных кампаний находилась в Чечне и сама все видела. Я стараюсь не вспоминать о войне. Но в последнее время заметила, что общество неправильно воспринимают тех людей, которые пережили войну. Если говорить о картинах, то тут тоже можно сказать, они психологические с философским смыслом. Это я в детстве изображала: мать, оплакивающая на кладбище убитого сына, людей, пережидающих войну в подвале, ворота, изрешеченные пулями, на которых мы писали: «Здесь живут люди», то есть это был настоящий реализм.

Islam Today : Что бы Вы сказали правителям по поводу не стихающих военных конфликтов в мире?

Islam Today : Исламская религиозная тематика находит отражение в Вашей прозе?

Ася Умарова: Не всегда, но она присутствует, так как я пишу о Чечне, где большая часть населения исповедует Ислам.

Islam Today : Пишите ли Вы на чеченском языке?

Ася Умарова: Нет, я не пишу на чеченском языке, так как мне удобнее выражать мысли на русском языке. В нашей домашней библиотеке за исключением нескольких, книги все на русском языке. Моя мама учитель русского языка и русской литературы. Но в каждой семье по-разному.

Взгляд на этнос

Islam Today : Чеченцы отличаются религиозностью. По Вашему мнению, что способствует укреплению Ислама в Чечне, - усиленное внимание власти к Исламу, (строительство мечетей, развитие религиозного образования) или Ислам в Чечне развивается как заложенный в генах народа наследственный фактор?

Ася Умарова: Несколько лет назад я присутствовала на одной конференции по Кавказу, и там многие кавказоведы и эксперты предвидели рост и укрепление религии в целом на Кавказе. Так и произошло.

Думаю, что это было связано прежде всего с постоянными войнами и непрекращающимися конфликтами. И поэтому у людей доминировал инстинкт самосохранения и защиты близких людей. Но сейчас ситуация поменялась, активная фаза боевых действий прекратилась. И так как значительная часть населения исповедует Ислам, в Чечне, соответственно, строятся больше мечетей, налаживаются связи с исламскими странами и повышенное внимание уделяется религиозному образованию.

Islam Today : Ася, что бы Вы вписали в историю России о своем народе, если бы Вам дали такую возможность?

Ася Умарова: Я бы хотела, чтобы в ней было больше имен, связанных с творческими профессиями, которые внесли большой вклад в мировую культуру.

Islam Today : Какой Вы видите матрицу, картину этнической памяти?

Ася Умарова: Наверное, я бы изобразила отпечатки рук, на которых нарисованы петроглифы, оставленные нашими предками на средневековых башнях. И все это на фоне занавесей с вайнахским орнаментом.

Islam Today : На какую тему пишите сейчас, что бы хотели запечатлеть на графических полотнах? Проза и картины Аси Умаровой - это два мира или один мир автора?

Ася Умарова: Мой мир в прозе и в графике до конца еще не сформировался и думаю, что эти поиски продолжатся всю сознательную жизнь. Не могу сказать: «Вот я создала свой стиль и не буду больше развиваться». Буду стремиться рисовать и писать еще лучше, насколько это возможно. Не люблю говорить о планах.

Я полностью доверяю Всевышнему

Бывало, я набросаю 50 этюдов для будущих картин, но ни одну из них через месяц так и не смогла нарисовать, так как они не стали близки моим ощущениям. Может быть, поэтому я не люблю рисовать на заказ.

Проза и графика интересны прежде всего тем, что меня не заставляет никто это делать. Я сама сажусь и работаю и получаю удовольствие.

Islam Today : У Вас среди графических работ есть живописный рисунок с корабликом, когда Вы ее рисовали? Что изображено, - бурный Терек или волны моря с детским парусом мечты?

Ася Умарова: Мойт детский рисунок, - называется «Атмосфера вокруг Чечни ». На одной из выставок, где была представлена эта картинка, внимание всех привлекло почему-то название. Картина нарисована после второй войны. Я изобразила Чечню в виде кораблика с ярко-белым парусом - символом свободы. А волны олицетворяли беспокойную атмосферу, и нет намека на умиротворение. Волна вот-вот зальет и перевернет кораблик, но он держится благодаря вере людей в то, Всевышний спасет Чечню. Алый закат - цвет пролитой крови на войне. Таким образом я выразила свое детское восприятие происходящего в тот период.

Проза

Повесть «Коллекция ценностей » еще до конца не написана. Она пишется по сегодняшний день. Отрывок из неё - новелла "Дедушка Хаса " опубликована в Америке, в русскоязычном журнале «Флорида», в декабре 2011 года.

О себе

Тема моей дипломной работы в университете была связана с правами человека. Я участвовала в круглых столах, по проблемам национальных меньшинств, принимала участие во многих конкурсах. Где-то выигрывала, а где-то проигрывала. Такой опыт принес много полезных знаний. Дипломную работу защитила на отлично.

Часто ко мне обращается молодежь с просьбой подсказать, куда можно отправлять свои первые литературные работы или как выставить картины, просят посмотреть и дать советы по прозе или по картинам.

Я проводила для самых юных мастер-классы по рисованию. Хотя у меня нет собственной организации или центра, я всегда откликаюсь на просьбы и стараюсь им помочь по мере возможности.

Ведь права национальных меньшинств подразумевают и право людей на культуру. Конечно, хотелось в будущем подойти к помощи молодых талантов в Чеченской республике более концептуально и разработать задачи, планы, создать центр или организацию, но только после того, как я точно сформулирую цель.

Справка

В 1993 г. семья вернулась на родину, в село Пролетарское Чеченской республики, откуда в 1944 г. были депортированы в Казахстан ее родные.

Ася закончила среднюю школу с золотой медалью. В 2008 г. окончила журфак ЧГУ. В 2009 году прошла постдипломный курс в Кавказском институте СМИ в Ереване (Армения). Во время военных кампаний за пределы республики не выезжала.

Дебют детских рисунков Аси Умаровой состоялся в Германии, в рамках выставки «Дети Чечни за мир». В 2007 году Ася выиграла международный конкурс ООН, по его итогам прошла трёхмесячную стажировку по правам национальных меньшинств в Швейцарии. В 2008 г. в Страсбурге заняла второе место в конкурсе на знания применения механизмов конвенций прав человека, объявленного Советом Европы во Франции.

Графика Аси Умаровой выставлялась в России, Польше, США, Бельгии, Германии, Грузии и в других странах. Три персональные выставки прошли в Тбилиси и в Грозном.
Дизайнер/Художник Года-2012 от Talenthouse.

Исламское преломление

Первые детские рисунки Аси Умаровой выдают уникальный внутренний мир, наделённость автора видением пространства. Детский рисунок с уверенными мазками - «Атмосфера вокруг Чечни» - выдает руку мастера, развитость духовного начала и наличие таланта.

В графических картинах художницы нет очевидного исламского подтекста, нет изображений исламской архитектуры, основы стремительно развивающейся культуры современной Чечни. Ислам как тема не выступает в творчестве Аси Умаровой. Возможно, это вопрос будущего.

Однако при внимании к ее работам следы исламской религии отмечаются. Зрелость - профессиональная и возрастная поступательно приводят ее к пониманию исламских канонов, - что можно изображать, а что нельзя с точки зрения Ислама.

Жизненное кредо Аси Умаровой: я полностью доверяю Всевышнему.

Спокойной ночи, Марисабель. Рассказ

Тамерлану было семь лет, когда началась война. Как и все мальчишки в его возрасте, он мечтал поехать в Бразилию, чтобы сфотографироваться с известными футболистами. Тамерлан хотел несколько лет пожить в жаркой стране, а потом на обратном пути совершить хадж в Мекку. Старшая сестра умоляла взять ее с собой, но он был непреклонен. “Понимаешь, это очень серьезная поездка. И ты там будешь лишней”, - серьезно отвечал Тамерлан почти как взрослый. А до семи лет он занимался тем, что изрисовывал все обои в комнатах. Он рисовал войну. Танки, солдат в касках, оружие, взрывы, кровь и патроны. “Пусть бы он только рисовал. Но он всегда озвучивает каждый взрыв”, - возмущалась мама.

Когда началась война, у Тамерлана закончились краски. Если сначала он еще как-то пытался выйти из трудного положения, смешивая цвета, например, зеленый он получал путем смешивания синего и желтого, оранжевый - красного и желтого, а коричневый - зеленого и красного, то потом и их вообще не осталось. Закончились карандаши, фломастеры пересохли, и тройной одеколон, который он доливал в стержень, не давал уже цвета. Закончились цветные мелки. Наконец и бумаги не осталось. Для Тамерлана это было катастрофой, он был в отчаянии.

Тамерлан, магазины закрылись, все, понимаешь? Сейчас война, и людям не до этого!

Но я хочу рисовать, мама. Может, у этих продавцов завалялись краски дома, а мы просто не знаем? Может, продавцы скажут, на каком складе они покупали краски, и мы поедем туда? - настаивал он.

Как ты не можешь понять. Сейчас война. Людям не до твоих рисунков. У людей горе. Твои рисунки их не накормят и не спасут! Забудь! Ясно?!

Но Тамерлан не собирался сдаваться. Он нашел остатки обоев в сарае, пустые коробки из-под конфет в кладовке. Так появилась бумага. Он рисовал ручкой, потом простым карандашом и, когда всего этого не стало, начал рисовать углем. Рисовал при свете керосиновой лампы, которую не могли долго жечь. Нужно было экономить. Керосиновую лампу зажигали строго на два часа. А свечи были редкостью. И быстро заканчивались. Исключением были свечи из гуманитарной помощи Красного Креста, которые могли гореть до десяти дней. На одного человека давали девять таких свечей. Но такую гуманитарку дали только один раз. Наверное, Красный Крест решил, что все люди разъехались и никого не осталось в городе.

Однажды ребята ему рассказали, что они побывали на полуразрушенном заводе “Электроприбор”, и там было очень много цветных мелков, бумаги и ручек. Тамерлан, не сказав маме ни слова, пошел на этот завод. Огромный пятиэтажный завод. Все стекла выбиты. Верхние этажи снесены разорвавшимися бомбами.

На заднем дворе - склад, там есть бумага, ручки и цветные мелки. Побыстрее, а то я слышал, что сюда любят ходить снайперы, - закричал кто-то из мальчишек и принялся откручивать какие-то детали от заводских машин. Осторожно протиснувшись в приоткрытые ворота склада, Тамерлан быстро заполнять свою авоську. Вдруг сверху на его голову падает камешек. Кажется, его сердце на мгновение перестало биться.

Тамерлан осторожно поднял голову и увидел мужчину в камуфляжной форме, зависшего в окне пятого этажа со снайперской винтовкой.

Что ты тут делаешь? А ну марш домой, пока я твоим родителям не рассказал.

А я знаю, кто вы. Вы снайпер. Вы хотите убить человека? - спокойно ответил Тамерлан, ему показалось, что он в этот момент очень похож на Мерфи из фильма “Робокоп”. Он почувствовал, что он настоящий герой, но его счастье длилось недолго.

Ребята долго бежали по полю, стараясь не оглядываться. Дома Тамерлану здорово влетело, но он был счастлив. Теперь он мог рисовать!

Запись в личном дневнике Тамерлана: “Привет, Марисабель! Все мои рисунки черно-белые. Только несколько рисунков цветных. Я так хочу рисовать цветные картины, но у меня нет красок, фломастеров, карандашей. Вокруг и так все серо, еще и мои рисунки точно такие же. Как ты думаешь, Марисабель, у меня будут когда-нибудь цветные картины? Помнишь, я тебе рассказывал про мой калейдоскоп? Правда, жалко, что он сломался? Я так бежал в подвал, что не заметил, как калейдоскоп выпал из кармана. На него, оказывается, наступили те, кто бежал позади меня. У нас нет электричества, поэтому нет телевизора. Когда не нужно ходить за дровами и не так сильно бомбят, я любил подниматься на нашу крышу и смотреть через калейдоскоп на небо днем. Знаешь, так красиво было. Марисабель, как ты думаешь, когда у меня появится новый калейдоскоп?”

Во время войны некоторые люди стали страдать психическими расстройствами. И это было очень страшно, когда вполне здоровый человек вдруг становился ненормальным. Их преследовали фобии. Боязнь не только перед военными, но и страх перед обычными людьми, шорохом, шумом. Так произошло и с тетей Тамерлана. Она была высокой, красивой, с длинными каштановыми волосами. Любила носить сумку из крокодиловой кожи, а еще фиолетового цвета блестящее облегающее платье. Она хотела сфотографироваться в этом платье в центре Грозного. На память. Но все время почему-то откладывала. И теперь это стало ее навязчивой идеей. Она все время порывалась идти в центр Грозного, чтобы сфотографироваться. А это было невозможно, ведь кругом шли боевые действия. Никто не мог ее понять. Потом умерла ее мама от сердечного приступа. Конечно же, это тоже повлияло на ее состояние. Ей вдруг стало казаться, что все хотят ее отравить, убить. Что ее все не любят и ненавидят. Не раз Тамерлан заходил к ней с горячей едой от мамы, но она кричала на него:

Пошел вон отсюда! Я знаю, что вы все хотите меня отравить. Я не притронусь к еде. Отстаньте от меня все!

Любимой едой тети были манты. Но денег в семье Тамерлана на мясной фарш не было. Отец полмесяца развозил тюки сена по домам. За это давали небольшие деньги. Они накопили необходимую сумму и купили фарш. Мама раздобыла картошку, морковь и лук, и томат для приправы. Наконец они приготовили манты. Родственница видеть не могла отца и мать Тамерлана, она обзывала их сумасшедшими. Поэтому они старались не попадаться ей на глаза, чтобы не раздражать ее. Это было очень унизительно, но они понимали, что тетя больна, им было жаль ее. Наконец мама с папой передали заветную тарелку с мантами и Тамерлан пошел к ней. У тети выпирали кости на ключицах, скулы, костлявые руки от того, что не ела. Она была еще лысой от того, что ей обрили голову. Она была больна. Но лечить себя не давала. Ей казалось, что все хотят ее убить. Поэтому она не ела. В комнате пахло лекарствами.

Я... я принес твои любимые манты... - осторожно начал Тамерлан.

Твоя мама приготовила, я же знаю. Не буду есть, вы все хотите отравить меня.

Это я приготовил, - соврал Тамерлан и неожиданно для себя заплакал, в то же время стараясь придерживать тарелку с мантами, чтобы не уронить.

Я сказала, чтобы ты унес все. Он приготовил... не приготовил ты. Врешь, как и твои родители!

Поешь, пожалуйста. Ты же любишь их. И папа с мамой тебя любят.

Иди отсюда! Я же знаю вас, вы специально подсыпали яду, зная, что я люблю манты. Какие вы все жестокие! Ничего, скоро закончится война. И я обязательно сфотографируюсь у “Чеховки”. Я не больна, слышите? Не больна! Просто я похудела, а вы... вы меня все ненавидите и хотите убить!

Тамерлан со всех ног бежал к своему дому. Он долго плакал и не мог прийти в себя, потому что понимал: тетя скоро умрет. Он видел, как переживал отец. Тамерлан старался вспоминать только хорошее о тете. Особенно он любил вспоминать, как они ездили в Ставрополь к дяде. Автобус долго не подъезжал к их остановке. Было пять утра. Все спали. А они стояли у дороги, и ему было очень холодно. Тетя смеялась, и они оба закутались в ее большой свитер. И почему-то Тамерлан тоже смеялся как ненормальный. Они старались друг друга пересмеять. Он вспоминал это даже тогда, когда привезли ее мертвое тело в их дом.

“Привет, Марисабель! Я долго тебе не писал. Ты, наверное, сама поняла. Да... тетя умерла. Знаешь, я боюсь теперь ночью проходить возле дома, где она жила. Она мне снится по ночам. В основном это страшные сны. Как ты думаешь, Марисабель, если бы не было войны, она бы осталась жива? Мне ее так не хватает. Спокойной ночи, Марисабель”.

20 сентября. В семье составляют заветный список школьных вещей, которые необходимо купить для Тамерлана. Дело в том, что Тамерлан почти целый месяц не ходил на занятия, у него вообще не осталось вещей, в которых он бы мог ходить в школу. У него были две пары брюк. Одни джинсовые, которые он носил четыре года, и они стали ветхими от частой стирки и сейчас больше походили на шорты, чем на брюки. А молнию невозможно было затянуть, так как джинсы стали маловаты. Были еще летние брюки, которые также превратились в шорты. Спортивная обувь уже несколько раз рвалась, и ее невозможно было починить. К тому же осень во дворе. Нужна сразу зимняя обувь, потому что осенняя - уже большая роскошь. Последний раз ему купили зимние сапожки на деньги, собранные от продажи сыра два года назад. Мама четыре месяца продавала сыр, чтобы собрать заветную сумму на зимние сапоги. Товар привозили из Ингушетии. Не было и школьного ранца. Тамерлан сам связал себе сумку из шерстяных ниток и два года носил ее, несмотря на то, что над ним глумилась вся школа. Шерстяные нитки были разных цветов.

Родители Тамерлана работали учителями. Они принимали участие в разных митингах и акциях протеста и публично требовали отдать заслуженную заработную плату. Но вместо зарплаты они получали выговоры от начальств за активную жизненную позицию. Однажды мама Тамерлана дала интервью корреспонденту НТВ и ее показали по местному телевидению. Мама заявила: “При рабовладельческом строе рабам давали хоть похлебку один раз в день. А мы даже этого не имеем!” Тамерлан тогда не понимал, что вообще имела в виду мама. Но он был горд тем, что ее показали по телевидению и его мама теперь известна.

На семейном совете было решено продать бычка, не будет же сын учителей ходить в школу, как босяк. И вот заветная сумма на руках! В буржуйке приятно потрескивают дрова.

Мама, а ты купишь мне гуашь? А ватман купишь?

Я же сказала, только все необходимое, - строго ответила мама.- Нужно сделать запас продуктов, неизвестно как еще все обернется.

Мама, ну если останутся деньги, ты же купишь?

Мы купим тебе две пары теплых брюк, - мама сделала вид, что ничего не расслышала. - Обязательно водолазку, свитер, куртку, зимнюю обувь, осень уже заканчивается. Шапку...

- “Найк”, мама, как у Хасана. “Найк”, хорошо?

Ты дашь мне договорить? Так... Книги, тетради, ручки...

Тамерлан долго не мог заснуть. Он уже представлял, как идет в школу в новой одежде со всеми книгами и школьными принадлежностями. Как давно он ждал этого момента! Но на следующий день случилось страшное: на рынок запустили ракеты “земля-воздух”. Погибло много людей. В городе началась паника. Родители не могли прийти в себя, особенно мама: “Как это допустили? Это же базар, там не было никаких боевиков! Там были все мирные граждане, это невозможно понять! За что нам такое?” Папа угрюмо молчал.

Ну почему? Почему именно сегодня? - эгоистично возмущался Тамерлан.

Как тебе не стыдно! - закричала мама. - Там погибли дети, чьи-то родители. Если бы мы поехали туда с утра, нас тоже не было бы в живых. А ты думаешь только о себе!

А в чем я буду в школу ходить?

Не будет школы. Наверное, скоро опять будет война.

Но Тамерлан не хотел ничего слушать. Он думал только о том, что ему не купили обновок. Родители обещали повезти на рынок и обманули. Вот что было главным.

Это вы, взрослые, во всем виноваты! Это вы начинаете войну. Вы убиваете людей, вам всегда хочется убивать друг друга... - с этими словами он стал рвать фотографии известных актеров, срывая их со стены в своей комнате. Брюс Ли, Арнольд Шварценеггер, Сильвестр Сталлоне, Ван Дамм и другие лежали на полу. Тамерлан плакал, как маленькое дитя, у которого отняли любимую игрушку.

23 сентября школу закрыли. Это был ужасный день. Прямо во время уроков налетели самолеты и стали бомбить. Директор школы и учителя выводили детей из школы и отправляли домой. К школе уже бежали некоторые родители, со слезами хватали детей и бежали обратно.

“Привет, Марисабель! Мне не купят новых вещей. Только, пожалуйста, не спрашивай почему... Скоро начнется еще одна война. Знаешь, после первой войны я только один раз успел побывать в городском парке и поесть мороженого с родителями. А из нашего класса дети каждый месяц туда ходили. Марисабель, я так устал от всего этого. Я так давно не кушал шоколада и не жевал жевательной резинки. Большинство моих друзей уже уехали беженцами в соседние республики, но папа с мамой решили не уезжать никуда. “У нас нет денег, а попрошайничать я не собираюсь”,- заявил отец. А я бы хотел уехать, мне страшно здесь оставаться, но я не могу это сказать, боюсь, что меня назовут трусом. Спокойной ночи, Марисабель!”

1994 год. 28 ноября. Тамерлан идет к другу Алеше. Дело в том, что его мама и бабушка не пришли посмотреть сериал “Просто Мария”, как бывало обычно. Перед началом фильма мама жарила на сковородке семечки, а тетя заранее срывала виноград. И они, уютно устроившись под навесом, внимательно смотрели, чем же закончится очередная серия. И вот Алеша не пришел вечером, чтобы покататься на велосипеде. Тамерлан боялся, что он тоже может уехать в любое время, тогда не остается никого, кто будет с ним играть. Но слова, сказанные Алешиной мамой, привели его в полное отчаяние.

Алеша собирает вещи в своей комнате. Мы завтра с утра уезжаем. Военные действия приближаются.

Нет, в это невозможно поверить. В комнате Алеши повсюду валяются вещи. Он быстро собирает чемодан, запихивая туда нужное и ненужное.

Алеша, почему ты не пришел покататься на велосипеде?

Потому что мама не разрешила. Мы уезжаем. Можешь оставить велосипед себе. Я не смогу его увезти.

Тамерлан молчит.

А ты когда уедешь? - спросил Алеша.

Мы не уедем. Нам не к кому ехать. А ты к кому едешь?

У меня отец там живет. Мы продали наш дом вчера. Теперь здесь будет жить другая семья.

А разве... - но Тамерлан ничего не сказал, хотя ему очень хотелось спросить, почему до сих пор ему не приходилось видеть его отца. - Нет, ничего. Приезжай, когда закончится война, обещаешь?

Ну, мы не знаем, когда закончится война. Может, она вообще не закончится. Все зависит от обстоятельств. Так мама сказала.

Тамерлан медленно шел по улице к своему дому. Рядом скрипел теперь уже его велик. Нужно смазать маслом. А вообще, зачем ему велик, если нет Алеши? Ведь у них столько много общего было! Игр, споров, наклеек, копилок, коллекций марок, гуляний допоздна, тайн... А сейчас? Всего этого не стало. И вряд ли Алеша приедет, ведь его мама сказала, что война не скоро закончится. Почему так происходит в его жизни? Ведь это несправедливо! У него не было близких друзей, кроме Алешки. И вот война отнимает и его. Через два дня уехали две русские учительницы, которые жили на их улице. Постепенно село пустело, становилось тоскливо и страшно от мыслей о будущем. А что будет с ними, когда придут федералы? Странно, но чеченских боевиков Тамерлан еще не видел. “Кто они? И зачем нужна эта война? Кому?” - он так и не мог найти ответы на свои вопросы.

“Марисабель... Когда уехал Алеша, мне казалось, что я больше не смогу жить. Мы были такими близкими друзьями. Когда я проходил мимо их двора, то вспоминал, как мы играли, спорили, секретничали. Марисабель, прошло уже шесть лет, как уехал Алеша. И я точно знаю, что он не вернется. Ведь они продали свой дом. Марисабель, спасибо за то, что ты есть. Ведь я сейчас стал намного старше и мне нельзя жаловаться. Но у меня есть ты, с которой я могу поговорить по душам, и никто не сможет мне сказать, что я жалуюсь, как девочка. Пожалуйста, береги себя”.

Тамерлан всегда мечтал совершить подвиг, чтобы о нем узнали все и чтобы мальчишки восхищались им. Например, Султан проник в окоп к федералам и принес оттуда военный ранец. Он гордо ходил с этим ранцем, и мальчишки говорили, что он самый смелый. Еще они слышали массу историй про чеченских боевиков. Например, иностранные журналисты за 1500 долларов попросили одного из них сделать двойное сальто, закинуть лимонку в танк и сделать двойное сальто обратно. И танк взрывается. Знаете для чего? Ни за что не догадаетесь! Чтобы сделать хорошие кадры. Ради красивых кадров они были готовы на все. Они видели, как военный это сделал. Но в этот момент не успели заснять. Еще они любили снимать, как рушатся многоэтажные здания. Они говорили: “Вау!” Говорили “Вау!” тем многоэтажным зданиям, где раньше жили люди. А может, в этом здании еще оставались люди? Может быть, военные оставались... неважно, с чеченской стороны или с российской. Может, там осталась чья-то любимая книга, мячик, кукла или запасы продуктов. Может быть, люди сидели за столом и обедали, а может, ктото писал великую повесть или роман, ктото собирал картины на выставку... Но сейчас это все не так важно. Это просто “ВАУ!”. Еще все обсуждали, как один оператор после бомбежки снимал плачущего мальчика около трупов и раненых. Увидев журналиста, мальчик с криком побежал к нему:

Дяденька, помогите! Дяденька, подождите.

А тот как будто ничего не слышал. Он включил камеру и снимал, снимал...

Тамерлану пришла в голову идея: посередине дороги, где проезжала колонна танков с российскими федералами с Терского хребта, слепить снеговика. Его поддержали ребята с улицы, они дружно слепили большого снеговика, даже приделали груди. Едва закончили, как показалась колонна, детвора еле успела спрятаться за забором. Колонна подъехала к снеговику и остановилась.

Сань, а ну иди, проверь, что за... что за чучело впереди стоит! - закричал один.

А если это взорвется?

Отставить. Проверил, быстро!

Снеговик это.

Сань, глянь... да снеговик-то у нас грудастый, - и все стали громко смеяться.

Солдат несколько раз осторожно дулом автомата ткнул в снеговика, тот развалился. В этот момент дети побежали от забора с криками: “Аллах акбар! Аллах акбар!” Военные направили дула автоматов в их сторону. Но, слава Аллаху, стрелять не стали.

По снеговику проехала длинная колонна танков, и его не стало.

Об этой истории узнали родители, и конечно же всем крепко влетело, особенно Тамерлану, как зачинщику.

У двоюродных братьев Тамерлана сохранилась видеозапись, как они в 1997 году играли в снежки во дворе их дома. Они попросили отца включить мотор, так как электричества не было. Для детей это был большой праздник. На записи они такие счастливые и беззаботные! Как по мановению волшебной палочки исчезла война, и они превратились в настоящих детей: кидали друг в друга снежки, лепили снеговика, прорыли туннели через высокие сугробы, катались по льду. Громко кричали, смеялись, что было в последнее время им не свойственно. Несколько раз выходила тетя и говорила, что не нужно так громко смеяться. У людей горе: у когото родные погибли, у кого-то пропали. Не принято было в то тревожное время демонстрировать свое хорошее настроение, одеваться в яркую или блестящую одежду. Не принято было краситься девушкам или праздновать дни рождения. Конечно, все это присутствовало, но общественность осуждала таких людей, их считали безнравственными.

“Как ты, Марисабель? Я все время рассказываю о себе. И ни разу не поинтересовался, как ты? Давай отвлечемся от войны и полетим высоко в небо, к звездам. Знаешь, я тебе никогда не говорил, но я умею летать. Не веришь? Но это правда. Мы полетим с тобой в Бразилию. Мне не потребуется виза, билет на самолет, бронь в гостинице, потому что я волшебник. А сейчас я пишу тебе из самого Рио де Жанейро. Правда. Сегодня я сфотографировался со всеми футболистами. Они даже позвали с собой пообедать... Не веришь? И правильно делаешь, но помечтать-то я могу? Спокойной ночи, Марисабель”.

Две бабушки Тамерлана в 1944 году были депортированы вместе с другими чеченцами и ингушами в Казахстан. После возвращения из ссылки они мечтали побывать в родовом селении, откуда их депортировали. Обе рассказывали очень много историй об этом высокогорном селе в Шаройском районе, где прошло их детство. Бабушке Хаде было всего двадцать лет тогда. Она была замужем, и брат ее мужа воевал на фронте. Воевал за Советский Союз. В селе было много мужчин, воевавших на фронтах Великой Отечественной. Но после победы над Германией их как врагов народа отправили в ссылку, вслед за своими земляками. Десятки лет они искали своих родственников, некоторых не застали в живых.

Селение, где жила бабушка Хада, называлось Райна. Это место и вправду было похоже на рай. Она рассказывала, как ходили собирать ягоды, ловить рыбу, учились в школе. Хотя школа находилась далеко, в нескольких километрах от их дома. Дети обязаны были посещать школу, иначе с семьи взимался денежный штраф.

Бабушка Хада умоляла отца Тамерлана повезти ее в это селение. Она тяжело заболела и считала, что, если вернется в свое родовое село, где прошла ее юность, то обязательно поправится. Ее ноги были отекшие, и она не могла долго ходить. Одышка, больное сердце и повышенная восприимчивость ко всему, что происходит вокруг. Отец Тамерлана решил осуществить мечту матери чего бы ему это ни стоило. Сначала он сам поехал туда. Затем повез строителей и ближайших родственников. Они быстро сколотили небольшую хижину. Здоровье бабушки ухудшалось. Вместо кровати соорудили деревянные нары, а полки сделали из досок. И вот в 1994 году, спустя ровно пятьдесят лет, бабушка побывала в родном селении. От села Шарой до заветного места не было дороги, была только пешеходная тропа, и ей пришлось идти пешком. Отец Тамерлана иногда нес ее на спине, так как она не могла идти. В селе Райна бабушка только и делала что плакала. Она обходила руины стен, где раньше располагался их дом, трогала камни. Показывала место, где их собрали. Это был страшный день: горели дома, кричали дети, мычал скот, выли собаки. Люди не понимали русского языка и не понимали, чего от них хотят военные. К сожалению, бабушке не помог родной воздух, через неделю ее пришлось привезти обратно домой, в Грозный. Через четыре месяца у бабушки остановилось сердце.

Другая бабушка Тамерлана, Селимат, жива. Ей сейчас восемьдесят семь лет. Она ослепла. Передвигаться ей очень трудно. Отец Селимат был председателем колхоза села Кесалой, куда входило и Райна. Селимат была на два года старше Хады. Она тоже не может без слез вспоминать то время, когда разлучали родителей и детей, жен и мужей. Потом, в Казахстане, они многие годы искали друг друга. До места выселения они ехали в вагонах восемнадцать дней. По дороге люди умирали - кто от голода, кто от холода. Некоторые старики отдавали свою еду детям, считая, что они и так пожили, пусть хоть дети останутся в живых. Умерших выкидывали на остановках, поэтому несколько дней люди в вагоне скрывали от военных, что у них есть мертвые. Нужду приходилось справлять в этом же вагоне, просверлив дырку в полу. Так и ехали: деревянный вагон для скота, весь в щелях, а за вагоном - лютая зима. И примерно человек сорок женщин, мужчин, детей, стариков. Не каждый из них подходил к этой дырке, чтобы справить нужду, поэтому многие девушки и женщины умирали от того, что лопались мочевые пузыри.

И еще в этих вагонах рождались дети, было много беременных женщин. На местах поселения их встретили враждебно. Бабушка Селимат рассказала, почему это так произошло. Оказывается, местным казахам сказали, что везут предателей родины, что это дикари, почти людоеды, и поэтому с ними нельзя общаться. Переселенцы были грязные, голодные и больные. Не было сменной одежды, средств гигиены, чтобы помыться, еды на первое время. Их расселили по сараям и баракам. “В первое время было очень трудно,- рассказывала бабушка.- Мы голодали. Приходилось и воровать, чтобы выжить. Но потом, когда казахи увидели, что мы мусульмане, как и они, что и молимся одинаково, отношение к нам переменилось”. Вскоре им дали по корове на семью.

О том, что ее отец жив, она узнала три года спустя. Вот как рассказывала об этом бабушка Тамерлану: “Меня не оставляла мысль о родителях. Ведь после того, как нас посадили в эти ужасные вагоны, я их больше не видела. И вот через три года моей жизни в Казахстане узнаю, что мои родители находятся в двухстах пятидесяти километрах от нашего села Каспан, совхоз "Ленинский", где нас разместили. Мне передали записку. После того как немного устроились на чужбине, мы начали передавать записки друг другу, чтобы все знали, кто и где находится. Я не находила себе места от счастья. Но просто так поехать туда я не могла, нам не разрешали выходить из села без разрешения коменданта. Я стала упрашивать начальство разрешить мне поехать туда, но они смотрели на меня, как на ненормальную. Ответ был один: "Поездки к родственникам не разрешены!". Я не знала, что делать. Начала ходить во дворы к казахам и просить любую работу. Было все равно, что за работу они мне предоставят, главное накопить денег, чтобы увидеть папу и маму.

Так прошел год. Денег было достаточно, и начальство к тому времени более или менее смягчилось. Было страшно ехать одной, но желание увидеть родителей - сильнее. Невозможно описать то, что я испытала, увидев родителей. Мы пробыли вместе одну неделю, надо было возвращаться. Их комендант оказался добрее нашего и разрешил моему отцу проводить меня до нашего селения. Ехали в санях, это была самая счастливая поездка в моей жизни. Дорога была долгой, было очень холодно, морозно, но я этого не замечала. Главное - мы встретились, родители и братья - все живы, чего еще мне нужно? После этого мы все виделись чаще, но всегда об этом нужно было уведомлять начальство, то есть коменданта”. Он все записывает: это домашнее задание, которое дали в школе. Тема сочинения: “Депортация в рассказах очевидцев”.

“Марисабель, мне так стыдно. Нас в школе попросили написать сочинение на тему выселения чеченцев по воспоминаниям наших бабушек и дедушек. Я не знал всего этого. Им столько всего пришлось пережить! Почему они никогда не рассказывали про выселение? Это ведь так тяжело все в себе держать. Когда бабушка рассказывала, то слезы так и лились у нее из глаз. Интересно, когда я стану таким старым, я тоже никогда не буду говорить о том, что пережил? Останусь ли я таким добрым, как они?

Спокойной ночи, Марисабель!”

Тамерлан с детства страдал бронхиальной астмой. У него была аллергия на фрукты и овощи красного цвета, на пыль, на мучные изделия, на перо и пух птицы, на шерсть. Его спасал только специальный лекарственный аэрозоль. Тамерлан назвал ее “пшикалкой”. После применения лекарственной “пшикалки” приступы одышки проходили. Родители пытались вылечить Тамерлана. Водили по больницам. Но врачи говорили, что они бессильны, что болезнь может пройти с возрастом. Советовали два раза в год ездить на море.

Он задыхается, аэрозоль закончился, - в доме паника. Тамерлан мечется на полу, громко дышит. Все его тело стало красным, а футболка мокрая от пота.

Тамерлан, пожалуйста, все будет хорошо! - плачет над ним мама. Отец пытается взять его на руки, но Тамерлан не отпускает мать.

Мама, помоги мне! - хрипит он, вены на его шее вздулись. Казалось, вот еще чуть-чуть и он задохнется. Сестра плачет, она знает, что аптеки не работают и купить лекарство невозможно.

Вдруг мама резко вскакивает: “Лед! Быстрее принесите лед!”. Отец бежит во двор и приносит сосульку. Мама крошит ее на мелкие кусочки: “Глотай, глотай быстрее!” Этот рецепт из народной медицины спас Тамерлана. Он потихоньку пришел в себя. Мама знала еще много способов лечения. Когда все бежали в подвал, она с сыном оставалась дома, потому что ему нельзя было долго находиться в сырости. Они укрывались пледом и просто лежали на полу в доме, крепко обнявшись, пока не пройдет обстрел или бомбежка. И мама при этом пыталась рассказывать что-нибудь смешное, чтобы отвлечь его от взрывов.

“Марисабель, ты здесь? Вчера мне было очень плохо, закончилась "пшикалка". Я держусь, как могу. Но мне трудно, очень трудно. Мне страшно, я не хочу умереть от приступа удушья. Хоть бы скорей закончилась война и заработали больницы”.

Тамерлан перечитал все детские книги из домашней библиотеки. И ему очень хотелось читать. Тогда он вспомнил о сельской библиотеке. Ведь там было полно книг! Он подождал, пока мама пойдет за водой к соседям, и побежал туда. Дверь библиотеки была раскрыта настежь и висела на одной петле. Повсюду валялись книги. Стены в следах от пуль. Стеллажи лежали на полу. Стекла окон были выбиты. Осколки валялись повсюду. Ему было страшно заходить, потому что он был наслышан, что иногда заброшенные здания минируют. Но желание читать было сильнее, и Тамерлан осторожно ступил на порог библиотеки. Он поставил на место маленькую вазочку и подошел к шкафу, где лежали книжки для самых маленьких. Но как только он притронулся к книжкам, полка с грохотом упала. Тамерлан испугался и, схватив первую попавшуюся книжку, побежал домой.

Маме он ничего не рассказал об этом. Он просто поудобнее устроился в кресле и стал читать книжку. Он не знал еще, что это были реальные записи на самом деле существовавшей девочки. Это был “Дневник Анны Франк”. Девочка описывала все пережитое в убежище, где они с семьей скрывались от нацистов, потому что они были евреями. Они жили на чердаке, куда вход закрывала книжная полка. И семья Анны Франк не выходила никогда на улицу. В первой части дневника Анна описывает свое беззаботное детство, школьников, забавные происшествия. Потом уже чувствуется тревога, что скоро произойдет чтото плохое. Переезд в Голландию и жизнь в убежище. Многие фразы тронули Тамерлана. Одна из них: “Пока я могу видеть это - безоблачное небо и солнечный свет - я не смею грустить”. И еще: “Если тебе грустно и одиноко, поднимись в хорошую погоду на мансарду и посмотри в окно: на дома, крыши, небо. Пока ты можешь спокойно смотреть на небо и пока душа у тебя чиста, счастье возможно”.

После прочтения книжки Тамерлан стал интересоваться у родителей, что стало с этой девочкой, которая вела этот дневник. Оказывается, их семью предали и сдали военным и, как всех евреев, их отправили в концлагерь. Анна скончалась через год. А отец выжил, нашел дневник дочери и опубликовал его. Эта история настолько потрясла Тамерлана, что он тоже решил вести личный дневник. Только он свой дневник адресовал Марисабель, потому что ему очень нравилось это имя. Ему хотелось подражать Анне, и, так же как она, Тамерлан описывал настоящую жизнь. Дефицит продуктов, изношенная одежда, зачистки федералов, военные истории об их селе, про друзей, свои мысли.

Папа, если со мной что-то случится... Пожалуйста, постарайся издать мой дневник, - серьезно сказал он однажды вечером изумленному отцу.

Перечитав пару страниц, отец удивленно посмотрел на сына.

Неужели ты не понимаешь, что с нами будет, если твой дневник попадет в руки федералов?

Ты хочешь, чтобы отца забрали, а наш дом сожгли? - вступила в разговор мама.- Сынок, это очень опасно, понимаешь? Нельзя это писать. Как ты не можешь понять.

Но Анна Франк писала об этом.

Я же тебе рассказывал, что с ней произошло. Нельзя. Пиши лучше о том, каким красивым будет наш Грозный, когда закончится война. Пиши, что ты пошел в школу в новой одежде, с новым ранцем, с букетом пионов. Пиши...

Но это неправда. Я хочу быть, как Анна.

“Привет, Марисабель. Я так счастлив, что ты есть у меня. Ты единственный человек после Алеши, которому я рассказываю всевсе. Это так здорово иметь подругу. У тебя такое красивое имя. Пожалуйста, поддерживай меня всегда. Мне очень нужны дружба и поддержка”.

Отец Тамерлана во время войны хоронил людей. Странно было видеть, как стал одеваться папа. Вместо обычного хорошо отутюженного костюма на нем теперь висели спортивные брюки, “олимпийка”, а сверху большая дутая куртка. Вместо ботинок - развалившиеся спортивные кеды. Эта обувь досталась ему от чеченского боевика, папе, наверное, стало жаль военного, и он отдал ему свои новые зимние сапоги, свитер, куртку. А сам теперь ходил в этих обносках. После окончания боевых действий МЧС и Красный Крест очищали город от трупов, а папа и другие жители хоронили их на местном кладбище. Тамерлана туда не пускали, но он знал, что некоторые трупы привозят без рук или ног, или без головы, а некоторых обгрызли собаки. Они почти все без документов, папа их фотографирует или записывает особые приметы, или одежду.

Это нужно для родственников, которые будут их потом искать. Вместо необходимой надгробной каменной плиты - чурта, - они ставят дощечку с номером. После кладбища отец приходит уставший и хмурый, уходит в свою комнату и не разговаривает ни с кем. Мама просит детей не шуметь, а сама, выполняя работы по дому, молча плачет. Тамерлан понимал тогда, что его отцу тяжело видеть трупы, разорванные на части. Однажды он нарушил запрет отца и пришел на захоронение. То, что он увидел, повергло его в шок. С громким криком он побежал от кладбища, отец еле догнал его. Но успокоить Тамерлана было невозможно, у него началась истерика. “Увезите меня отсюда! Я тоже хочу в Ингушетию! Я не хочу видеть войну!” - кричал он.

И Тамерлан стал сбегать из дома. Он ничем не объяснял свое поведение. Его находили в разных местах. Родители понимали, что ему и без их наказания тяжело.

Ну почему, скажи? Ну почему ты убегаешь? Объясни нам наконец.

Я не знаю, - только и мог выговорить Тамерлан.

Может, мы тебя чемто обидели? Скажи, что тебя не устраивает?

После долгого молчания Тамерлан поднял глаза на маму:

Война меня не устраивает, война! Я хочу одеваться так, как я хочу. Хочу кушать фрукты, сладости, рыбу. Хочу заниматься спортом, рисовать, танцевать. Хочу гулять допоздна, играть. Я не хочу бояться военных, не хочу прятаться в подвалах. Мне надоело все, понимаете? Я устал от этой войны! - кричал он.

Война скоро закончится, - только и смогли сказать родители.

Когда она закончится? Скажите точное число, месяц, год!

Мы должны быть сильными. Ты же мужчина.

Я устал быть сильным, понимаете, устал! Лучше бы меня убили. Ну почему этот снаряд не попадет в меня чтобы меня не стало? Почему пуля не попадает в меня? Почему гибнут люди, а я почемуто не умираю?

Не говори так. Все в руках Аллаха! Что изменится, если ты будешь продолжать убегать из дома?

Ничего! Ничего не изменится. Как и не изменится, если не стану убегать из дома. Я так устал от всего!

“Марисабель... Пожалуйста, забери меня отсюда. Сделай это тогда, когда я буду крепко спать. Я так устал. Война - это очень и очень плохо. Успокой мою душу и перенеси меня в царство добра и мира. Пусть там будет много разноцветных красок, как в моем старом калейдоскопе. Мне хочется насытиться разноцветной жизнью”.

Что такое “зачистки”? Это когда военные проходят по дворам и ищут боевиков или оружие, это формальная версия. А неформальная - военные “зачищают” все, что плохо лежит у населения. Во время обысков случались курьезы. Так во время одной зачистки всем мужчинам федералы задавали один и тот же вопрос:

Воевал? За кого воевал?

Этот вопрос они задали Ахмеду, соседу Тамерлана, который был известен тем, что никогда не врал. Тамерлан замер, услышав вопрос, который тому задали, ведь он не сможет соврать.

Воевал? - спросил российский военный.

Да, воевал, - спокойно ответил Ахмед.

За кого воевал? За Дудаева или за Ельцина?

Я воевал за Дудаева.

Ну, тогда пошли с нами.

Пожалуйста, отпустите его. Вы знаете, он врет, он вообще на голову тронутый.

Женщина, отойдите.

И его, как и других задержанных, повели на совхозный ток. Туда же сбежались плачущие женщины и дети.

Через два часа Ахмеда и остальных мужчин отпустили. Они шли избитые, но счастливые, что их отпустили. А могли расстрелять или увезти с собой. И только Ахмед не был побитым. Все с удивлением стали спрашивать, почему его не били. Оказывается, кто-то из военных, главный, попросил не бить Ахмеда, он сказал: “Хоть один в деревне смелый нашелся!”

Конечно, после такого случая всем захотелось стать такими же смелыми. Один парень во время обысков закрылся в своем доме, и российские военные кричали, чтобы он открыл дверь, иначе они закинут лимонку. На что парень закричал: “Хоть папа римский придет, не открою!” И военные закинули лимонку. Он остался жив, только лицо сильно пострадало. У него до сих пор шрамы на лице.

Однажды военные пришли на очередную зачистку села. И так получилось, что они проверили только одну улицу, где жил Тамерлан. Дедушка его любил поболтать, неважно с кем. Он на костылях подошел к одному солдату и начал на ломаном русском:

Пенсий нэт. Пособий нэт...

Все есть дедушка, все вам высылали. Это ваша власть оружие закупила на это.

После окончания обысков военные покинули село. На этот раз попались “хорошие” военные, они унесли с собой только видеокассеты и пять банок черешневого компота. Родители Тамерлана вздохнули с облегчением. Через полчаса к ним пришел дядя с другой улицы.

Это правда, что военные на вашей улице провели обыски?

Да, полчаса назад ушли.

Странно.

А почему они на нашу улицу не пришли? - разочарованно произнес дядя.

Наверное, времени не было у них.

И все-таки, почему они на нашу улицу не пришли? - еще больше погрустнел дядя. Он продолжал об этом говорить снова и снова. И в конце концов вывел из себя отца Тамерлана.

В следующий раз, если они вдруг придут ко мне, я их очень сильно попрошу, чтобы они навестили именно твой дом. Я скажу, что ты был сильно огорчен тем, что они не навестили тебя, ладно?

Все присутствующие дружно засмеялись.

После окончания первой войны улицы стали переименовывать в честь тех чеченских военных, которые погибли на войне. Появились новые праздники в школах, где Тамерлан и другие дети посвящали свои стихотворения героям. В такие праздники обычно устраивались народные гулянья, жертвоприношения, накрывали столы и раздавали семьям погибших продукты. Начали переименовывать села.

“Привет, Марисабель! Знаешь, во время обысков военный громко закричал: "Есть в доме мужчины?" Мама ответила: "Вот мой муж и сын". Я впервые был рад, что я такой маленький и что ростом не вышел. Это так страшно, когда на тебя смотрит дуло автомата”.

Их пригородный поселок располагался недалеко от лесополосы. И когда отключили газ, люди начали рубить деревья именно в этой лесополосе. И лесополоса исчезла бы, если в центральной мечети старейшины официально не сделали заявление - не вырубать деревья вблизи села. Они предложили вырубать старые сады, все равно их надо убирать после войны. Рядом с домом Тамерлана росла красивая акация, это было любимое дерево тети. И вдруг такая картина: Ислам, их сосед, выходит в тапочках и вальяжной походкой направляется к этому дереву. В одной руке топор, в другой сигарета. Тамерлан быстро побежал к тете. Та как раз месила тесто.

Что? Где он?! - крикнула она.

С ее рук падали кусочки теста, но она не замечала этого.

Когда Ислам увидел приближающуюся соседку, он стал быстро слезать с дерева.

Как тебе не стыдно! Далеко идти, видите ли, ему лень! А ну, слезай быстрее оттуда!

Да я слезаю, не кричи.

Хочу - буду кричать, а хочу - не буду. У нас был уговор не вырубать
деревья? - Ислам чуть не упал с дерева. - Нука, быстро надел тапочки и пошел отсюда! Только посмей мое любимое дерево срубить, лично со мной будешь иметь дело.

Все деревья в лесополосе были с метками. Люди срезали кусочки коры и на голой древесине писали буквы или какието знаки, это означало, что дерево нельзя трогать, оно уже занято. Вначале все смеялись над этим, но потом привыкли. Акация очень медленно горела, и все старались нарубить дрова именно из нее. А вот другие деревья горели очень быстро. Печку нужно было всегда контролировать, чтобы огонь не потух. Спички были дефицитом, их берегли и расходовали экономно. В доме быстро становилось холодно, когда затухала печка. Поэтому семья посменно дежурила около нее. В домах стены и все вещи были покрыты копотью. Приходилось постоянно все чистить.

“Привет, Марисабель. Как ты думаешь, если война будет длиться долго, то наша лесополоса закончится? И деревья исчезнут? Каждый день мы вырубаем деревья, чтобы было дома тепло и чтобы приготовить еду. А если не останется деревьев, то мы погибнем от холода и голода?

Спокойной ночи, Марисабель…”