Выпустил новый спектакль под названием «Шепот сердца», в котором выступил в непривычном амплуа. В противовес уже ставшим театральными хитами моноспектаклям вроде «Как я съел собаку», здесь артист почти на два часа буквально перевоплощается в человеческое сердце.

— Начинается новый театральный сезон. С чем вы в него вступаете? Что было летом?

— Весь июнь были гастроли. На открытии джазового фестиваля в Калининграде мы сыграли концерт с группой Mgzavrebi, потом я побывал на фестивале короткометражных фильмов «Короче» и показал спектакль «Шепот сердца» на сахалинском кинофестивале «Край света». На этом, в общем, все.

— Расскажите про этот спектакль. Как появился его замысел? Я знаю, что вы работали над ним очень долго.

— Замысел пришел лет пять тому назад, благодаря случайности. Есть такой фильм студии «Гибли» «Капельки воспоминаний», который какие-то пираты с особо лирической душой перевели под названием «Шепот сердца». Он недолго в таком виде просуществовал в сети, но мне так понравилось это словосочетание, что у меня появилась идея написать монолог человеческого сердца. Мысль была в том, что сердца слона, собаки и человека устроены одинаково, но то, что отличает человека от животного, для сердца вредно. Об этом я и начал писать, но вскоре столкнулся с целым рядом трудностей.

Прежде всего, очень сложно было придумать форму сценического существования сердца, долго не получалось понять, к кому оно обращается.

Я разбил об это голову, отложил до поры в сторону и быстро, всего за год, сделал спектакль «Прощание с бумагой». К тому моменту, когда он вышел, у меня накопилась масса черновиков «Шепота сердца», и вдруг пришло простое и ясное решение — обращаться нужно к человеку, то есть буквально: «человек мой». Как только появилось обращение, сразу сложился и текст спектакля, существующий почти в неизменном виде вот уже на протяжении многих показов — на Сахалине «Шепот сердца» игрался 49-й раз.

— Да, но ведь «Прощание с бумагой» тоже вышло уже три года назад…

— Да, вы правы. Довольно долго мы решали проблему организации сценического пространства. Вариантов было множество. Один из первых включал экран, на котором на протяжении всего спектакля живет тень человека — спит, ест, курит, ходит туда-сюда. Но, во-первых, для этого требовалось фактически снять двухчасовое кино, а мне на сцене — очень плотно к нему привязаться. А во-вторых, я понял, что экран сегодня не использует только ленивый. Хотя нет, даже ленивый уже пользуется этим приемом. Я был одним из первых — в спектакле «+1», но сегодня это стало общим местом. В итоге я придумал хирургическую лампу и сыплющиеся из нее лепестки, на этом варианте мы и остановились. Наконец, было и еще одно препятствие. Мой монотеатр включает в себя декорации, костюмы, но при этом у него нет своего помещения. Фактически, я могу пользоваться только залом театрального центра «На Страстном», где я работаю уже десять лет — да и то очень недолгое время. Но на репетиции и выпуск «Шепота сердца» было всего три дня.

Наверное, никто из тех, кто занимается театром, таких сроков представить себе не может.

Это все равно, что учиться вождению на тренажере и по учебнику, а потом сесть в автомобиль и в нем поехать. Я полностью отрепетировал все у себя в голове, нарисовал раскадровку, как перед съемками фильма, а потом за три дня подготовил спектакль к выпуску. На первых показах, правда, случались накладки. Очень сложно два часа говорить о себе в среднем роде, все время сбиваешься. А один раз я забыл снять обручальное кольцо, которого у сердца не может быть, у него ведь и пальцев-то нету. Пришлось извиниться, уйти за кулисы, вернуться и продолжить.

— Мне показалось странным, что в спектакле сердце выступает с рационалистических позиций, хотя за разум вроде бы отвечают другие органы…

— Ну да, это такие человеческие представления. А у меня сердце выступает как абсолютное рацио. Текст построен таким образом, что сначала с ним поспорить невозможно, а во второй половине с ним практически невозможно согласиться. Это такая провокация, которой мне очень приятно заниматься.

Люди, которые полагают, что на сцене не сердце, а Евгений Гришковец, после спектакля подходят и начинают со мной спорить.

Приходится объяснять, что это не я сказал, а сердце — главный герой. Если вы будете внимательно смотреть спектакль, то увидите, что мало того, что я играю роль, так еще и человек, к которому я обращаюсь, не имеет ко мне никакого отношения. Он живет в провинции, любит рыбалку, болеет за футбольную команду. Это сердце совершенно другого человека, в котором большинство зрителей может узнать себя, своего мужа, сына.

— Если я не ошибаюсь, это первый за долгие годы спектакль, в котором между вами и персонажем настолько большая дистанция. Зритель ведь привык, что на сцене вы, Евгений Гришковец.

— Это, конечно, не вполне верное ощущение. Если в «Как я съел собаку» и «Прощании с бумагой» есть некоторые автобиографические вкрапления, то в спектакле «Планета», скажем, речь о человеке, который точно не женат, у которого нет и не было никаких детей — это совершенно на меня не похоже. Или в «Дредноутах» герой — человек, который живет серую жизнь, в которой ничего не происходит, а у меня крайне необычная, невероятно насыщенная жизнь. На самом деле, эта ситуация похожа на отношение слушателей к песням Высоцкого. Я как-то, довольно давно, читал очень хорошую диссертацию одной томской дамы-литературоведа, которая написала, что Высоцкий не написал около тысячи песен, а сделал около тысячи моноспектаклей. Это очень точно.

Ну а зрителям и слушателям свойственно сращивать автора и персонажа — это ведь культивируется еще со школы.

Висит в классе портрет Горького, под которым написано: «Человек— это звучит гордо», но ведь это сказал не писатель, а не самый симпатичный на свете персонаж его пьесы «На дне» Сатин. Или вот, например, моя бабушка, когда смотрела фильм «Противостояние», говорила про прекрасного , что он актер плохой, потому что он играл негодяя Кротова. С другой стороны, актеры, которые играли положительных председателей колхозов, были для нее хорошими.

— И тем не менее здесь вы действительно едва ли не впервые очевидно играете не просто персонажа, а вообще другое существо.

— Да, конечно! И это для меня огромный шаг в неведомое, в непробованное.

— Это сознательный шаг? Вам надоело заниматься одним и тем же?

— Да нет, монотеатр неисчерпаем. Просто художественную форму диктует замысел. В начале 2002 года я выпустил спектакль «Планета», а потом до 2008-го, семь лет, занимался только литературой. Почему? Потому что придумался роман «Рубашка», а театральные замыслы не приходили. Потом вдруг возник спектакль «+1», и я вернулся на сцену в новом возрасте, новом состоянии, но том же художественном жанре, которым только я в России и занимаюсь.

— Да, у меня есть идея, я хочу сделать спектакль на двоих. И это уже будет театр, который не развернут в зрительный зал, как все привыкли в случае с моими спектаклями.

— Но это, как я понимаю, не прямо сейчас. А какие планы на ближайший сезон?

— В этом сезоне хочется заниматься только «Шепотом сердца». Дело в том, что я единственный, как это сказать, человек-театр, который играет спектакли даже в самых дальних уголках страны ровно в том виде, в каком они исполняются на столичных площадках.

На будущий сезон запланировано более 80 показов, в том числе в Хабаровске, Владивостоке, Чите, Благовещенске.

Я мог бы больше играть в Москве, не имея сложностей, но я вижу свою задачу в том, чтобы обязательно довезти спектакль до максимального количества зрителей, хотя это и связано со сложностями в логистике и значительной потерей времени. Но для меня это важно. И азартно. А в процессе гастролей будет осуществляться редактура, уточнение текста спектакля, его структуры и композиции. В конце сезона я планирую записать и опубликовать его.

— Насколько, кстати, меняется спектакль за этот период?

— Довольно существенно. Для примера: сейчас есть как минимум три варианта литературного текста «Как я съел собаку», а кроме того, есть еще и две видеоверсии, отличающиеся процентов на 50. Просто не может один и тот же текст произносить человек, которому 30 с небольшим, и человек, которому 49, это ненормально. Спектакль «Планета» я поэтому вообще убрал из репертуара: в 35 играть человека, у которого нет жены и детей, можно, а в 42 этот человек уже просто мудак. Тут еще вот какая вещь. Понимаете, совершенство литературы заключается в том, что, взяв книгу, читатель оказывается с автором наедине. Театр — это другое. В зале сидят около тысячи человек. И вот я произношу какой-то текст и понимаю, что он не услышан.

Разумеется, есть какие-то куски, на которых я настаиваю, но принципиально важно, чтобы зритель мог присвоить себе мой текст, проассоциировать себя с ним.

Если этого не происходит, то я пытаюсь понять, в чем дело: то ли мысль недостаточно хорошо сформулирована, а то ли речь идет о каком-то настолько экзотическом индивидуальном переживании, что оно людям просто не близко. Тогда я этот фрагмент убираю, поскольку на сцене такого быть не должно именно из-за того, что происходящее должно быть доступно для понимания сотням людей разного пола, возраста, социального положения и так далее. Но без замещения такую операцию произвести, естественно, тоже нельзя, приходится придумывать замену. Этот процесс длится довольно долгое время — как раз где-то около полного театрального сезона. Когда текст приходит к какому-то окончательному варианту, то я его записываю и снимаю на видео, расширяя таким образом аудиторию. Ведь сколько спектаклей я могу сыграть? Ну, тысячу. А книжка за месяц может быть продана тиражом 50-60 тыс. экземпляров, и прочитать каждую из них может не один человек, а, скажем, десять.

— А что происходит с вашим проектом с группой Mgzavrebi?

— Дело в том, что это сотрудничество никогда не задумывалось как основное ни для меня, ни для них. Просто когда мы записали первую песню, всем так понравилось, что было решено сделать альбом. При этом мне страшно захотелось помочь Mgzavrebi пробиться на российской сцене, поскольку я понимал, что самим им это сделать будет трудно. Поэтому я позвал их сыграть ряд концертов, благодаря которым их услышали. Но у них настолько превосходный собственный материал, что сейчас уже достаточно собственных концертов. Не так давно мы запланировали сделать еще один альбом и даже записали для него три трека. Но недавно мне позвонил лидер группы Гиги и сообщил, что сейчас не может продолжить запись, поскольку испытывает определенные творческие трудности. Это понятная вещь — Гиги переживает это впервые, а у меня этих кризисов была уже куча. Если выйдет из кризиса — допишем альбом, не выйдет — не допишем.

— Ну и давайте напоследок вернемся еще раз к «Шепоту сердца». Вы говорите, что писали текст не о себе. А почему? Считаете, что ваша жизнь никому не интересна?

— Я написал какое-то количество текстов о себе вчерашнем — о тех годах, когда я еще был нормальным человеком, до 32 лет. О сегодняшнем писать мне кажется неправильным. Я убежден: человек хочет читать про себя. А люди моей сегодняшней профессии или журналисты, олигархи — это люди экзотической судьбы, которых очень немного. Книжки или фильмы о конченых наркоманах из предместий — это тоже экзотика, потому что эти герои книжек не читают. Я делаю спектакли и книги о людях нормальных, которых я хорошо знаю — я живу в провинции, это мои друзья, знакомые, родители одноклассников моих детей. Они любят рыбалку, футбол — я их и сам когда-то любил. А если я начну рассказывать про себя, это будет любопытно, но точно не будет художественно, потому что это будет непонятно — мне и самому непонятно, как я так живу.

Приступая к описанию речевого портрета лирического героя Е. Гришковца, мы убедились, что решение данной задачи может вызвать определенные трудности. Личность бесконечна, поэтому нет возможностей максимально полного описания. В качестве эмпирического материала для описания речевого портрета мы воспользовались записями моноспектаклей Е. Гришковца, которые были созданы в 2002 – 2008 гг.: «Как я собаку съел», «Дредноуты», «Одновременно», «Планета». Общее время записи составляет более восьми часов речи лирического героя. Использование данного материала позволит составить речевой портрет личности, обладающей уникальной индивидуальностью, которая вместе с тем очень ярко воплощает черты своего времени, поколения, культуры, народа.

Лирический герой Е. Гришковца – человек средних лет, получивший высшее образование, родившийся и проживший юные годы в Советском Союзе. Жизнь страны, ее интересы, мысли и чувства передает он в лирических монологах со сцены. Все, о чем он говорит слушателю, будь то воспоминания о школьных годах, родителях, чувствах любви, мыслях о жизни и многое другое, близко современникам. Этот персонаж (лирический герой) становится своего рода символом современного взрослого человека, живущим в России. Создание подобных персонажей в культуре середины и конца XX в. и в начале XXI в. было не редкость. Описание жизненных реалий с точки зрения живущего в них человека, привлекали внимание многих писателей, одним из которых стал скандально известный, но довольно популярный в народе, В. Ерофеев со своим произведением «Москва – Петушки» (1969-70). Это псевдо-автобиографическое произведение, описывающее реалии современной, на тот момент, страны, мысли и чувства людей, их состояние. Подобные герои появлялись и в работах Л. Улицкой, С. Довлатова, в пьесах Е. Шварца. Таким образом, персонаж Е. Гришковца становится в один ряд лирических героев, которые воплощали и отражали в своем поведении, мировоззрении и языке эпоху.

Обратимся к моделированию речевого портрета лирического героя Е. Гришковца, план которого мы привели в первой главе.

1.Особенности использования языковых средств.

Фонетика.

Л. П. Крысин утверждает, что на уровне фонетики и словоупотребления можно обнаружить некоторое своеобразие, свойственное тем или иным группам литературного языка и прежде всего – группам образованных и культурных людей .

В речи каждого человека можно выделить, по крайней мере, три фонетических пласта: каждый говорящий представляет определенное поколение носителей языка, принадлежит к определенной социальной группе и в то же время несет в себе какие- то индивидуальные фонетические особенности. Поскольку в данной исследовательской работе объектом была выбрана творческая личность, мы будем считать лирического героя, который появляется в моноспектаклях одним из нескольких фигур, формирующих единую языковую личность Е. Гришковца.

Поскольку зрители видят перед собой реального человека, то и, характеризуя произносительную манеру героя, мы будем иметь в виду непосредственно актера театра и режиссера. Речь Е. Гришковца можно характеризовать как речь представителя современной произносительной нормы, как речь интеллигента (образованного и культурного человека) и как речь индивида – Евгения Валерьевича Гришковца.

Начнем наше описание с идивидуального в речи, прежде всего – о тембре, поскольку работа актера предполагает использование голоса как ведущего инструмента в своей профессиональной деятельности. Большинство поклонников современного театра узнают неповторимый тембр голоса Е. Гришковца: хрипловатый баритон и дислания, которая стала «визитной карточкой» этого актера. В силу того, что исследование голосового диапазона Е. Гришковца не является объектом данной работы, ограничимся утверждением, что голос Е. Гришковца обладает богатыми возможностями как в басовом, так и теноровым регистром. Этими возможностями А. Гришковец умело использует в своей профессиональной актерской деятельности.

Обратимся собственно к фонетической стороне речи Е. Гришковца, которая соотносится с фонетической стороной речи его лирического героя, которые в основе своей отражают современную русскую произносительную форму:

А) в области вокализма – это аканье, то есть неразличение <а> и <о> в первом предударном слоге после твердых согласных и в начале слова: за [а]кном – комната; ситуация очень пр[а]стая, что [а]на может сделать;[а]г[а]рчился, к[а]личество книг намекает на [а]граниченн[а]сть тв[а]их в[а]зможн[а]стей; видишь б[а]к[а]вым зрением; я ск[а]з[а]л [а] ком идет речь; п[а]т[а]му чт[а] вы слышите, что это я сказал и др.

Б) после мягких согласных отмечаем иканье, характерное для русского литературного языка, начиная с конца XIX века.

Н[и]давно я узнал; вот ч[и]ловеку д[и]в[и]носто два года, он л[и]гко мож[и]т сказать; п[и]р[и]скакивал; ж[и]л[и]знодорожники; стоит[и] пер[и]д т[и]л[и]визором, а там оч[и]р[и]дной ч[и]ловек нас поздравля[и]т; мож[и]т[и] загадывать ж[и]лание, с[и]йчас упадет зв[и]зда; шли в[и]ка; по-настоящ[и]му; сп[и]циальная одежда; один корабль об[и]зательно тон[и]т и др.

В) в области консонантизма отметим нормативное произношение г-взрывного, что соответствует московской современной произносительной манере, равно как и Г) тенденция к устранению позиционного смягчения согласных:

Смотрю на себя из моз[г]а; и[з]вините меня; [с]пектакль; в моем [в]ремени и др.

Звукосочетание «сч», «жч» читается как «щ», а сочетания букв «чн», «чт» часто произносятся как сочетания «ш», «шт», «шн», характерно и произношение «ц» вместо «тся» и «ться»:

[шт]о; [шт]обы; мне каже[ц]а; могло показа[ц]а; и он, му[щ]ина, конечно есть и др.

Е) широкое распространение фонетического эллипсиса и редукции.

Известно, что в русской разговорной речи свойственна высокая степень редукции и фонетический эллипсис. Однако в речи разных людей эти свойства русской разговорной речи отражаются по-разному. Е. Гришковцу, и, соответственно, его лирическому герою, они присущи в высокой степени. Причем редукции могут быть подвергнуты не только отдельные звуки, но и целые слоги и слова:

[Че] об этом говорить; про устройство [ваще] хороший пример; [щас] нужно будет раздеться; летят [тыщи] самолетов, сотни [тыщ] самолетов все время летят; [эт] как-то по-разному; идешь по делать куда-[нить]и [че]-[нить] с собой берешь; такой дурак, ну просто [вапще];идете мучить себя рыбалкой в [единствный] свой полноценный выходной; [щас] можете загадывать желание; и эта проволочка, [канешн], сломалась; он [занерничал]; я всегда полагал, что [че]- то Шекспир переборщил; меня [вапще] никто не ждет; и [тагда сталоблегче](тогда стало бы легче);дредноут – [эт] название очень большого корабля; там на корабле [такиж](такие же) люди и др.

В целом же, можно утверждать, что речи лирического героя Е. Гришковца свойственно соблюдение всех орфоэпических правил, присущих современным нормативам разговорной речи, это объясняется еще и уровнем и качеством образования, который получил актер (первое высшее образование получил по специальности «филология»).

Лексика.

Л. П. Крысин замечает, что лексические факты менее частотны, чем фонетические. Поэтому наблюдения над лексическими особенностями речи почти всегда содержат элемент случайности, но их вполне можно рассматривать в качестве штрихов к речевому портрету .

Лексикон, используемый лирическим героем Е. Гришковца, очень разнообразен по своей стилистической окраске. Это является одной из характерных особенностей образованных носителей языка – умение переключаться в процессе общения с одних разновидностей языка на другие в зависимости от условий речи. Эта черта отличает интеллигенцию, например, от носителей просторечия, которые, как правило, плохо умеют варьировать свою речь в зависимости от ситуации. Правильная «привязка» определенной манеры речи к определенным ситуациям общения – необходимый компонент навыка, который называется «владение языком». Это связано с тем, что Е. Гришковец – человек очень образованный, и может умело пользоваться всем богатством языка, легко употребляя в том или ином случае возможные варианты.

Наиболее широко в лексиконе лирического героя представлена нейтральная лексика. Связано это, прежде всего, с образом лирического героя, его социальным статусом, а также ролью, которую он играет на сцене:

Вот вы видите окно. За окном – комната. А в комнате – женщина; Книг много, а окон – то еще больше; Над городом начинают зажигаться звезды; Женщина стоит у окна; Мчатся вечером по проспекту машины и др.

Нередко используется в речи лирического героя и книжная лексика. Обычно к книжной лексике относят общественно-политическую лексику и терминологию, нередко объединяемую с социально-экономической терминологией, научную (в т. ч. философскую) терминологию, общенаучную лексику, официально-деловую лексику, лексику общекнижную:

У этого спектакля нет программки , потому что, когда она была сделана, и я на нее посмотрел, я понял, что не хочу, чтобы ее давали публике . Потому что в театральной программке есть обязательные элементы, моменты: должен быть указан автор, режиссер, исполнитель, художник спектакля, сценограф, художник по костюмам …(театральные термины); бескозырка, матросская роба, кортик, эсвинец, вахтенный журнал, штурман, банник, кантовать, кубрик, кингстоны, вечерняя поверка, переборка. В этой жизни я сначала буду пять лет курсантом , потом лейтенантом , потом старшим лейтенантом , потом капитаном-лейтенантом , потом капитаном третьего ранга , потом – второго , потом – первого ранга , потом, если хватит здоровья и повезет, стану контр-адмиралом , потом вице-адмиралом , а потом, опять же, если хватит здоровья и повезет, стану вообще адмиралом . Шла эскадра черных, как утюги, броненосцев. Все переоделись во все новое, в первый срок , потому что есть на русском флоте традиция: умирать во всем новом и чистом. И наши артиллеристы - самые лучшие…(военно – морская терминология); Сработал механизм , который делали не дураки. Полетел маленький кусочек металла, сделанный по всем законам баллистики (технические термины); Дело в том, что в орфоэпическом словаре русского языка указано, что оба варианта употребления ударения в этом слове, как равноправны, так и равновозможны; химическая реакция (научный термины) и др.

В словаре мы найдем такое определение понятия термин: «термин – слово или словосочетание, являющееся названием определенного понятия какой-н. специальной области науки, техники, искусства» , то есть лирический герой Е. Гришковца владеет знаниями во многих сферах, и не только профессиональной, что говорит о высоком уровне кругозора, начитанности и заинтересованности узнавать новое.

Использует лирический герой Е. Гришковца и лексику разговорного стиля, поскольку тот «обслуживает» человека при неформальном общении, когда рассказчик делится своими впечатлениями, эмоциями, мыслями и взглядами с собеседниками. Подобного формата добивается Е. Гришковец и как автор, и как режиссер, и как актер – рассказчик на сцене. В разговорном стиле присутствует разговорная и просторечная лексика.

Обычная форма реализации разговорного стиля в устной форме является диалог, этот стиль чаще используется в устной речи. Диалог в спектаклях Е. Гришковца также присутствует: это реакция зрителей на слова или действия героя на сцене, одобрительные хлопки в ладоши, смех или слезы.

Для разговорного стиля речи большую роль играют внеязыковые факторы: мимика, жесты, окружающая обстановка, поскольку эти факторы дополняют семантику сказанного, придают эмоциональную окрашенность речи.

А если из заснеженного двора с сугробом на спине (показывает на спину) выползает такой жигуленок-копеечка (медленно движется по сцене)… Он так выехал (остановился), осмотрелся (оглядывается), соскочил с бордюра на проспект… и он едет, и как бы извиняется (делает по сцене шаг вперед, два – назад); Я смотрю на себя из мозга (руки держит на уровне ушей) вот так, и у меня есть несколько вопросов; А для всего этого есть вот это оборудование. Причем, я знаю, что вот это оборудование, по крайней мере, у меня, не без дефекта (указывает на свой рот); А потом сели, привели горизонт в порядок (проводит горизонтальную линию перед глазами) и др.

Непринуждённая обстановка общения обусловливает большую свободу в выборе эмоциональных слов и выражений: шире употребляются слова просторечные или диалектные (тут с кондачка не разобраться; это ведь лучше, когда наплевать; но такого предмета, такой вещи нету ; а потом «тынь». И вот я родился; Эти кликуши, все эти прорицатели все кричат: «Ой, поломаются компьютеры, второе пришествие, конец света, трали-вали »; А вечером всех загнали … ) и жаргонные (сильно дофига кораблей , эта проволочка, падла , конечно сломалась; я не идиот ; бегомля ; ну как может быть летчик или моряк сволочью ?; Нифига себе , братишка, это ты? Здорова ! Держи краба, оп-па !; А в каютах второго и третьего класса эту порнуху и производят; Мужик, сделай рожу свою попроще; Нафига в русском языке это слово?; И в конце мультфильмов все звери поют песню про дружбу. Ну лажа полная ! ). Отметим, что большинство жаргонных слов используется лирическим героем для передачи чужой речи или мыслей.

Словообразовательными особенностями, появляющиеся в разговорной речи, являются широкое употребление суффиксов субъективной оценки «оньк/еньк», «ичк/ечк», «иц/ец», «ек/ик/чик», «ишк/ ешк» и другие: братишка; Там стоит мисочка, которая стоит у холодильника, там осталась водичка, которую собачка не допила; Березы – это белые с черными пятнышками и др.

В современной лингвистической науке считается, что разговорная лексика, включающая в себя просторечную, находится в пределах литературного словаря, и ее употребление регулируется нормой литературного языка.

Нередко в речи лирического героя можно увидеть смешение стилей русского языка, это подвидом языковой игры, в которой лирический герой либо возвышает обыденные и пошлые предметы, либо комически снижает коннотацию. Подробному описанию приемов языковой игры, применяющихся лирическим героем Е. Гришковца, будет посвящен отдельный параграф исследовательской работы.

Описывая речевой портрет лирического героя Е. Гришковца на лексическом уровне, мы не можем обойти вниманием концептосферу описываемого персонажа, которую можно представить преимущественно (т.е. наиболее употребляемыми) следующими единицами (концептами): «жизнь» и «любовь». Они выражают философско-концептуальную картину мира лирического героя. Существенно подчеркнуть, что семантическое поле каждого из концептов обязательно накладывается, пересекается с другими полями через лексические группы, отражающие те или иные специфические стороны мировоззрения персонажа. Каждый концепт представлен в лексиконе лирического героя Е. Гришковца определённым набором лексических единиц, располагающихся от центра к периферии.

Ядро поля традиционно составляют: слово, выражающее общее значение поля, лексемы, входящие в ближайшее понятийное окружение этого слова. Расположение единиц внутри семантического поля зависит от их семантической близости к общему значению поля, поэтому они могут находиться на разном расстоянии от ядра. Однако, как известно, выделение границ между частями поля (ядром, центром, периферией) оказывается условным, поскольку резкого перехода от ядра к центру и от центра к периферии не существует в силу семантических связей между лексическими единицами, составляющими концептуально-семантическое поле .

Индивидуальное семантическое поле «жизнь» как языковой выразитель соответствующего персонажного концепта представляет собой достаточно обширную понятийную сферу, важную для понимания мироощущения, мировоззрения лирического героя Е. Гришковца.

Центр поля представлен такими лексическими единицами, как «одиночество », «свобода (движение, путешествие)». На периферии оказываются «развитие», «навыки (работа, учеба, служба)». Ярким примером ощущения жизни может являться следующий пример: Хочется вырваться туда, где нет людей, потому что, где нет людей, там не может быть одиночества. А чем больше город, чем больше людей, тем сильнее одиночество .

Вероятно, для лирического героя Е. Гришковца важным является каждый существующий человек, его индивидуальность. Для персонажа крайне важно суметь познать себя, а после и каждого отдельного человека, потому что только так можно постигнуть душу. Однако одиночество начинает тяготить человека, когда в его жизнь входит «любовь ». Этот концепт пересекается с «жизнью » на уровне лексемы «одиночество». Это еще раз подтверждает тот факт, что семантические поля не изолированы, а взаимопроникаемы. Именно любовные переживания толкают лирического героя к размышлениям. Любовь для лирического героя – это не только чувства, привязанности, но и соединение несовместимых понятий: борьбы, которая позволяет почувствовать и близости, которая вызывает полет души. В центре данного концепта лежат лексемы «борьба», «близость», «красота», «родные люди»: Если бы была печаль, тоска, то зачем тогда в русском слове это слово? А это любовь; Вот падает на тебя в очередной раз любовь. Так падает «бам-бам». Каждая следующая любовь сильней, чем предыдущая. Как упала, а ты думаешь: «Ну е-мое, ну зачет опять-то?»;<…> Женщины, которые всех ждали и дождались – и все счастливы.

Таким образом, на основании выделения двух основных концептов в речи лирического героя Е. Гришковца, мы можем говорить о том, что для данного персонажа очень важными являются взаимоотношения между людьми и собственное развитие как личности, поэтому и основные темы для своих монологов он старается выбирать по принципу эмоциональной близости: в спектакле «Планета» – это отношения между мужчиной и женщиной, о том, как приходит в жизнь любовь, а спектакли «Как я собаку съел», «Дредноуты», «Одновременно» о человеческой жизни во всей ее своеобразности и сложности.

Подводя итоги на уровне владения лексиконом, отметим, что лирический герой Е. Гришковца показал, что он использует в своей речи все стилистические группы лексики. Однако основу его лексикона составляет нейтральная лексика. Менее представлены книжная и разговорная лексика. Встречаются просторечия и жаргонизмы. Использование слов из разных стилей русского языка указывает на то, что лирический герой способен к общению с представителями разных языковых групп, он сможет без смысловых потерь воспринимать информацию, сумеет выбрать необходимую стилевую форму в зависимости от того, кем будет его собеседник.

Ни одного нарушения в употреблении стилистически маркированной лексики в проанализированном материале не отмечено, что еще раз подтверждает то, что Е. Гришковец, как и его лирический герой, относится к полнофункциональному типу речевой культуры.

Синтаксис.

Анализ синтаксической организации речи лирического героя стал необходимым, так как в качестве материала исследования используются устная (разговорная) речь, которая отличается от письменной, основного объекта анализа современных лингвистов. Исследовательница русского разговорного синтаксиса О.А. Лаптева утверждает, что «устно-разговорная разновидность современного русского языка – одно из проявлений устной формы русского национального языка в целом» .

Устно-разговорная речь, принадлежа, с одной стороны, литературному языку, а с другой, относясь в устно-речевым образованиям национального языка, обнаруживает двоякую обусловленность (факторами литературности и устности) и занимает промежуточное положение между внелитературными образованиями (имеем виду использование простых синтаксических конструкций) и письменно-литературным языком (для которого характерно наличие сложном синтаксисе). Выражается это в составе синтаксических конструкций, которые использует лирический герой в монологе.

Во всем анализируемом нами материале (более 8 часов записи) было выявлено равноправное наличие, как простых, так и сложных предложений. Практически равное деление может означать, что лирическому герою Е. Гришковца в равной степени легко как строить сложные, и порой, замысловатые конструкции, так и говорить коротко и очень емко, используя прием парцелляции – конструкции экспрессивного синтаксиса, представляющей собой намеренное расчленение связанного предложения на несколько интонационно и на письме пунктуационно самостоятельных отрезков. Показателем такого синтаксического разрыва является точка или другой знак конца предложения: Зашел. В комнату. Зашел в нее один; Компания. Все выпивают. Закусывают и др.

Одной из достаточно четко определившихся тенденций в современном русском синтаксисе является расширение круга расчлененных и сегментированных синтаксических построений. Основная причина данного явления – усиление влияния разговорного синтаксиса на письменную речь, главным результатом которого оказался отход от «классических», выверенных синтаксических конструкций, с открыто выраженными подчинительными связями и относительной законченностью грамматической структуры. В таком синтаксисе соблюдаются границы предложения и синтаксические связи внутри предложения. Исследовательница русского синтаксиса Н. С. Валгина в одной из своих работ отмечает, что «существуя параллельно и отчасти приходя на смену такому синтаксису, все большее распространение получает актуализированный – с расчлененным грамматическим составом предложения, с выдвижением семантически значимых компонентов предложения на актуальные позиции, с нарушением синтагматических цепочек, с тяготением к аналитическому типу выражения грамматических значений. Все эти качества синтаксического строя в избытке представлены в синтаксисе разговорном, обращение к которому со стороны книжного синтаксиса опирается на внутренние возможности языка и поддерживается социальными факторами времени» .

Необходимо отметить довольно частое использование вопросительных и восклицательных предложений, в том числе и риторических: Откуда стерве взять моряка или летчика?; Как можно живым детям показывать кукольные мультфильмы?; Зашел и сказал: «Так!» А что «так»? Все вообще не так, и в жизни все не очень!; И вокруг вас что? Вокруг ночной город!; А кто такие мальчики в хоре мальчиков?; Что можно увидеть? Люстру. Абажур. В общем, источник света; Что она может сделать? Позвонить…; Вы что, собаки, немцы, издеваетесь?! и др.

Это полностью отвечает задачам разговорного стиля речи, в котором говорит лирический герой Е. Гришковца. Риторические фигуры, являются проксемическими (от лат. «проксемика» – сближение), таким образом способствуют установлению контакта говорящего с аудиторией, что для человека, работающего на сцене является важной составляющей успеха.

Довольно часто можно наблюдать в речи лирического героя вводные конструкции, которые передают субъективное отношение говорящего к сообщаемому. Они могут служить для выражения эмоциональной оценки сообщаемого с точки зрения его благоприятности или неблагоприятности: А ваша дорогая, к счастью, посуду помыла ; оценки достоверности информации или ее соответствия ожидаемому: И этот человек, конечно, есть. Причем, подчеркиваю, не моряк или летчик, а мужчина ; Хотя, так мы говорим все время, точнее, часто так говорим; Зашел, например, в комнату ; выполняют метатекстовые функции, конкретизируя смысловые связи данного высказывания с предыдущими или последующим: Впрочем , начинать всегда трудно; служат для поддержания контакта с собеседником: Знаете, дело в том, что в орфографическом словаре русского языка указано, что оба варианта употребления в этом слове, как равноправны, так и равновозможны.

Обильное использование вводных конструкций – одна из основных характеристик разговорной речи, благодаря которым, речь лирического героя получает эмоциональное наполнение, не становится обезличенной.

Зритель может наблюдать за реакцией лирического героя не только внимательно всматриваясь в жесты и мимику героя, вслушиваясь в тембр голоса, но и анализируя его речь и речевое поведение.

2.Речевое поведение лирического героя Е. Гришковца.

По мнению Н.И. Формановской, речевое поведение – это «лишенное осознанной мотивировки автоматизированное, стереотипное речевое проявление» которое выражается в стереотипных высказываниях, речевых клише, с одной стороны, и в каких-то сугубо индивидуальных речевых проявлениях данной личности – с другой . Таким образом, в речевом поведении проявляется языковая личность, принадлежащая данному времени, данной стране, данному региону, данной социальной (в том числе и профессиональной) группе, данной семье. Все общепринятые обществом правила речевого поведения регулируются в первую очередь речевым этикетом. Это целая система языковых средств, в которых проявляются этикетные отношения.

Исследователи отмечают, что элементы этой системы могут реализовываться на разных языковых уровнях :

1) на уровне лексики и фразеологии: специальные слова и устойчивые выражения, а также специализированные формы обращения;

2) на грамматическом уровне: использование для вежливого обращения множественного числа (в том числе местоимения «Вы»); использование вместо повелительных вопросительных предложений;

3) на стилистическом уровне: требование грамотной, культурной речи; отказ от употребления слов, прямо называющих непристойные и шокирующие объекты и явления, использование вместо этих слов эвфемизмов;

4) на интонационном уровне: использование вежливой интонации (одно и то же высказывание может звучать как просьба или как бесцеремонное требование);

Стоит отметить, что, как и Е. Гришковец, так и его лирический герой, владеет речевым этикетом. Он всегда приветствует своего зрителя, до начала спектакля, а также по завершении оного всегда благодарит зрителей за внимание, нередки случаи, когда он дарит зрителям некоторые элементы реквизита: вырезанные звездочки из картона (моноспектакль «Одновременно») или бумажные кораблики (моноспектакль «Дредноуты»).

В речи используются речевые клише с использованием вежливой интонации: Здравствуйте; Спасибо за внимание; До свидания; Благодарю, что Вы пришли на мой спектакль; Вы замечательные зрители; Прошу выключить ваши телефоны на время спектакля и др.

В своих монологах он старается не использовать употребления слов, которые могут вызвать шоковую реакцию у зрителей, умело используя эвфемизмы, что говорит о высоком уровне владения языка: Вы жестко с кем-то ссорились, а потом также жестко мирились ; Потом в школе у меня появились три фотографии, где были ну уже совсем голые женщины , и они лежали у меня в потайном месте, я с ними встречался ; Любовь похожа на короткие, яростные штыковые атаки. И потом всем бойцам стыдно, за что, что атаки такие короткие, и такие штыковые; Рядом с ним сидела недорогая местная красотка (о сексуальных отношениях).

Исходя из всего выше перечисленного, лирического героя Е. Гришковца можно характеризовать как высококультурного человека, умеющего выбирать правильное речевое поведение при чтении монологов, не вызывающее отторжение у публики.

Другим немаловажным фактом, говорящем о высоком владении родным языком и вообще высоким культурным образованием лирическим героем Е. Гришковца, можно считать умение создавать интертекстуальные связи с прецендентными текстами.

К прецедентным текстам относятся не только цитаты из художественных произведений, но и мифы, предания, устно-поэтические произведения, притчи, легенды, сказки, анекдоты и т. п. Прецедентным текстом может быть и имя собственное, например, имя известной исторической личности, персонажа какого-либо литературного произведения или киногероя .

В своих монологах лирический герой Е. Гришковца достаточно часто использует данный феномен, применяя при создании текстов и знания из мировой истории, русской фольклористики, мировой литературы, биологии. Можно выявить и создание прецендентных текстов на основе советских реалий и идеологии, которые знакомы подавляющему числу зрителей: Сначала начнутся какие-то мичуринские участки (из биологии); с кондачка я здесь не разберусь (народная присказка); Работа – это место, где можно не чувствовать ни стыда, ни совести ; Мне всегда нравились пьесы Шекспира ; А на кого тут собственно пенять ?(пословица: нечего на зеркало пенять, коли рожа крива);Шли века. Там были татаро-монголы, тевтонские воины, Джордано Бруно. Инквизиторы, одна мировая война, вторая <…> И вот уже я родился (факты из мировой истории); Поэт, который писал эти слова, он всерьез, по-честному, по-настоящему, вот так, положа руку на сердце , сказать…; А куда все идут? (из формулировки советской идеологии «К светлому будущему идете, товарищи!»); В этой тьме остро начинает ощущаться волк (пословица: с волками жить – по-волчьи выть); Мерцает водоем, звезды, искорки, мотыльки и вдруг можно почувствовать, что сидишь на поверхности планеты (отсылка к «Маленькому принцу» А. де Сент-Экзюпери); Потому что есть на русском флоте традиция: умирать во всем новом и чистом ; То подушка, как лягушка, то одеяло убежало (цитата из «Мойдодыра» К. Чуковского); Мы приставали к матросикам с вопросами (присказка: у матросов нет вопросов); Дорогая, этот миллениум – дело ответственное. Ты понимаешь? Как мы его встретим, так и проведем . Ты же понимаешь? (народная традиция) и др.

Обильное использование в своей речи ссылок на прецендентные тексты говорит о высоком культурном и языковом уровне лирического героя Е. Гришковца, характеризует его как человека, умеющего грамотно использовать свои культурные знания для создания предложений и для выражения собственных мыслей создавать реминисценции.

Итак, в данной статье мы представили структурированный речевой портрет лирического героя Е. Гришковца. Модель (структура), которая использовалась для написания речевого портрета, была раскрыта с помощью приведенных примеров из моноспектаклей анализируемой нами личности, что дает нам определенное представление о личности лирического героя Е. Гришковца, его качестве владения языком и общем уровнем как речевого, так и культурного поведения.

На основе выше описанного речевого портрета, мы можем сделать вывод, что лирический герой Е. Гришковца – личность, отлично владеющая языком, обладающий высоким культурным уровнем, которым он умело пользуется при составлении монологов. Помимо прочего, он обладает высоким уровнем речевого поведения, что помогает ему создать благоприятное отношение к себе и как к актеру-режиссеру-сценаристу, так и как персонажа, участвующего в спектакле.

Описанный нами речевой портрет характеризует не только личность лирического героя Е. Гришковца (и непосредственно его самого), но и показывает социальную среду, к которой себя относит актер-режиссер: интеллигентных, образованных людей среднего возраста, воспитанных на советский идеалах, в результате чего у них было сформированы определенные взгляды на жизнь и отношение к окружающему современному миру.

Так, в процессе исследования анализируемой нами личности лирического героя, мы выяснили, что для него характерно использование в своей речи языковой игры, которая также говорит о высоком уровне владения языка.

Библиографический список

1. Крысин Л. П. Современный русский интеллигент: попытка речевого портрета / Л. П. Крысин // Русский язык в научном освещении. - 2000. – С. 90 – 107.
2. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / С. И. Ожегов // Российская академия наук. Институт русского языка им. В. В. Виноградова. – М.: ООО «Издательство ЭЛПИС», 2003. – 944 c.
3. Косых Е.А. Концептосфера князя Мышкина (анализ языковой личности в произведениях Ф.М. Достоевского) / Е.А. Косых, Е. Тушина, – [электронный ресурс] // режим доступа: http://www.ct.unialtai.ru/wpcontent/uploads/2012/09/%D0%BA%D0%BE%D1%81%D1%8B%D1%85%D1%82%D1%83%D1%88%D0%B8%D0%BD%D0%B02011 , свободный, от 30.03. 14.
4. Лаптева О. А. Русский разговорный синтаксис: монография / О. А. Лаптева. – М.: УРРС, 2003. – 400 с.
5. Валгина, Н. С. Активные процессы в современном русском языке / Н.С. Валгина, - [электронный ресурс] // режим доступа: http://www.hi-edu.ru/e-books/xbook050/01/part-011.htm , свободный, от 12.03.14.
6. Языковая личность: аспекты лингвистики и лингводидактики: Сб. научн. тр. / ВГПУ. – Волгоград: Перемена, 1999. – 260 с.
7. Вострякова, Н. А. Коннотативная семантика и прагматика номинативных единиц русского языка: автореф. дис. канд. филол. наук / Н. А. Вострякова; – Волгоград, 1998. – С. 22.
8. Прецендентный текст / [электронный ресурс] // режим доступа: http://www.lomonosov-fund.ru/enc/ru/encyclopedia:0127651:article , свободный, от 23. 04. 14.

Начало творческого пути. Человек-театр. Новый взгляд - новые формы.

Евгений Гришковец буквально ворвался в театральную жизнь Москвы в 1998 г. спектаклем с эпатирующим названием «Как я съел собаку». И завоевал не только любовь публики, но и признание профессионалов. В том же году он получил две «Золотые маски» в номинациях «Новация» и «Приз критиков», а в 2000 г. премии «Антибукер» и «Триумф». Затем пришло признание в Европе, в том числе и на знаменитом Авиньонском театральном фестивале.

Его творческий путь начался в провинции (Гришковец родился и жил в городе Кемерово), где он закончил филологический факультет университета и в 1990 г. организовал студенческий театр «Ложа», уже тогда отличавшийся «лица необщим выражением». Столичный критик писал: «Из всех московских и российских театров тогда, на пороге 90-х гг., только у «Ложи» слышался страстный вызов поколения». Сегодняшний Гришковец вырос из «Ложи», которую сам и придумал. Покинув ее, создал уникальный театр Гришковца, где он един во всех лицах - драматург, режиссер-постановщик, сценограф и актер.

Театр Гришковца, и прежде всего Гришковец-сочинитель текста, собственно драматург, поражает характером жизненного материала и способом его претворения в сценическое действие. Странные рассказы, чаще всего из жизни обыденной, наполненные как будто ничего не значащими частностями, почему-то волнуют и задевают. А «вчитывание» в текст и «вслушивание» в собственное эмоциональное состояние неожиданно раскрывают, как зорок и внимателен авторский взгляд, отбирающий житейские детали, как серьезны, и вовсе не из бытовой сферы, вопросы, которые в пьесе поставлены. М. Давыдова, посвятившая творчеству Гришковца статью в своей монографии «Конец театральной эпохи», точно определила особенности «нового взгляда» драматурга: «Жизнь во всех своих проявлениях узнаваема: и в то же время уникальна, посмотри на другого и узнай самого себя - вот опорные точки философии и поэзии Гришковца. Он сумел слиться с каждым из зрителей и в то же время остаться самим собой. Передать на сцене поэзию обыденности. Воплотить неповторимую типичность . Заставить почувствовать, что между моряками, учеными, студентами, учителями, лицедеями - в общем, всеми нами нет никаких границ. Именно за это мы и любим драматурга, актера и режиссера Гришковца».

Интерес драматурга к обыденности в ее «неповторимой типичности», к проблемам частного человека, отнюдь не героя, стремление заразить читателя и зрителя настоящим и пристальным вниманием к самому себе - не любования собою ради, а в попытке узнать себя, разобраться в содержании собственной жизни - характерные особенности драматургии Гришковца. Казалось бы, так много бытовых реалий и узнаваемых житейский коллизий в пьесе «Город». Но главное в драматургическом действии этой пьесы, ядром которой является также монолог - рефлексия героя, его путь к познанию самого себя. И персонаж пьесы «ОдноврЕмЕнно» находится в поиске своего «я». Он даже на школьных анатомических схемах отчаянно ищет это неуловимое «я».

Во всех своих пьесах Гришковец разными средствами передает жизнь как текущее время. Время жизни - время движения, время одновременного свершения множества событий и время ежесекундного изменения человека: приближение к себе настоящему или бегство от себя. Эта метафизика придает как будто простым текста Гришковца философскую многозначность.

На первый поверхностный взгляд тексты и тем более спектакли Гришковца кажутся вольной, иногда небрежной импровизацией. Однако сам драматург подчеркивает: «Я - автор спектакля... я рассказываю свой текст. Я его не импровизирую, я его каждый раз создаю - здесь и сейчас. Это цельный процесс жизни, который, по сути, и есть театр как сиюминутное переживание». Гришковец создает театр «непосредственного высказывания», в котором так важна верно найденная интонация и совершенно исключается диктат автора-идеолога. При этом во всех его текстах, даже если это не пьеса-монолог, слышится ироничный или серьезно комментирующий происходящее голос автора.

В случае с Гришковцом мы имеем удивительное, действительно нерасторжимое единство формы и содержания. Автор избирает пьесу-монолог, заключая все концы и начала, повороты драматургического действия в пространство монологического слова героя, альтер-эго автора. Характер авторской сверхзадачи - проживание в слове некоего события, отрезка жизненного пути в целях познания себя - объясняет отсутствие жесткой причинно-следственной последовательности в сюжетном движении пьесы. Даже наоборот, в тексте постоянны как бы немотивированные отступления, возвращения назад. Принципиально совпадение автора и актера. Гришковцу-актеру видна реакция зрителя, Гришковец-автор на нее реагирует. И это не последовательный, а одномоментный процесс. «Я ничего не играю - я все время нахожусь не на уровне темы, а на уровне слова, синтаксиса и т.д. И таким образом все время стоятельство сам драматург.

И таким образом все время работаю..», - комментирует это обстоятельство сам драматург.

Освоение новой жанровой формы. Интонация как средство воплощения драматургического действия.

В драматургии наших дней жанровая форма пьесы-монолога актуализирована не только в творчестве Гришковца. Пьесы-монологи есть у Л. Петрушевской, любит эту жанровую форму и Н. Коляда. Пьеса, родовую природу которой определяют действие, столкновение персонажей, находящие выражение в диалоге, неожиданно воплощается в монологической форме и при этом сохраняет драматургическое начало и театральность. Трансформация жанровых форм в историческом развитии литературы - явление, как это ни парадоксально звучит, традиционно-рутинное. «Сломы жанров, - писал В. Шкловский, - происходят для того, чтобы в сдвигах форм выразить новые жизнеотношения». «Жизнеотношения», как известно, имеют обыкновение меняться. Вот именно переосмысление жизни, качественно иной к ней подход вызывает потребность в жанре пьесы-монолога. Современный человек (а автор и герой пьесы из своего времени выпрыгнуть не могут, они его продукт) - человек урбанистической цивилизации и испытывает сильнейшее воздействие среды, нередко агрессивно враждебное. Социум посягает на личность - ее время, выбор, свободу. Защитная реакция от этой нивелирующей энергии среды - стремление индивидуума уйти в себя, недоверие к миру, осознание невозможности диалога и понимания и, как следствие, одиночество.

В пьесе великого французского писателя-экзистенциалиста А. Камю «Осадное положение», ее персонаж Над с торжеством говорит Чуме о тотальной разобщенности людей, отчуждении, исчерпанности диалога и обреченности человека на интровертность: «Мы подходим к совершенному моменту, когда каждый будет говорить, не находя ответа у других».

В пьесах-монологах современных драматургов разрабатывается тема социальных тупиков, распада человеческих связей, одиночества. Случаются в интерпретации этой темы проникновения в глубины метафизического одиночества, когда человеком потеряна связь с трансцендентной, абсолютной реальностью и его уделом становится пустота.

Пьеса Е. Гришковца «Как я съел собаку» - наиболее репрезентативное произведение автора. Мировосприятие драматурга, его модель мира, отношение к традиции, широкий спектр новаторских средств выразительности - все есть в этом на первый взгляд косноязычном монологе, воссоздающем реальный случай из жизни. Герой пьесы при определенных трагикомических обстоятельствах съел собаку в буквальном, а не в идиоматическом смысле этого выражения. «Обратная метафора» в названии пьесы-монолога интригует, настораживает, несет заряд иронии. Его структурная, синтаксическая необычность (название является частью сложноподчиненного предложения, главная часть которого легко реконструируется: «рассказ о том») усиливает интригу. Название пьесы не просто не характерно для поэтики названий драматического произведения формально-структурно, но и амбивалентно по смысловому наполнению. Прямое значение фразеологизма «съесть собаку», то есть «приобрести опыт, знание чего-либо», в нем также актуализируется. Оба значения взаимообусловлены; смыслы отражаются друг в друге, как в зеркале, создавая некий главный для драматурга смысл: человек, герой пьесы, произносящий монолог, приобретает опыт, который разрушает все прежние связи, делает из него другого человека, отторгает от мира, из которого он пришел.

Название пьесы вводит читателя и зрителя в игровое пространство. Но это не игра ради игры. Амбивалентность слова, редукция речи как одна из характерных черт структуры текста, паузы, приемы умолчания, лексические, синтаксические, ритмические повторы, прием заговаривания читателя, блестящий финал, исключающий какую-либо однозначную оценку или окончательное знание - вот тот арсенал художественных средств, которые призваны решить основную, как нам кажется, задачу драматурга - показать, как в житейских ситуациях обыденной жизни, работы, воинской службы происходит трансформация личности, приводящая к распаду ее цельности. Прикосновение к сущностным коллизиям, чреватым трагизмом, может спровоцировать пафосность или сентиментальность литературного текста. Но автор благополучно и виртуозно уходит от патетики, спасаясь иронией.

Рассказ героя о службе на флоте родной многонациональной страны насыщен многими реалиями, деталями окружающего мира и при этом все они - средство раскрытия внутреннего состояния человека, который фиксирует в своем монологе с беспощадной определенностью, как, каким образом он стал другим.

Драматург избегает традиционного психологического анализа. Его художественное пространство располагается в ином поле. В пьесе «Как я съел собаку» исследуются не переживания и эмоции , а проблемы осознания смысла собственного бытия, самоидентификации личности героя-рассказчика, потери цельности. Экспозиция пьесы стремительна. Автор начинает с вопросов, на которые нет ответов, но житейский пример передает ощущение мучительности взаимного непонимания людей. Внутри монолога драматург конструирует воображаемый диалог родных людей, но их реплики отскакивают друг от друга, не создавая диалогического сцепления.

Именно речь, насыщенная лексическими повторами («я не пил, да не пил я, не пил...»), однородными сказуемыми, передающими состояние непереносимого в своей пустоте течения жизни, в которой все равно не добиться понимания («сквозь зубы процедишь, махнешь рукой и пойдешь, действительно спать, а чего еще делать-то»). Замечательно окончание предложения с просторечным по звучанию «чего еще делать-то», особая экспрессия есть и в глагольных формах несовершенного вида, и в аллитерации шипящих в их окончаниях.

Монолог рассказчика структурно многопланов, что придает ему драматургичность. В текст включены лаконичные гротескные картинки из жизни, острые, внутренне драматичные сцены флотской службы, воспоминания детства, школьных лет, письма к матери и т.д. У каждого фрагмента свой ритм, своя интонация, но это голос одного человека. Фрагментарность композиции пьесы намеренно подчеркивается особенностями синтаксиса, характером ремарок. Именно в этом функция ремарки - «Пауза». Той же цели служат многочисленные многоточия, хотя этим их роль в тексте не исчерпывается. Драматургическое единство текста не распадается. Эпизоды подчинены сложной авторской сверхзадаче - в повествовании, лишенном эмоциональной реакции и оценки, в рассказе-констатации передать процесс изменения мировосприятия личности, рождение «другого я», осознающего несовпадение внешнего поведения и внутреннего самоощущения. Благодаря напряженному вслушиванию героя в самого себя, детали и картины внешнего мира связываются в единое целое. В разных фрагментах текста почти внезапно «проговаривается» ключевое слово, через которое автор передает истинное состояние и настроение героя.

Например, новобранца везут в поезде от станции «Тайга» на восток вот уже семь дней. Он будет служить на флоте: «И вот-вот уже скоро поезд довезет нас до Владивостока, а там еще чуть-чуть и какое-то море и какие-то страны... Неохота!!! Потому что хоть я и не знал ничего конкретно, но подозревал, что ну конечно же, все там как-то не просто так, Австралия, Новая Зеландия, а там еще что-то такое основное, чего мне знать не хочется, чего я боюсь, чего я очень боюсь и что очень скоро начнется обязательно».

Текст Гришковца - звучащий, он фонетически, музыкально богат. Роль ключевого слова может играть звук, кроме смысловой нагрузки он создает и настроение: «Катер шел тихо, в смысле, не шумел, и все сидели молча, все молчали, и даже те, кто сопровождал нас - тоже молчали. Так - шш-шш-шш -шелестела вода. Никто не вертел головами, не смотрел по сторонам, все как бы замерли... Страш-нооо » (выделено мной. - КС).

Герой проходит службу на острове Русском. Остров Русский становится в пьесе образом «Родины, которая предала»: «я обнаружил в себе удивительные ощущения: в те же моменты, когда действительно было худо, когда меня сильнее всего обижали, когда я делал то, чего нельзя было делать, ни за что не надо было делать, то есть очень обидное чего-то... когда меня называли такими словами... в общем, в такие моменты, мне было себя жалко.

Я не жалел себя, не обижался... Мне было невыносимо жалко своих родителей и всех, кто меня любит или любил. Ведь они меня так любят, так ждут. Мама, ведь я для нее... А отец... Они меня знают, что я такой и такой, что я единственный такой. Любят...

А меня бьют... меня так сильно... Меня нет... Того, которого так любят, ждут...Того единственного... Его нету. Меня того нет, а мои родные об этом не знают. А меня нет» (выделено мной - КС).

Название острова тоже становится ключевым словом. Подлинность этого названия укрупняет масштаб авторских размышлений. Гришковца в пьесе волнует не только отдельный человек и его драма, но и свойства национального характера, особенности национальной жизни. Опорные ключевые слова, словно каркас внутреннего сюжета и одно из средств создания драматического напряжения в этом многослойном речевом оформлении текста.

Своеобразным завершающим аккордом оказывается выделенная и не один раз проговариваемая в тексте оппозиция: - «Домой! А дома нет...». Гришковец не щадит ни себя, ни зрителя-читателя: герой расстался с иллюзиями, узнал «изнанку» жизни, приобрел опыт и потерял себя - съел собаку, пойманную в городе, убитую и приготовленную сослуживцем - корейцем Колей И. Он сделал то, «чего не надо было делать, ни за что не надо было делать...».

Финал пьесы необычен. Монолог героя сменяется редуцированными репликами:

«Да! Да, да, да, я и сам так думаю...
Не стоит... это ведь
Я бы не стал так однозначно
Я же не настаиваю.
Это уж - как хотите...»

Такой текст исключает однозначность. Разомкнутые фразы создают второй план, придают пьесе философичность. Финал пьесы «Как я съел собаку» приглашает всех к соразмышлению, которое и будет продолжением истории.

Очевидно двупланова пьеса «Дредноуты» с подзаголовком «Пьеса для женщин». Есть авторское лукавство в соединении такого названия и адресата. Это пьеса о гигантских военных кораблях дредноутах и морских сражениях Первой Мировой войны. Принципиально драматургично, то есть внутренне конфликтно, соединение в тексте статистических сведений - о датах сражений, объемах водоизмещения, высоте судов, весе снарядов и другой сухой информации - и увлеченности, с которой рассказчик об этом говорит. Повествование о морском сражении становится драматургически острым размышлением о доблести и чести мужчины, о подлинном героизме, о жизни и смерти, об отношении к войне. О неумении мужчин выражать свои чувства словами, о слепоте женщин в оценке мужчин.

Пьеса «Дредноуты» при этом не ура-патриотический гимн. М. Давыдова полагает, что в этой пьесе Гришковец «не боится показаться старомодным. Он словно бы говорит: мне надоели маньеристские перевертыши, на которых строится едва ли не все современное искусство: я расскажу вам о простых вещах - о мужском братстве и благородстве. Я осмелюсь утверждать, что доблесть и честь (личные и корпоративные) - это не пустой звук. Что смерть не всегда ужасна, она может быть и прекрасна. Да и вообще смерть есть одно из самых главных событий жизни». В финале герой сигналит флажками: «погибаю, но не сдаюсь...».

Простота высокого поступка исключает патетику, а авторская зачарованность - конъюнктурную фальшь. В начале пьесы неслучайно звучит такой текст: «В книгах про корабли такая информация, которую я хотел бы сообщить и про себя... Там, в книгах про корабли, есть много про мужские мечты, иллюзии и амбиции... И есть описания! Да, да, описания мужчин и в том состоянии, в котором женщины мужчин никогда не видели. Описание того, как они, мужчины, умирали. Умирали в бою. Короткая и точная информация о гибели кораблей. И цифры - погибшие офицеры и матросы.

Если бы женщины прочитали эти книжки, то им, может быть, стало бы лучше и легче. Может быть, они бы с большей надеждой смотрели на нас». И в этой пьесе 2001 года Гришковец не в событиях и поступках, а через сложную вязь авторского слова, исполненного драматургической конфликтностью, передает в зрительный зал энергию размышления над ключевыми вопросами бытия.

Театр Гришковца в современном художественном процессе - явление самобытное и яркое. Драматург смело трансформирует традиционные формы, расширяет сферы содержательных возможностей драмы, перенося драматургическое действие в область рефлексии личности. Увлеченность автора стихией языка, прием редукции речи, ритмическая организация текста, ироническое переосмысление социальных, идеологических и культурных стереотипов, использование невербальных средств - вот тот арсенал новаторских художественных приемов, которые позволяют рассматривать «монологи» Евгения Гришковца как заметное явление современной драмы.

Важно только, чтобы Гришковец, вкусивший успех и признание, не эксплуатировал свои удачно найденные приемы и не вступил в. пространство массовой культуры. Подобная тенденция отличает сегодняшнюю социокультурную ситуацию. Как отметил известный английский драматург Марк Равенхилл, когда «самые болезненные вопросы обсуждаются в обществе средствами массовой культуры, глубина их понимания мельчает, а ценность меркнет».

Вопросы и задания для самопроверки к главе 4

1. Какова проблематика пьесы «Дредноуты»?

2. Напишите мини-рецензию на одну из пьес Е. Гришковца.

3. Какова роль ремарок в пьесах Е. Гришковца?

Введение

Ни для кого не секрет, что театр сегодня является во многом видом умирающим. Ныне выросло и здравствует целое поколение людей ни разу не сходивших в театр и, более того, не считающих себя в связи с этим чем-то обделёнными. На смену театру пришло кино и телевидение. Зачем куда-то ходить, когда можно просто нажать кнопку на пульте и увидеть всё, что хочется и даже сверх того; зачем домысливать и представлять, когда кино услужливо нарисует любые краски, а компьютеризированный герой изобразит возможные и невозможные трюки. Однако, кроме этих прямо скажем «обывательских» фактов, есть и другие, повлёкшие за собой упадок театра, такие как его несовременность, чуждость среднему человеку. Требуется «новое видение», «живая струя», что-то, что возродит театр, переведёт его на качественно новый виток развития.

Одной из «находок» нового театра стало творчество Евгения Гришковца, который возродил к жизни монодраму и дал ей качественно иное звучание. Всего лишь десять лет назад Е. Гришковец вышел на сцену со своим произведением «Как я съел собаку» и вот сегодня о нём говорят везде - на телевидении и по радио, в газетах и журналах, в интернете, за рубежом и, конечно же, в театре. Одни его любят, другие восхищаются, третьи находят его банальным, а четвертые даже не считают его творчество искусством. Такое разнообразие зрительских чувств и эмоций говорит лишь о том, что у этого человека, несомненно, есть талант, который не оставляет равнодушным. Десять лет это очень долго по человеческим меркам, но по меркам культуры это мгновение. Феномен Евгения Гришковца ещё не был исследован подробно, хотя многие литературоведы, критики, журналисты уже не раз обращались к его творчеству, пытаясь найти истоки его популярности и таланта. В данной работе мы постараемся определить суть феномена Е. Гришковца на материале анализа одной из его пьес.

Феномен писателя и драматурга Евгения Гришковца

На самом деле истоков феноменальности Е. Гришковца можно найти много. Это, во-первых, удивительная многогранность его таланта, поскольку он выступает в качестве писателя и драматурга, актёра и режиссёра, даже «певца». Он уже обладатель нескольких престижных премий, таких как «Антибукер», «Золотая маска», «Русский бриллиант», ему присуждена медаль «Символ Науки», а показ всех его моноспектаклей на фестивале «Золотая маска» в один день внесён в книгу рекордов Гинесса. Во-вторых, это конечно возрождение им к жизни такого непростого драматического произведения, как монодрама. И не только на бумаге, но и на сцене. Вообще монодрама - «драматическое произведение, разыгрываемое с начала до конца одним актером» По материалам литературного энциклопедического словаря терминов и понятий.. Если этот единственный актер играет одну роль, тогда монодрама представляет собой развернутый монолог, который может обращаться непосредственно к зрителю, к присутствующему безмолвному персонажу, или к персонажу, находящемуся за сценой. Евреинов Н. Н. в своей работе о монодраме Евреинов Н.Н. «Введение в монодраму». СПБ, 1909 г. выдвигает на первое место внутреннюю централизацию действия, превращение «чуждой мне драмы» в «мою драму», т. е. драму самого зрителя, сопереживающего с центральным «действующим» персонажем пьесы. Этого «действующего» Евреинов называет «субъектом действия» или просто «я». Отношения этого «я» к миру, его субъективные восприятия людей и вещей определяют характер развертывающегося действия монодрамы. В советскую эпоху отдельные отзвуки теории Евреинова можно найти в практике режиссеров эстетски-формалистского лагеря. При этом они брали принцип монодрамы не из его первоисточника (Евреинов), а из практики кинорежиссуры, канонизировавшей прием «монодраматического монтажа» Тимошенко С.А. «Искусство, кино и монтаж фильма». Л., 1926., задача которого -- показать зрителю видимое или чувствуемое героем, с точки зрения этого героя. Подхваченный «новыми» театрами под названием «наплывов», этот прием получил повсеместное распространение. Наиболее яркие применения его дали Мейерхольд В. Э. («Ревизор») и Соколовский М. В., режиссер Ленинградского ТРАМ («Плавятся дни», «Клёш задумчивый» и др.). В последнем случае применение этого принципа подкреплялось теоретиком ТРАМ -- Пиотровским А. И. -- как искание «диалектической, ёмкой формы драматургии» Пиотровский А. И. «Кинофикация искусств». Л., 1929 г.. Однако, возвращаясь к творчеству самого Евгения Гришковца, интересно отметить сам способ написания им монодрам. Поскольку сначала возникает спектакль и только потом текст. «Всё существует в виде темы. (…) Я это играю, и тем самым не репетирую, а работаю с текстом». Гришковец Е.В. Эфир «Эхо Москвы», 28.01. 2001. Этот уникальный способ работы над произведением берёт своё начало в кемеровском театре «Ложа», где работал Гришковец. Актёры не брали готовых пьес, а создавали спектакль во время репетиций на тему, определённую заранее. «Наши спектакли вырастали, как кристалл. Мы много разговаривали, придумывали, и потому актёры становились как бы соавторами текста». Гришковец Е.В. гзт «Вечерняя Москва» № 40, 28.02.2001. Поэтому-то свой первый текст «Как я съел собаку» он записал только через год после показа спектакля и то, только потому, что его просили об этом издатели. Впрочем, перенесённый на бумагу текст сам автор не любит, поскольку он лишился дополнительных «спецэффектов», как то: бесспорное обаяние героя, его интонация, пантомима и т.п. А напечатанные произведения, соответственно, стали материалом для литературоведческой критики и анализа. И теперь уже преимущества моноспектакля отделились от самой монодрамы. Но неожиданно разговорный текст оказался удобочитаем, приятен и даже художественно ценен. Способ, которым автор доносит свои мысли, - истории, небольшие сюжеты, которые то и дело вплетаются в канву текста. Многие критики называют их байками, анекдотами, вариантом американской «stand-up comedy» Болотян И. «Гришковец: автор, феномен, синдром», гзт. «Литературная Россия» № 42, 20.10.2006. В целом же тексты Гришковца - это сочетание ассоциаций, воспоминаний героя, которые возникают по мере того, как он рассказывает основной сюжет, если таковой присутствует. По сути дела, монопьесы Гришковца - это «лирические» монологи, в которых происходит самораскрытие чувств героя, выражение личного восприятия и душевного состояния. И здесь лишним может быть всё, что отвлечёт зрителя от монолога, в том числе и излишняя сценография. Поэтому она всегда минимальна, часто самодеятельна и при этом элегантна, как всё простое и гениальное. Морские канаты и ведро с водой для моноспектакля «Как я съел собаку», таблицы «Анатомия человека» и вентилятор для «Одновременно», тазик с водой, где плавают бумажные кораблики для «Дредноутов». Самая большая сценография в спектакле «Планета», где есть окно, а за ним маленькая комната, ветки возле окна, самолётик на верёвочке и спутник на палке. Всё условно: это только образы, сквозные символы его произведений.

Однако основное, что привлекает к нему людей это некая сопричастность каждого к процессу творчества. Ибо, говоря о собственных переживаниях, Гришковец говорит о том, что в жизни каждого. А ведь талантливым обычный человек считает автора, который пишет о нём, читателе. И не просто пишет, а пишет понятно и наглядно, собирая из маленьких кусочков - настроений, весёлых или неловких фраз, поступков, целую мозаику, мозаику человеческой жизни. И вот тут уже Евгению Гришковцу не много равных. Зрители или читатели, выйдя из зала или прочитав его произведение, ощущают сопричастность - «Это со мной было!». Пожалуй, именно в этом главный секрет его успеха, и, в конечном счёте, его феномен.

Цели и задачи урока.

• Погружение в современный литературный процесс; знакомство с новыми именами в русской литературе.
• Формирование интереса к личности и творчеству Евгения Гришковца.
• Совершенствование навыков монологической речи.
• Формирование умения работать с текстом.
• Формирование активной жизненной позиции и осмысленного выбора будущей профессии.

Оборудование урока:

• портрет Е. Гришковца;
• тексты произведений писателя;
• выставка книг и подборка газетно-журнальных материалов о Е. Гришковце;
• видеофильм “Настроение улучшилось – 2”;
• фонограммы Е. Гришковца и группы “Бигуди”.

Подготовительный этап урока:

• изучение биографии писателя, подготовка вопросов к пресс-конференции;
• чтение рассказа “Дарвин”;
• работа с текстом по вопросам.

Ход урока

Звучит музыка группы “Бигуди” + монолог “Улица”.

Слово о писателе:

Учитель. Его называют “Новым русским Пименом”, факт его появления на литературной арене - феноменом всепризнания, а его прозаическое творчество – чем-то большим, чем литературные досуги дилетанта. Он оказался по сердцу всем. В нем увидели и услышали что-то такое, чего ждали. Все. Во всяком случае, все, кто успел познакомиться с его сочинениями. Он всерьез говорит о серьезном. Это Драматург и Актер, за рекордно короткий срок (около 4-х лет) превратившийся из провинциального режиссера во всеобщего любимца, заласканного прессой, публикой и жюри самых престижных премий. Это лауреат "Антибукера", "Триумфа", "Золотой маски" в номинациях драматург, актер и режиссер. Это Евгений Гришковец.

Представьте, что Евгений Гришковец – гость нашего урока. Какие вопросы, связанные с жизнью и творчеством, вы бы задали ему?

Вопросы учащихся:

Откуда ваши корни?

Я родился в 1967 году у студентов второго курса в Кемерово. Мама – Софья, отец – Валерий. Они не подкидывали меня бабушкам, всюду брали с собой, даже когда уехали учиться в аспирантуру. Это была семья, и в этом было ее основное благополучие. Я надеюсь, что жизнь распорядится так, что однажды я буду помогать родителям.

Каким был Ваш путь в литературу?

Сначала учился в Кемеровском университете, поступил на филологический факультет в 1984 году, окончил его в 1994-м. С третьего курса меня призвали в армию. Три года в морфлоте. Поначалу казалось, что служил зря, теперь я играю спектакль "Как я съел собаку", где рассказываю о своей службе. Этот спектакль очень многое определил в моей жизни, выходит - служил не зря.

Как возникло Ваше увлечение театром?

В 1990 году, вернувшись из Германии, организовал театр "Ложа", а заодно как-то мимоходом окончил филфак. Вплоть до 1998 года мы делали по спектаклю в год, иногда получалось даже два, выступали на фестивалях самодеятельных театров, ездили за границу.

Почему Вы покинули Кемерово?

Я видел, что наш театр умирает, времени им заниматься у меня не стало, мне нужно было загнать себя в условия, в которых я либо продолжил бы театральную деятельность, либо начал бы заниматься чем-то иным. В результате возник спектакль "Как я съел собаку", который впервые я показал для семнадцати зрителей в курилке у буфета в Театре Российской армии в ноябре 1998 года. Этот показ стал поворотным в моей жизни.

- “Как я съел собаку”, “Город”, “Одновременно”, “Планета”, “Дредноуты”, “Рубашка”, “Планка”, “Следы на мне”. Эти спектакли, рассказы и сборники – далеко не полный список того, что вы сделали за последнее время. Чем ещё Вы радуете своих читателей, зрителей и слушателей?

Не знаю, насколько это радостно, но я записал несколько альбомов с группой “Бигуди”. Чуть больше года назад, совершенно не понимая, зачем и почему, а главное, не зная как, я начал вести свой Живой Журнал, который недавно вышел в виде книги “Год жж изни”. Действительно, это задокументированный год моей жизни, это желание и возможность быть открытым, по возможности честным и в этом упрямым. Ещё в мою творческую жизнь вошли ребята из Иркутска, которые привезли и показали свою чудесную работу “Настроение улучшилось – 2”. Их видео доказывает, что не нужны ни бюджеты, ни продюсеры. И актёров не надо: снимались сами. Художественный замысел важнее всего.

Почему, в отличие от остальных знаменитостей, стремящихся в Москву, Вы живёте в Калининграде?

Живу, потому что мне нравится. Я с рождения житель провинциального города. Областной центр для меня естественная среда обитания. К тому же, Калининград достался мне не по факту рождения в нём, я сам выбрал этот город и живу. Причина простая - мне нравится. С Москвой нет никаких противоречий. Никогда не участвую в провинциальных разговорах, когда ругают Москву. Наоборот. Но живу в Калининграде.

Учитель. Мы благодарим Евгения Валерьевича за искренние ответы на наши вопросы. А теперь обратимся к его произведениям.

После знакомства с рассказами Евгения Гришковца каждый может воскликнуть: “Я тоже так могу написать!” Да, текст написан достаточно простым и доступным языком. Но из страха, неумения или по причине элементарной застенчивости, семь раз отмерив, редко кому удается удачно отрезать. И, тем не менее, Гришковец смог. Он видит свое истинное предназначение в том, чтобы с полной отдачей для каждого донести все мельчайшие подробности жизни и заставить полюбить свое время.

Многие рассказы Гришковца автобиографичны. Значительное место в его творчестве занимают темы ученичества, студенчества, службы в морфлоте. Обратимся к рассказу “Дарвин”.

Анализ рассказа “Дарвин”

Увидев впервые название рассказа, вы, возможно, попытались предугадать, о чём пойдёт речь в рассказе. Каковы были ваши прогнозы?

Многие учащиеся уверены, что рассказ, так или иначе, будет связан с Чарлзом Дарвином, известным английским натуралистом и путешественником, который одним из первых высказал предположение, что движущей силой эволюции является естественный отбор.

- Определите тему рассказа .

Речь идёт о “процессе выбора” будущей профессии, о котором автору весело вспоминать.

Как старались повлиять на выбор профессии бабушка и дедушка героя?

Бабушка с дедушкой – специалисты по ихтиологии, научной карьеры они не сделали. Наш герой помнит их рассказы про Каспий, про научно-исследовательское судно, про изучение рыб, приключения, про то, что у них тогда чёрной икры было больше, чем хлеба, и этой икры они наелись на всю жизнь. Потом родился ребёнок. А потом они всю жизнь проработали в школе: “Меня бабушка часто приводила в школу, когда мне было четыре-пять лет. Я помню кабинет биологии и его закулисье. Там было много скелетов разных мелких животных, анатомические схемы человека, разные лягушки и змеи в банках со спиртом и прочее. Помню школьную теплицу, которая содержалась в идеальном порядке. Помню клумбу и цветы перед входом в школу. Бабушка любила заниматься цветами и много лет подряд занимала первое место по городу в конкурсе школьных клумб”. С детства игрушками для нашего героя служили толстые тома “Жизни животных”. К тому же в семье существовал своеобразный аттракцион: когда в дом приходили гости, маленького мальчика спрашивали, кем он хочет стать. “ Энтомологом! – громко орал я, и все смеялись. – А кем не будешь? – Орнитологом! – вопил я радостно”. Поэтому одно направление выбора будущей профессии и жизни было намечено рано.

Почему не рассматривались учебные заведения столицы и больших городов?

Да потому что, будучи человеком неопытным в жизни и неуверенным в себе, он боялся всего большого и нового: Москва и Питер его пугали. К тому же он не хотел уезжать из дома, боялся бытовых трудностей и не был уверен, что сможет бесконфликтно жить в студенческом коллективе. Ему просто хотелось интересной и весёлой студенческой жизни.

Расскажите о том, как шёл поиск учебного заведения, в котором предстояло учиться герою. Какие разочарования ожидали его на этом пути?

Кемерово, город, в котором родился и живёт наш герой, не отличался большим выбором учебных заведений. Высшее военное училище связи не рассматривалось: “Боюсь, что карьера военного для моей мамы была страшнее карьеры дворника”. Политехнический институт, который закончили родители, тоже не рассматривался, по причине полного отсутствия интереса к точным наукам. По тем же причинам в планы не входил и технологический институт пищевой промышленности. Были ещё университет, институт культуры и медицинский. Мединститут привлекал героя, во-первых, потому, что там преподавал его любимый дядя; во-вторых, там учился его двоюродный брат, который водил его на капустники и концерты студенческой самодеятельности. К тому же студенты одевались модно и ярко, а в юности нравится всё неординарное, яркое. И всё было бы хорошо, если бы не одно НО. Первая же экскурсия в “анатомичку” показала, что оно совершенно не переносит запах формалина, а всё увиденное в музее повергло его в обморок. “На медицинском тут же был поставлен жирный крест”.

Институт культуры оттолкнул юношу постными и тоскливыми физиономиями студентов, ощущением ненужности того, что они поют и пляшут. Это вызывало страшную тоску и безрадостность: “В обморок я, конечно, от увиденного и услышанного не падал, но запах формалина, мне казалось, преследовал меня и исходил обильно из всего мною увиденного и услышанного”. “Само отсутствие надежды на жизненное счастье и радость, которыми были наполнены коридоры и аудитории этого учебного заведения, заставили меня твёрдо отказаться от мысли поступить в институт культуры”. Оставался Кемеровский государственный университет.

Как по-вашему, почему после дня открытых дверей молодой человек отказывается поступать на биофак, хотя и бабушка, и дедушка его были биологами, да и сам он “очень хотел захотеть поступить именно на биофак”?

Любовь к биологии изначально была вызвана не только бабушкой и дедушкой, но и образами романтических литературных героев: доктора Айболита и Паганеля. Дама же, пришедшая на день открытых дверей с опозданием на 20 минут, окинула собравшихся недружелюбным взглядом. Всё, что она делала, казалось неискренним и сделанным ради галочки: мероприятие проведено. Рухнули и надежды героя на то, что с посещением лабораторий он вновь испытает детскую любовь “к жучкам и паучкам”. Препариуемые лягушки вызывали жалость, а в аудиториях неприятно пахло. Вывод неутешительный: “Я не встретил там, в лабораториях и аудиториях, ни одного человека, который бы совпадал с моим образом и моим представлением о том, как должен выглядеть учёный”.

Почему отсеялись юридический и исторический?

Начнём с того, что сразу два эти факультета не были решительно отвергнуты героем сразу. Юридический факультет привлёк его своей избранностью и элитарностью. Ещё бы, студенты с серьёзными лицами, одетые в модные кожаные пиджаки и с модными же дипломатами в руках рождали ощущение несбыточности, неосуществимости. Он понял, что по каким-то параметрам недотягивает до этого факультета, а зачастую именно ощущение недоступности и манит. Гришковец говорит, что поставил на нём бледненькую галочку, то есть оставил как возможный вариант.

Экскурсия на исторический факультет тоже не внесла ясности в профессиональное самоопределение героя. Выступления преподавателей в целом не разочаровали его, один из них даже “сорвал аплодисменты”. Но студенческая жизнь была “закручена” вокруг гитары. На фотографиях факультетской газеты часто фигурировали люди с гитарой: “То эти люди сидели у костра и пели под гитару, то стояли на сцене с гитарами и пели, а то шли с рюкзаками куда-то, но помимо рюкзаков несли ещё и гитары… здесь явно чувствовался культ человека с гитарой. А я на гитаре играть не умел, знал, что уже не научусь, в связи с этим песни под гитару мне не нравились, я в них не верил и понимал, что на историческом факультете у меня нет никаких шансов”.

Что заставило героя отправиться на самый несимпатичный для него дамский факультет?

Филологическому факультету предшествовала поездка на романо-германский факультет. Выступление преподавателя, сулящего “волшебный мир”, который открывает знание иностранных языков, мысль о том, что “по-настоящему культурным человеком может считать себя тот, кто знает минимум пару языков, помимо родного”, выступления студентов – всё это, по сути, убедило героя, что это именно то, что он хочет. Поэтому поездка на филфак была чистой формальностью: чтобы успокоить себя и родителей и снять все возможные сомнения.

Есть ли в рассказе детали, говорящие нам о том, что герой всё-таки поступит именно на филфак?

С самого начала мы понимаем, что именно этот факультет будет выбран героем. Во-первых, отбор языковых средств убеждает нас в этом: в библиотеке “приятно пахло ” (помните запах в лабораториях биофака?), “царили приглушённые звуки”, “в читальном зале было светло и хорошо” . Именно здесь он наконец-то понял, что учёба в университете – “это реальность, и что это, наверное, трудно, но это хорошо”.

Обратимся к личности Михаила Николаевича Дарвина, заглавного героя рассказа. Какие средства создания образа героя использует автор в этом рассказе?

Портрет. Какие изобразительно-выразительные средства в описании внешности и костюма помогают понять авторское отношение к преподавателю? (В описании портрета несколько раз встречается слово красивый . Сравнения (волосы, когда-то чёрные, как уголь; одежда, как из кино), эпитеты “человек упругий, сильный и здоровый”, жесты “скупые, плавные, но выразительные” помогают представить действительно красивого человека.

Речевая характеристика. Как говорит Дарвин? Как подбирает лексику? Как реагирует на реплики из зала и на свои собственные слова? (Манера непринуждённая, он иронизирует над слушателями и над самими собой, говорит честно, открыто, но не запугивая абитуриентов, требует честности в ответах и написании сочинения).

Жесты, поступки. Это средство типизации представлено менее ярко, но всё-таки какие-то черты можно заметить. Какие? Как характеризует преподавателя его разговор с дамой на крыльце университета? (Мы видим его совершенно естественным: сомневающимся, способным испытывать неловкость за сказанное, человечным. То есть естественным человеком. И этой своей “естественностью” он вызывает симпатию героя, а значит, читателей).

Как часто в жизни мы стоим перед выбором. И зачастую это выбор зависит от того, кто находится рядом с нами, кто может подсказать, направить. Михаил Николаевич Дарвин оказался тем самым человеком, который своей внешностью, своей манерой говорить искренне, непринуждённо, правдиво и естественно пленил мятущуюся душу абитуриента и таким образом определил его выбор.

Что вы можете сказать о писательском стиле Гришковца?

Его творчество привлекает простотой и искренностью самих рассказов и какой-то детской открытостью рассказчика. Мелочи и детали в рассказах не раздражают, но умиляют автора, который радуется им как подробностям и – шире – как знакам жизни. Увлечение мелочами надо рассматривать как часть общего стремления его (его лирического героя) к простоте.

Его “открытые” тексты провоцируют собственную память. И уже вслед за ним хочется писать свои рассказы, основанные на реальных событиях собственной жизни.

Хотелось бы, чтобы среди читающей молодёжи появилась мода на Гришковца – мода на “ныне невообразимую неспешность рассказа, на повторы и возвращения к уже сказанному, на спокойный, ничем и никем не взбудораженный, не взнервленный тон”. В эпоху расцвета искусства визажа и имиджмейкерства Гришковец вышел “без грима”.

В качестве домашнего задания учащимся предлагается:

• прочитать рассказы Евгения Гришковца из сборников “Следы на мне” или “Планка” на выбор, написать отзыв или сочинение-эссе;
• подготовить презентацию по творчеству Евгения Гришковца.