Россия, Ненецкая Тундра. Девочке Мариане 9 лет. Ее сверстницы-горожанки уже разбираются в косметических трендах, листая гламурные ленты инстаграма, а Мариана искусно управляет оленьей упряжкой по бескрайним просторам ненецкой тундры. Совсем скоро, спустя неделю, она сядет на школьный вертолет и отправится в школу-интернат до весны, а пока она в чуме, в котором жизнь не стоит на месте, в котором место на карте лишь привязано к изменчивой gps-позиции, которую знает лишь пилот вертолета, с которым мы отправились в гости к Мариане.
Быт оленеводов, которые ведут традиционный кочевой образ жизни в Тундре - это одна из самых интересных параллельных реальностей, с которыми я соприкасался во время своих путешествий. Хочу сегодня рассказать и показать как устроен жизнь в чуме летом, но обязательно вернусь за зимним продолжением этой удивительной истории. Истории, которая очень сильно контрастирует с привычными для нас реалиями быта мегаполисов.
Фотографии и текст Александра Чебана
Где свежий воздух…
который чувствуешь на вкус.
Где бескрайний простор…
который действительно ощущаешь, но не можешь объять своим воображением.
Где сохраняют вековые традиции предков…
которые невозможно заменить никакими современными технологиями.
Добро пожаловать в Тундру!
2. Видите маленькое цветное пятно в центре кадра? Несколько пикселей на фотографии, маленькая, еле заметная точка на карте и место, которое очень хорошо описывается непереводимым словосочетанием «in the middle of nowhere». Это чум оленеводов оленеводческой бригады «Харп».
3. Пилоты вертолета знают лишь ориентировочные координаты, поиск ведется визуально на местности, иногда занимает пол часа и даже больше.
4. Почва в тундре особая, ни на что не похожая, мягкая и нежная на ощупь. Вертолет Ми-8 Объединенного Нарьян-Марского Авиаотряда не может здесь сесть, поэтому он зависает, коснувшись поверхности. Мы же очень быстро разгружаем наши вещи.
5. И спустя 5 минут резко поднимается в воздух сдувая на десятки метров даже рюкзак или сумку.
7. Это Тимофей - бригадир оленеводческой бригады «Харп», в его подчинении четыре пастуха и чум-работница и… 2 500 оленей. Сам Тимофей - коми, а пастухи в его бригаде - ненцы. И жена у него тоже ненка.
8. Летом и зимой по тундре перемещаются на санях. Летом они тоже отлично скользят по поверхности кустарников.
Что же такое кочевое оленеводство?
В оленеводческом хозяйстве «Харп» 7 бригад, все они относятся к колхозу, который расположен в поселке Красное. Каждая бригада имеет свой мрашрут выпаса, сменяя каждые 3-4 недели место дислокации, проходя десятки километров по тундре. Бригада Тимофея проходит расстояние 200-300 км в год, у некоторых бригад этот маршрут может составлять до 600 км. Само стадо при этом пасется в радиусе 10км от чуда.
В поселке Красное у членов бригады есть дома, но живут они в них совсем редко, в отпуске и после выхода на пенсию. Даже пенсионеры уходят в тундру по возможности.
Почему нельзя заниматься оленеводством стационарно в колхозе?
В советское время предпринимались попытки обустроить стационарное хозяйство. Но оленеводство не может быть стационарным, олени съедают ягель, который обновляется спустя годы. С другой стороны, поголовье оленей нельзя увеличивать бесконтрольно по той же причине - на бескрайних просторах Тундры просто не хватит корма.
Как из оленя делают оленину?
Каждую весну олени приносят потомство, в бригаде у Тимофея 1200 телят, половину из которых к зиме нужно будет сдать на забойный комбинат в колхозе.
В декабре-январе происходит забой оленей. Большинство пунктов забоя (которые расположены в деревнях) нет холодильных установок, поэтому заморозка происходит естественным путем. Поголовье оленей в НАО составляет 180 тысяч, ежегодно осуществляется забой 30-35тыс оленей. 70-80% забойного контингента - олени до 1 года. Для сравнения: в 70е годы прошлого века в НАО ежегодно забивалось 60-70тыс оленей.
Замороженные туши оленей забирают из населенных пунктов в тундре с помощью вертолета Ми-26, это самый большой серийный транспортный вертолет в мире! Один час работы Ми-26 стоит 670 тыс руб/час, грузоподъемность составляет 18 тонн. При закупочной стоимости 125 руб за 1кг оленины, стоимость ее вертолетной транспортировки составляет еще 90 руб/кг!!! А других вариантов добраться в отдаленные регионы округа попросту нет. Нет ни дорог ни зимников! За зиму вертолет делает 20-25 таких перелетов в разные регионы, куда централизовано свозится мясо на снегоходах из более мелких деревень или олени пригоняются самостоятельно в крупные пункты забоя. Причем есть рейсы по 1 часу, а есть рейсы по 5-6 часов.
Оборот единственного нарьян-марского мясокомбината составляет 900 тонн оленины в год. 450 тонн завозится вертолетом и 450 - наземным транспортом по зимникам. Всего за сезон в НАО происходит забой 1000-1100 тонн, 900 - забирает и перерабатывает мясокомбинат, а 100-150 скупается местным населением и используется локально для собственных нужд.
Сколько стоит олень?
Один живой олень стоит в среднем 15 тыс рублей. Это не только мясо, а еще есть рога, копыта, шкура…
10. Мариана в чуме все лето, только так можно перенять навыки оленеводства. В НАО и Якутии вводят дистанционное образование, когда даже в зимний период дети остаются с родителями в тундре, а базовое образование преподается родителями.
Дети помогают по хозяйству в абсолютном большинстве задач. Вот, к примеру, Мариана помогает юрковать оленей, загоняя их в карзак (ограниченная сеткой площадь), где пастухи отбирают оленей для упряжки с санями. Марина запрягает и распрягает оленей сама без проблем.
12. Каждого оленя пастухи и бригадир знают «в лицо». У многих есть клички.
Мариана, какие у тебя игрушки?
- (задумывается) Никаких, зачем мне игрушки?
На мне аргиши (сани с вещами и продуктами), щенки, оленьи упряжки…
22. Тимофей нашел фрагмент бивня мамонта, начал копать, нашел другие кости. Именно за этим мы прилетели к нему в этот раз. Дальше наша экспедиция продолжилась и копать мы начали глубже в поиске остального скелета.
24. Спутниковая антенна и телевизор в чуме. Одного бака солярки в дизель-генераторе хватает на 6-8 часов просмотра. Все доставляется только вертолетом летом! Зимой чуть проще - на снегоходе из ближайшего поселка можно привезти необходимые вещи, продукты, солярку.
История о потерявшихся оленях
Просыпаюсь от того, что меня занесло снегом. Несмотря на температуру в минус двадцать градусов, греет майское солнце, которое на Севере в это время года поднимается уже высоко. Рядом со мной возле нарт спит пастух Илья. Вокруг, до горизонта, снег и три тысячи оленей, которые не давали нам покоя последние сутки. До чума далеко, часа четыре езды на упряжке. Мы очень замерзли, ничего не ели и сейчас ждем, когда нас сменят другие пастухи.
Но вернемся на день назад, когда еще ничего не предвещало беды.
«Сегодня напрягаться не будем. Зоя дала нам кучу еды, так что посмотрим на оленей, а потом поедем на балку (охотничий домик. - Прим. ред. ), он возле реки. Там у меня и водка припрятана на особый случай. А первое дежурство как раз случай особый», - еще вчера вечером обрадовал меня Илья, пока мы ехали по следам в поисках стада, которое только-только оставили в тундре. «Три тысячи оленей не могут так просто потеряться», - думал я и представлял, как мы топим печку, раскладываем припасы на столе в домике - несмотря на плотный ужин, снова безумно захотелось есть, но стада все не было видно.
Неудивительно, что мы их так и не нашли: они паслись поодиночке и были совершенно незаметны в темноте. Поняли мы это только к полуночи. Надежды на теплый домик не осталось: начиналась тяжелая работа. Нам предстояло собрать три тысячи разбредшихся оленей в одно стадо.
К утру похолодало. Снег затвердел и стал как камень. Мы уже сутки гнали упряжку и боролись с холодом, в термосе остался еле теплый чай, но он больше не помогал. Устали все: я, пастух, олени. А впереди был еще целый морозный день до вечерней смены. Хотелось спать, и сугроб бы прекрасно подошел.
«VvIIIÖÖ++=»
Илья - пастух второй бригады оленеводов из народа коми, который уже около трехсот лет кочует вдоль Большеземельской тундры. Это заболоченная пустыня на Крайнем Севере - там, где заканчиваются Уральские горы. По историческим меркам коми пришли в этот регион совсем недавно, смешались с семьями местных ненцев и переняли их бытУльянов Н.И. Очерки истории народа коми-зырян .
Раз в год десятки тысяч оленей снимались с зимнего стойбища на самой границе с лесотундрой и шли к Карскому морю в поисках ягеля и соленой воды. Им предстояло набрать запас соли на следующий год. Вместе с оленями снимались семьи оленеводов. Они работали сообща небольшими коммунами и проделывали весь путь за стадом к морю и обратно. Начинали, пока еще не сошел снег, а заканчивали к первым стойким морозам. Грелись кострами, перемещались на упряжках: еловые полозья хорошо катились как по снегу, так и по земле. Ели оленину, а баланс витаминов восстанавливали свежей оленьей кровью. Зиму проводили в экстремальном холоде в лесотундре, чтобы к весне все началось сначалаХомич Л.В. Ненцы. М.-Л.: Наука, 1966 . «Нитки их сделаны из сухожилий различных мелких животных; так они сшивают вместе различные меха, которые служат им одеждой, причем летом они носят шкуры ворсом наружу, а зимой же внутрь, обращая их к телу», - писал об одежде ненецких семей в XVII веке голландский купец Исаак Масса.
В результате освоения Сибири к XVI–XVII векам на Севере прочно закрепились русские купцы, сборщики ясака и чиновники. Появились крупные города - опорные пункты по всей Сибири: Салехард, Сургут. Они стали центром торговли с коренным населением и навсегда изменили его быт. У оленеводов появилось первое огнестрельное оружие, сети, ткани, которые они покупали за пушнину и мех.
В следующий раз жизнь кочевников радикально поменялась только в начале XX века с приходом советской власти. Гражданская война и постоянные грабежи с обеих сторон оставили многие семьи оленеводов без стада и запасов продовольствия. Они были вынуждены объединяться в кооперативы и работать сообща. Благо создание коллективных хозяйств (колхозов) и было главной политикой Советского Союза на Севере. Инициаторами коллективизации стали бедные и зачастую безграмотные семьи. Например, ненец Ядко выразил желание вступить в колхоз в виде пиктограммы «VvIIIÖÖ++=», это значило, что в семье два работника - сам Ядко и его младший брат; две нетрудоспособные женщины; также у них есть пять оленей - три самца и две важенки.
Началась эпоха коллективизации. Оленеводческие хозяйства разделились на коллективные и индивидуальные. Причем предпочтение отдавали первым. К 1930-м годам колхозам выдали кочевые земли - варгу - и пометили оленей. Хозяйства больше не принадлежали ненцам.
Уже к 1940-м годам Союз построил до Воркуты - крупного месторождения каменного угля прямо в самом сердце Большеземельской тундры. Воркута стала районным центром, а вдоль воркутинской железной дороги появились мелкие поселки. В Мескашоре занимались экспериментальным сельским хозяйством: пытались выращивать овощи в экстремальном холоде. Пришла цивилизация, и кочевники получили ее блага.
Работники колхозов обзавелись квартирами в Воркуте. Они, правда, не посещали их чаще чем раз в год, но всегда берегли жилье и делились им с родственниками, которые либо уже не могли кочевать, либо выбрали для себя другую жизнь. «Мы в тундре жили, - объясняет Илья. - Казалось бы, оставайся ты в этой благоустроенной квартире. А с оленями что делать? Вот дали бы домик в деревне и загон, мы бы никуда не кочевали. Слышал, как Европе живут? »
Дети кочевников пошли в . Для них открыли специальные интернаты, в которых им предстояло жить вплоть до начала летней кочевки, чтобы потом уйти на каникулы вместе с семьей и многотысячным стадом оленей к Карскому морю. Занятия были только на русском: ненецкий и коми был под запретом. После школы - армия. А там если не нашел работу, то обратно в чум.
«Он меня за шкварки - и в чум»
Семья оленеводов, у которой я остановился, не похожа на семью в традиционном понимании. Это скорее маленькая община, которая живет под одной крышей. Она называется «вторая бригада» и состоит из двух семей с детьми, бригадира и пары пастухов - наемных работников-ненцев, которые кочуют между общинами, пока не находят себе жену и не остаются в одном месте навсегда.
«В чуме родилась. Потом школа, тридцать первое училище. Замуж вышла. Леша мой тоже из чума, 9 классов закончил. Он год дома пожил и умотал, а потом еще и меня - за шкварки и в чум», - со смехом рассказывает Зоя. Ее муж - бригадир. Он больше не пасет оленей, не сидит в снегу по тридцать шесть часов, но решает более важные вопросы. Каждый год он со своим братом, тоже бригадиром, делит кочевья. Он любит охотиться. Все свободное время до весенней миграции он за рулем финского снегохода. Ему нужно успеть решить проблемы с топливом и едой. А утром вся бригада просыпается под его команду: «Рота, подъем!»
Оленеводство - это семейный бизнес. Несмотря на то, что любой человек со стороны может «устроиться» в чум, никто не задерживается. Здесь все непонятно выросшему в городе. Даже правила единственной карточной игры прибук придется изучать целый месяц. На работу в чум устраивались и русские дембеля, но ни разу за историю любой бригады никто не оставался. «А кто захочет? Потомственный оленевод только. Дети детей» , - объясняет Леша.
Все друг друга знают. Семей мало, и они разбросаны по самым дальним уголкам тундры. И если лето они проводят в диких условиях, где ни с кем не встречаются, то зима - это пора ездить друг к другу в гости. В больших городах в это время проводятся праздники - дни оленевода. Это повод собраться всем вместе и познакомиться. Кто-то после этого уйдет работать с другой бригадой, кто-то найдет себе вторую половину. В любом случае жизнь здесь совсем не стоит на месте. Людей разделяют огромные расстояния, но от этого жить становится еще интереснее.
Работа кочевников и их порядки
Внутри бригады довольно простая иерархия. Бригадир занимается планом кочевки, поиском стоянки и раз в год пытается выбить у соседей самые приятные места для зимовки рядом с поселком, где есть магазины и баня. Женщины практически не покидают чума: приходится много готовить, убирать, шить одежду.
До сих пор кочевники носят самодельную одежду из шкур, делают пояса из кожи и пряжки из костей оленей. У них с собой всегда медвежий клык: если твой клык больше, чем у живого медведя, значит, он не нападет
Работа пастухов самая сложная, ведь им приходится больше всего времени проводить со стадом вдали от дома на страшном холоде. А иногда их рабочий день не заканчивается, даже когда они вернулись домой, чтобы поспать.
На следующий день после моего первого дежурства нас сменили Миша и Егор - два ненца-весельчака, которых здесь в шутку называют «прибившимися», потому что они еще не обзавелись семьей. Резко потеплело, поднялась мощная пурга - это самая отвратительная погода, когда холод пробирает насквозь и кажется, что согреться попросту невозможно. Вернулись пастухи, как положено, только через сутки, как раз в тот момент, когда мы собирали чум, чтобы переехать. Им осталось только доесть чуть теплый суп, снова надеть на себя промокшие малицу и пимы (высокие ботинки из оленьей шерсти) и подготовить караван к кочевке. Только через двое суток, когда им удалось выспаться, они рассказали, как во время пурги укрывались нартами и ждали, пока их засыплет снегом, чтобы стало теплее и можно было бы немного поспать.
Особое место в байках второй бригады занимает история знакомства Ильи и его жены Насти. Ее обычно рассказывают где-то между историей про то, как пастух Миша провалился в берлогу и разбудил медведя, и историей пастуха Егора, которого нашли в тундре, когда он был маленький. Вся бригада настояла на том, что Илья должен рассказать ее лично мне.
Я просто дождался, когда мы будем дежурить вместе, и, пока мы всю ночь гнали упряжку за пропавшим стадом оленей, Илья рассказывал: «В молодости я изъездил всю тундру. Сам я с юга, с Воргашора, но друзья везде. Когда мне исполнялось двадцать пять, мы были у берегов Карского моря, так что свой день рождения я отмечал в самом приличном месте - в Усть-Каре. Брат у меня там. Я пришел и сказал, что праздник и мы должны отметить. А у него ни подарков, ни водки. Ну, с водкой проблем не было, но с подарком он меня удивил. Представь, прихожу к нему, а там девушка. Скромная такая, Настей зовут. «Вот тебе подарок, как положено» , - сказал он. А я и не думал, что он такое вытворит».
Утром Илья забрал Настю к себе в чум, и им пришлось несколько дней пересекать Большеземельскую тундру на упряжке - стойбище Ильи было на другом ее конце, у Печорского моря. Настина семья не приняла такой дерзкий поступок, поэтому по следам сбежавших отправился ее брат Ваня. Он взял винтовку покрупнее и вознамерился расправиться с похитителем.
Иван пересек тундру и уже почти добрался до стойбища. Расправа была так близка. Но на подъезде он встретил убитого горем Илью. Тот только что потерял все свое стадо - три тысячи голов, немыслимое по тем временам количество. Нужно было помочь коллеге в беде. Они снова сели в упряжку и отправились обратно в тундру. Расправу пришлось отложить.
Эти вопиющие для нас истории все еще существуют благодаря пережиткам ненецкой культуры. До середины XX века в ненецкой семье царили племенные отношения: за жен платили калым, их похищали, в моде было многоженство. В 1927 году Советский Союз решил покончить с таким варварством, недопустимым в светском государстве, и издал указ о запрете калыма и многоженства. Появилась специальная комиссия по улучшению труда и быта женщины, суд начал рассматривать дела о калыме. Из архивовХомич Л.В. Ненцы. М.–Л.: Наука, 1966 всплывают случаи вроде: «Самоед Салиндер Напаката купил в 1926 г. у Ядне Пантен его сестру для своего сына, которому было тогда 12 лет, отдал за нее калым - 50 важенок, 20 оленей-самцов, несколько песцов осеннего промысла, 20 штук пешек (телят оленя), один медный котел и кинжал».
Более семидесяти лет прошло с тех пор до развала Советского Союза. Если традиции и не искоренились до конца, то приобрели новый оттенок.
«Закончилось все хорошо. Ваня-то так и остался у нас жить. Ты с ним как раз знаком. Так это тот самый, который убить меня хотел», - закончил свой рассказ Илья.
«Сдохнем вместе с ними»
Воркуту начали покидать после развала Советского Союза. В 1990-х годах экспериментальные хозяйства уже закрылись, продукты резко подорожали, зарплаты упали. Перепись населения говорит нам, что в настоящее время по сравнению с только в Воркуте осталась всего жителей. Они уехали в крупные города, а поселки вдоль Северной железной дороги и вовсе опустели. Сегодня Север выглядит мрачно. В поселке Сейда, например, осталось человек двадцать - работники железнодорожной станции и бабушка, которая печет хлеб. Половина домов заколочены, хрущевки стоят с выбитыми окнами, и только в паре из них может гореть свет. Прогресс остановился.
В начале 1990-х совхозы . Оленеводы так и не получили независимости, но остались при благах цивилизации. Бывшие совхозы, а теперь оленеводческие предприятия, до сих пор снабжают свои бригады едой, топливом и водкой, а также раз за кочевку посылают вертолет с припасами, когда кочевники уходят слишком далеко от жилых районов, ближе к Карскому морю. На вертолете к стойбищам отправляют и детей, когда у многих из них начинаются летние каникулы, а семья уже ушла на север, за Воркуту. Оленеводам платят зарплаты: пастух получает 10 000 рублей, а его жена вдвое меньше - смешная сумма для Севера, где только килограмм яблок или апельсинов может стоить 300 рублей. Но в голой тундре тратить деньги практически некуда. С другой стороны, после развала Советского Союза стало некому контролировать работу предприятий. Начался хаос.
«Они даже не решили, где теперь им кочевать. Повылезали из тундры и придумывают: «Хожу там, где отец показал», - и некому с ними управиться. Дикий мир », - жалуется Сергей Пасынков, директор бывшего воркутинского совхоза «Оленевод». С 1990-х годов и до сих пор он не может наладить отношения с оленеводами и договориться, где же теперь находятся кочевья. И если во времена Союза маршруты строго соблюдались, то теперь Север «одичал». Кочевники жмутся к железной дороге - единственному кусочку цивилизации в Большеземельской тундре. Здесь есть мобильная связь, бензин, теле- и радиосигнал, а зимовать можно просто в поселке, в уютном отапливаемом доме. Но Пасынков уверен, что ягеля на всех не хватит. «Одна суровая зима, и все! Сдохнут олени! А вместе с ними и мы», - негодует директор.
Блюдо
К вечеру бригада собирается вместе. Даже те, кто дежурит в стаде, стараются в это время быть ближе к чуму, чтобы сбежать на пару часов с работы и погреться.
Поднялся ветер, а снежные порывы были настолько мощными, что снег заносило внутрь сквозь окно наверху чума. Пол покрылся тонкой снежной пылью. Чум гудел и гнулся. Пурга была на редкость сильной даже по меркам привыкших ко всему оленеводов - они по очереди вставали и придерживали палки, на которых держится чум. Но буря не утихала, поэтому вскоре всем надоело выполнять роль подпорок. Пастухи Егор и Илья смахнули снег со своих низеньких табуреток и сели вокруг стола. Хозяйка Зоя накрыла на стол.
Спутниковая тарелка в такую погоду не ловит. Поэтому по телевизору мы смотрим на DVD концерт «Бутырки» ужасного качества - подарок дембелю Илье. Он получил этот диск, когда решил вернуться к семье и уйти со службы, отказавшись от баснословной по меркам оленеводов зарплаты в 50 000 рублей.
Для современного человека это звучит дико: спутниковая тарелка в чуме, DVD, концерт «Бутырки» в записи. Но на Севере это не более чем часть ежедневной рутины. Не можешь покинуть чум, оставить стадо и переехать в комфортную квартиру? Значит, создай комфорт у себя в чуме. В конце концов, тарелка стоит каких-то 6000 рублей, а генератор с дешевым китайским телевизором и того меньше.
Ужин в чуме символизирует конец рабочего дня. Все много работали, очень устали, и теперь просто необходимо расслабиться. Звенят стальные рюмки, Зоя подбрасывает в печь березовых дров, и в чуме начинает пахнуть натопленной баней. Она выносит на середину по деревянный столик высотой до колен и заполняет его маленькими тарелочками с горячим и закуской. Работает генератор, наполняя беззвучную тундру мерным тарахтением.
Егор берет в руки замороженное сердце, которое хранится в снегу на полу чума. Дальше он острым ножом строгает его на тонкие ломтики, напоминающие чипсы, кидает в кастрюлю, заливает подсолнечным маслом и насыпает соли и перца. «Отличная закуска к водке», - говорит Егор и ставит кастрюлю на стол. Но это еще не все. Вскоре прямо на тарелке приносят мозг оленя. «Представь, что это паштет или шоколадная паста. Просто намазывай на хлеб, - советует Егор. - Но это не будет вкусно, пока ты не макнешь свой бутерброд в оленью кровь».
Звучит дико. Но на самом деле это очень вкусная еда.
Лучшая жизнь
С первого взгляда жизнь оленеводов изменилась радикально. Им дали возможность пользоваться благами, предложили, хоть и скудную, зарплату и даже сказали, где именно кочевать. Повлияло ли это на их традиции? Без сомнения, да. Мы больше не встретим шаманов или анимистов среди большинства этих людей. Кочевники сменили часть своего гардероба: на смену пимам - сапогам из оленьих шкур - приходят резиновые, которые не гниют в межсезонье. На чумах появились спутниковые тарелки, и телевидение проникло в ежедневный быт оленевода: каждое утро женщины слушают Малышеву и смотрят «Пусть говорят», в обед детям включают мультики, а вечером по DVD крутят шансон. На завтрак, обед и ужин на стол ставят водку - за ней можно сгонять на снегоходе в поселок, до которого каких-то шесть часов пути.
«Оленеводство - наша жизнь, - говорит Пасынков. - Прогресс? На оленей можно повесить GPS-ошейники, а оленеводы могут больше не кочевать, если им построить фактории. Представь: оставил ты стадо на зимнем пастбище, а потом делов-то, только выезжай из теплого дома и перегоняй раз в неделю. Красиво? Красиво. Но так мы нарушим их традиции, мы их приручим. Раз сменив образ жизни, они не смогут вернуться обратно в чум. Да и это все - теория. Посмотри на поселки вокруг нас: их мало, они заброшены. Кому мы здесь нужны? Какие фактории? Вот мы и возвращаемся в чум и начинаем кочевать».
Мы узнали о том, как живут ненцы в тундре: что едят, чем зарабатывают и куда тратят деньги. Рассказываем вам самое необычное.
Как попасть в тундру?
Почти единственный способ попасть в тундру, на самый север Ямала - «школьный борт», то есть вертолет, который в первой половине июня развозит учеников 9 и 11 классов по домам. У остальных учебный год заканчивается раньше - в апреле, их забирают сами родители.
Дети учатся в школах-интернатах, в которых и живут.
Кстати, взрослых в тундре называют по их детям: например, «отец Хадри».
Знают ли ненцы русский язык?
На Ямале в основном говорят на ненецком языке, дети, которые еще не ходят в школу, говорят только на нем. Потом в школе они учат русский как иностранный. Они прекрасно его осваивают, и русский становится вторым родным.
Как в тундре воспринимают остальную Россию?
Там вообще не говорят «Россия». Все, что дальше поселка, это уже «другое место». Для многих поездка в Салехард (центр ЯНАО) - это уже большое приключение. Мужчинам легче, потому что они служат в армии и что-то видят, а многие женщины только в зрелом возрасте попадают в город, где в первый раз видят деревья, например.
Откуда ненцы получают информацию?
Ненцы постоянно чувствуют нехватку информации и интересуются любыми новостями. Самые живые вопросы в тундре - о Мавзолее и о протяженности Москвы с севера на юг и с запада на восток.
Информацию получают, слушая радио.
Как выглядит Полярная ночь?
Представьте, час дня, а на улице темно, но при этом все вокруг белое. Горизонта не видно, хотя местность плоская. Откуда-то идет слабый свет, он отражается от снега, и благодаря этому вокруг видно довольно хорошо, но небо темно-синее. Необозримая, абсолютно белая пустыня, лежащая в абсолютной темноте.
Как проходит день в тундре?
Ложатся и встают довольно поздно. Могут лечь в 3 часа ночи, а встать в 10 утра. Разводят огонь, ставят стол и «пьют чай» - так называется любой прием пищи. Мужчины едут собирать стадо оленей, которое разбрелось за ночь. Женщины почти всегда заняты делом: чинят одежду, обрабатывают оленьи кожи. А дети, как и любые дети, всегда находят, чем себя занять.
Что значат олени для ненцев?
С ненецкого слово «олень» переводится как «средство к существованию». Кстати, они ставят ударение на последний слог - «оленЯм». Своих оленей знают «в лицо», даже если их три сотни.
Несмотря на то, что оленей едят и продают на убой, к ним относятся с уважением. Их не стреляют и не режут, только душат арканом, потому что все другие способы убийства - это грех.
Что едят в тундре?
Почти все блюда сделаны из оленьего мяса. Его чаще всего варят, иногда коптят, почки и печень едят сырыми. Из оленьей крови варят что-то типа супа, куда добавляется еще мясной бульон и мука. Сырая кровь и сырое мясо в тундре - это практически единственный источник витаминов: из ягод там только морошка, но и то не всегда.
Как ненцы зарабатывают и на что тратят деньги?
Ненцы зарабатывают на забойке, продавая оленьи туши. Кроме этого, продают оленьи рога. За одну такую забойку, которая бывает раз в год, осенью, одна семья может получить несколько сотен тысяч рублей.
Деньги тратят, чтобы закупить продукты на зиму, и на бензин. Деньги копят, покупают новые снегоходы, бензиновые генераторы, спутниковые тарелки, ноутбуки.
Что смотрят и что читают в тундре?
Смотрят те же фильмы, что и мы, только на год или два позже. Их переписывают друг у друга, у знакомых в городе, у газовиков и нефтяников. Раньше смотрели на дисках, теперь на флешках.
Читают в основном старые книги (какие-нибудь сборники цитат Ленина) или прошлогодние газеты и журналы.
Что у ненцев с гигиеной?
Там очень чистая среда и нет инфекций. Ненцы используют специальный мох, который все отлично впитывает. Он универсальное гигиеническое средство для тела и жилья, это и одноразовое полотенце, и подгузник, и губка для посуды.
Мех из оленьей шкуры тоже отлично впитывает. Ворсинки у него полые и хрупкие. Мех впитывает все ненужное с тела - и загрязненные ворсинки тут же отламываются. Можно понаблюдать, как белые волоски чернеют и опадают, унося с собой всю грязь.
Стирают на озере, иногда устраивают в чуме баню.
Ненцы - язычники?
Да. Они верят, что есть Верхний мир, Нижний мир и земной мир. Там свои боги. Настоящих шаманов сейчас уже не осталось.
Что знает о чумах городской человек? Где-то, кажется на Севере, есть весьма странные треугольные дома, в которых живут какие-то народы. Между тем дом жителей Севера отметил двухтысячный юбилей. А некоторые ученые бьются об заклад, что ему не меньше двух с половиной тысяч лет. Но за это долгое время в ненецком чуме (и хантыйском тоже, именно эти народы живут на Ямале в этих самых «треуголках») ничего не изменилось. Ну ладно, почти ничего.
Чум – это дом оленеводов-кочевников, на ненецком – «ненэй мя», настоящее жилище. Каждые два-три дня кочевники перегоняют («каслают») стадо на новое пастбище за свежим, душистым ягелем и забирают с собой свой чум. В разобранном, конечно, виде. То есть, раз эдак 120 в год, а то и больше, им приходится ставить и вновь складывать свой чум. Ясное дело, технология отточена до автоматизма. На сборку уходит минут пятнадцать, на разбор – вообще пять. Этим, кстати, занимаются только женщины. Мужчина – добытчик и охотник, ему негоже. И еще он командует – выбирает место стоянки.
Конструкция чума элементарна до гениальности, это канонический шалаш: 40-60 перекрещенных жердей, покрытых нюками. Летом это полотно из брезента или войлока, а зимой, естественно, оленьи шкуры в два слоя – мехом внутрь и наружу. Шкуры по меньшей мере шестидесяти животных сшиваются нитками из оленьих же жил. В незапамятные времена, кстати, летнее покрытие шили из бересты, предварительно вымоченной и вываренной. Сейчас с берестой никто заморачивается. Существовал еще один экзотический вариант – кожа осетра, но это было так давно, когда еще осетр свободно плескался в ямальских реках. Форма конуса делает чум устойчивее при метелях и сильном ветре, который в голой тундре, собственно, есть всегда. Крутой склон «стен» чума не дает скапливаться снегу. Жерди из лиственницы служат десятилетиями, а вот покрытие, даже при самом бережном уходе, – два-три года.
Все «чумовое» бытие – обряд на обряде, обычай на обычае. Даже заходить в дом кочевника нужно по строгому алгоритму. Женщины и дети берут за края покрытия и, повернувшись через левое или правое плечо, попадают внутрь. Мужской способ – взмахом покрытия через спину.
В чуме гораздо теплее, чем может показаться, хотя от вечной мерзлоты его жителей отделяют какой-то метр земли и доски на полу. Никаких обогревателей и новомодных утеплителей, только печка-буржуйка и дрова. Печку ставят по центру – это очаг, он дает тепло, здесь же готовят пищу. Поперек чума закрепляются две горизонтальные жерди – на них, во-первых, сушат одежду, а во-вторых, вешается крючок для котла и чайника. Дым буржуйки уходит через трубу в верхнем отверстии. Раньше прямо посреди чума разводили костер. Свет дают керосиновые лампы. Правда, зажиточные оленеводы уже обзавелись дизельными генераторами. И телевизорами, ноутбуками, планшетами, телефонами. Чум – это такая зонированная «однушка»-студия на традиционный манер. Если разделить его ровно пополам, то дальняя от входа половина – мужская вотчина, «синя». Женщинам туда ступать запрещено. Нельзя даже смахнуть пыль во время уборки. Дело в том, что на улице со стороны мужской половины на специальных нартах уложены священные языческие предметы семьи. Заведуют ими тоже, как можно догадаться, мужчины. К слабому полу у этих северных народов вообще возмутительно пренебрежительное и потребительское отношение. Дискриминация по половому признаку в чистейшем виде. Женщин даже называют не домохозяйками, а просто чум-работницами. Впрочем, дамы не возражают, так было всегда, и покорность у них, видимо, уже на генетическом уровне.
По правую и левую стороны от очага у стен располагаются постели. В качестве одеял – женские «ягушки» (зимние шубы), подушки тоже из одежды, а вместо простыни, конечно же, оленьи шкуры. Под шкурами – циновки из прутьев. Над «кроватями» есть пологи, их можно опустить во время сна, ну и чтобы уединиться. Одновременно в чуме могут жить 15-20 человек. Десять детей в семье – обычное явление, а еще семьи могут объединяться и хозяйничать вместе. По старой доброй традиции – в тесноте, да не в обиде. Шкафы и серванты в чум, конечно, не поставишь – все нехитрое имущество хранится и переезжает с места на место в сундуках. У некоторых бабушек еще сохранились такие на чердаках. Собственно, сундуков раз-два и обчелся, они не ломятся от женских нарядов по последней моде – не до нее, когда на улице преимущественно за 30 градусов мороза. Гораздо нужнее дамам инструменты для выделки шкур (это тоже их прямая обязанность) и всяческое рукоделие – гардероб на всю семью они шьют сами.
Ванная и туалет. Забудьте о них, когда вы в тундре. Санузел в кустиках или сугробе. Чем дальше на север, тем ниже растительность и выше сугробы. Помывка и стирка происходят прямо в чуме: обычно раз в неделю выбирают банный день, топят «по-черному», плавят снег и смывают с себя пот кочевых троп. Маленьких детей на время банных процедур привязывают к жердям, чтобы они не наскочили на раскаленную печку. Правда, бытует мнение, что моются оленеводы только летом – сами они ответа на этот вопрос старательно избегают. Летом-то ничего топить не надо: рек и озер вокруг более чем достаточно.
На рынке «недвижимости» малых народов цена на чумы колеблется от пятисот тысяч до миллиона рублей. А что вы хотели – ручная работа, между прочим. Улиц в тундре пока не изобрели, чумы никак не пронумерованы. В графе «прописка» кочевого гражданина Российской Федерации все просто – «тундра». Это ли не настоящая свобода?
Марина Ковалева
