Джованни Станки, прозванный Де Фьори («цветочник»); Рим, 1608 - после 1675 - итальянский художник-натюрмортист и декоратор.

Натюрморт Джованни Станки, 17 век.

Арбузы в наше время - это уже совсем не арбузы прошлых лет, как свидетельствует живопись. Посмотрите на картину 17-го века итальянского художника Джованни Станки. На одном из его натюрмортов ("Арбузы, персики, груши и другие фрукты в пейзаже", 1645-72) изображён разрезанный арбуз с ножом, застывшим над розоватой, бледной мякотью, полной тёмных семян - и он очень сильно отличается от ярких сочных красных арбузов с небольшой россыпью семян, которые мы видим, когда разрезаем их сегодня.

Картина, которая была продана в прошлом году на Christie"s, показывает арбуз в разгаре одомашнивания из дикорастущей формы, которая возникла в Африке.

Проследим работу селекционеров, которая привела к эволюции арбуза, по картинам старых мастеров! Как здорово, что многие художники любили рисовать арбузы! Эти картины вполне можно показывать на занятиях по обучению селекции сельскохозяйственных культур.

С течением времени арбузы стали иметь разные формы, в них стало меньше семян, больше воды (они стали заметно более сочными) и сахара, у них появилась замечательная яркая красная мякоть, которой не было у первоначальной дикой формы.

Самое интересное: это не конец эволюции, арбузы продолжают развиваться и меняться и сегодня !

Сейчас у нас уже есть бессемянные арбузы, дыни, и даже - о ужас - арбузы с человеческими лицами. И квадратные арбузы тоже!

Большинство из нас, вероятно, на каком-то уровне понимает, что большинство фруктов, овощей и мяса в наших продуктовых магазинах - не полностью натуральные продукты, а то, что мы получили в результате многовековой селекции и модификации. Например, почти вся наша морковь сегодня - оранжевая, несмотря на то, что она раньше имела оттенки от жёлтого до фиолетового (в 17-ом веке). Но человечество решило культивировать только оранжевую разновидность моркови, с изрядным количеством бета-каротина. Персик, также, в диком виде ранее растущий в Китае, со временем стал несравнимо крупнее, слаще.

Работы художников, старых мастеров, заморозили фрагменты, остановили время, в том числе моменты нашей истории сельского хозяйства.

Ниже приведены несколько примеров арбузов из прошлого, след которых остался в искусстве.

Альберт Экхаут, "Ананасы, арбузы и другие фрукты (фрукты Бразилии)" (17 век), масло на холсте (Национальный музей Дании).

Джован Баттиста Руопполо, "Натюрморт с фруктами" (17 век), масло на холсте.

Рафаэль Пил, "Дыни и ипомея" (1813), холст, масло (Смитсоновский американский художественный музей).

Джеймс Пил, "Натюрморт" (1824), масло, панель (музей искусств Гонолулу).

Агостиньо Жозе да Мота, "Папайя и арбуз" (1860), холст, масло (Национальный музей изящных искусств).

Михаил Стефанеску, "Натюрморт фрукты" (1864).

Алван Фишер, "Натюрморт с арбузами и персиками" (19 век), масло, холст на оргалите.

Станки Джованни (1608 — 1675) итальянский художник-натюрмортист и декоратор.

Станки родился в Риме в 1608 году в семье художников. В муниципальном архиве Рима есть упоминания трех художников с фамилией Станки, все они проживали в 1656 году на Страда Паолина: Джованни (1608 — после 1675), Никколо (около 1623—1690) и Анджело (1626 — после 1675). Все три брата были достаточно плодовитыми художниками, однако все счета и контракты были заключены на имя Джованни, — вероятно, как старший брат он был ответственен за финансы семейной артели. Поэтому, определение какому из братьев принадлежит авторство той или иной картины всегда представляло определенные трудности.

Джованни Станки упоминается впервые в 1634 году, в реестре гильдии художников Святого Луки. Членство в гильдии было платным и позволяло художнику завести знакомства и получить заказы у богатых семей. В 1638 году Станки написал для семьи Барберини картину на которой был изображен герб семейства увитый цветами. Многие богатые римские семейства заказывали картины Станки . В сотрудничестве со специализирующимися на росписи художниками Бачиччио и Маратти, а также в сотрудничестве с Марио Нуцци, который был как и Станки специалистом по цветочным натюрмортам, Станки получает богатые заказы. Так в счете датируемым 1670 годом, выписанном для семьи Колонна, упоминаются Джованни Станки и Нуцци, как ответственные за натюрморты, украшающие знаменитое зеркало в Палаццо Колонна.

В 1660 году Станки по заказу кардинала Флавио Киджи, декорировал его галерею цветочными и фруктовыми натюрмортами. Кардинал Киджи оставался его основным заказчиком до 1673 года. По заказу кардинала Бенедетто Памфили Станки расписал натюрмортами корпуса музыкальных инструментов. В 1675 году Станки работал с Чиро Ферри, декорируя зеркала в Палаццо Боргезе. Как и Марио Нуцци, Станки работал и как театральный декоратор. Большинство сохранившихся картин Станки находятся в Риме. В Галерее Паллавичини хранятся две картины, в Капитолийских музеях хранятся две наддверных росписи, ранее принадлежавших коллекции семьи Саккетти. Цветочные гирлянды работы Станки украшают люнеты в Палаццо Колонна. Выполненные по заказу Виттории делла Ровере (ранее 1686 года) две цветочных гирлянды, сейчас находятся в галерее Уффици и Палаццо Питти.

В 1660 году Станки по заказу кардинала Флавио Киджи , декорировал его галерею цветочными и фруктовыми натюрмортами . Кардинал Киджи оставался его основным заказчиком до 1673 года. По заказу кардинала Бенедетто Памфили Станки расписал натюрмортами корпуса музыкальных инструментов. В 1675 году Станки работал с Чиро Ферри , декорируя зеркала в Палаццо Боргезе . Как и Марио Нуцци, Станки работал и как театральный декоратор. Большинство сохранившихся картин Станки находятся в Риме. В Галерее Паллавичини хранятся две картины, в Капитолийских музеях хранятся две наддверных росписи, ранее принадлежавших коллекции семьи Саккетти . Цветочные гирлянды работы Станки украшают люнеты в Палаццо Колонна. Выполненные по заказу Виттории делла Ровере (ранее 1686 года) две цветочных гирлянды, сейчас находятся в галерее Уффици и Палаццо Питти .

Натюрморт с арбузами

Одна из картин Станки, "Натюрморт с арбузами " , привлекла внимание историков, биологов и широкой общественности как наглядная иллюстрация результатов селекции . На картине видно, что в 17 в. корка у арбуза была гораздо толще, жесткая ткань разделяла съедобную мякоть на ячейки, а косточки были гораздо крупнее .

Напишите отзыв о статье "Станки, Джованни"

Литература

• Lanfranco Ravelli Stanchi dei fiori, Bergamo 2005. (итал.)
• Alberto Cottino Natura silente. Nuovi studi sulla natura morta italiana, Torino 2007. (итал.)
• M. Gregori, J. G. Prinz von Hohenzollern Stille Welt - Italienische Stilleben: Arcimboldo, Caravaggio, Strozzi, exhibition catalogue, Munich, 2003, p. 48, figs. 5, as "Giovanni (?) Stanchi" (the second). (англ.)

Примечания

Ссылки

Отрывок, характеризующий Станки, Джованни

– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех. Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.