Очень кратко Охотничья шхуна во главе с умным жестоким капитаном подбирает тонущего после кораблекрушения литератора. Герой проходит череду испытаний, закалив при этом дух, но не растеряв по пути гуманность.

Литературный критик Гэмфри ван Вейден (роман написан от его лица) терпит кораблекрушение по пути в Сан-Франциско. Тонущего подбирает судно «Призрак», направляющееся в Японию для охоты на котиков.

На глазах Гэмфри умирает штурман: перед отплытием он сильно закутил, его так и не смогли привести в чувство. Капитан корабля, Вольф Ларсен, остаётся без помощника. Он приказывает выбросить тело умершего за борт. Слова из Библии, необходимые для погребения, он предпочитает заменить фразой: «И останки будут опущены в воду».

Лицо капитана производит впечатление «ужасной, сокрушающей умственной или духовной силы». Он предлагает ван Вейдену, изнеженному джентльмену, живущему за счёт состояния семьи, стать юнгой. Наблюдая за расправой капитана с молодым юнгой Джорджем Личем, который отказывался перейти в ранг матроса, Гэмфри, не привыкший к грубой силе, подчиняется Ларсену.

Ван Вейден получает прозвище Горб и работает на камбузе с коком Томасом Мэгриджем. Ранее заискивавший перед Гэмфри кок теперь груб и жесток. За свои промахи или неподчинение весь экипаж получает побои от Ларсена, достаётся и Гэмфри.

Вскоре ван Вейден раскрывает капитана с другой стороны: Ларсен читает книги - он занимается самообразованием. Между ними часто проходят беседы о праве, этике и бессмертии души, в которое верует Гэмфри, но которое отрицает Ларсен. Последний считает жизнь борьбой, «сильные пожирают слабых, чтобы сохранять свою силу».

За особое внимание Ларсена к Гэмфри кок злится ещё больше. Он постоянно точит на юнгу нож на камбузе, пытаясь запугать ван Вейдена. Тот признаётся Ларсену, что боится, на что капитан с насмешкой замечает: «Как же так, ...ведь вы будете жить вечно? Вы - бог, а бога нельзя убить». Тогда Гэмфри одалживает нож у матроса и тоже принимается демонстративно точить его. Мэгридж предлагает мировую и с тех пор ведёт себя с критиком ещё более подобострастно, чем с капитаном.

В присутствии ван Вейдена капитан и новый штурман избивают гордого матроса Джонсона за его прямолинейность и нежелание покоряться зверским прихотям Ларсена. Лич перевязывает раны Джонсона и при всех называет Вольфа убийцей и трусом. Экипаж испуган его смелостью, Гэмфри же восхищён Личем.

Вскоре ночью исчезает штурман. Гэмфри видит, как из-за борта на судно влезает Ларсен с окровавленным лицом. Он идёт на бак, где спят матросы, чтобы найти виновного. Вдруг они нападают на Ларсена. После многочисленных побоев ему удаётся уйти от матросов.

Капитан назначает штурманом Гэмфри. Теперь все должны звать его «мистер ван Вейден». Он успешно пользуется советами матросов.

Отношения между Личем и Ларсеном обостряются всё больше. Капитан считает Гэмфри трусом: его мораль на стороне благородных Джонсона и Лича, но вместо того, чтобы помочь им убить Ларсена, он остаётся в стороне.

Лодки с «Призрака» уходят в море. Погода резко меняется и разражается буря. Благодаря морскому мастерству Вольфа Ларсена удаётся спасти и вернуть на корабль почти все лодки.

Внезапно исчезают Лич и Джонсон. Ларсен хочет найти их, но вместо беглецов экипаж замечает лодку с пятью пассажирами. Среди них есть женщина.

Неожиданно в море замечают Джонсона и Лича. Поражённый ван Вейден обещает Ларсену убить его, если капитан вновь начнёт истязать матросов. Вольф Ларсен обещает не трогать их и пальцем. Погода ухудшается, капитан же играет с ними, пока Лич и Джонсон отчаянно борются со стихией. Наконец их переворачивает волной.

Спасённая женщина сама зарабатывает себе на жизнь, что восхищает Ларсена. Гэмфри узнаёт в ней писательницу Мод Брюстер, она же догадывается, что ван Вейден - критик, лестно рецензировавший её сочинения.

Новой жертвой Ларсена становится Мэгридж. Кока привязывают к верёвке и окунают в море. Акула откусывает ему стопу. Мод упрекает Гэмфри в бездействии: он даже не пытался помешать издевательству над коком. Но штурман поясняет, что в этом плавучем мирке нет права, чтобы выжить, не нужно спорить с чудовищем-капитаном.

Мод - «хрупкое, эфирное создание, стройное, с гибкими движениями». У неё правильный овал лица, каштановые волосы и выразительные карие глаза. Наблюдая за её беседой с капитаном, Гэмфри улавливает тёплый блеск в глазах Ларсена. Теперь Ван Вейден понимает, как мисс Брюстер дорога ему.

«Призрак» встречается в море с «Македонией» - судном брата Вольфа, Смерть-Ларсена. Брат проводит манёвр и оставляется охотников «Призрака» без добычи. Ларсен реализует хитрый план мести и забирает матросов брата на своё судно. «Македония» бросается в погоню, но «Призрак» скрывается в тумане.

Вечером Гэмфри видит бьющуюся в объятиях капитана Мод. Внезапно он отпускает её: у Ларсена приступ головной боли. Гэмфри хочет убить капитана, но мисс Брюстер останавливает его. Ночью вдвоём они покидают корабль.

Через несколько дней Гэмфри и Мод добираются до Острова Усилий. Людей там нет, только лежбище котиков. Беглецы стоят хижины на острове - придётся здесь зимовать, на лодке им не добраться до берега.

Однажды утром ван Вейден обнаруживает возле берега «Призрак». На нём только капитан. Гэмфри не решается убить Вольфа: мораль сильнее его. Весь его экипаж переманил к себе Смерть-Ларсен, предложив бо́льшую плату. Вскоре ван Вейден понимает, что Ларсен ослеп.

Гэмфри и Мод решают восстановить сломанные мачты, чтобы уплыть с острова. Но Ларсен против: он не позволит им хозяйничать на своём корабле. Мод и Гэмфри работают целый день, но за ночь Вольф всё уничтожает. Они продолжают восстановительные работы. Капитан делает попытку убить Гэмфри, но Мод спасает его, ударив Ларсена дубинкой. С ним случается припадок, сначала отнимается правая, а потом левая сторона.

«Призрак» отправляется в путь. Вольф Ларсен умирает. Ван Вейден отправляет его тело в море словами: «И останки будут опущены в воду».

Появляется американское таможенное судно: Мод и Гэмфри спасены. В этот момент они объясняются друг другу в любви.

Глава I

Не знаю, как и с чего начать. Иногда, в шутку, обвиняю во всем случившемся Чарли Фэрасета. В долине Милл, под сенью горы Тамальпай, у него была дача, но он приезжал туда только зимой и отдыхал за чтением Ницше и Шопенгауэра. А летом он предпочитал выпариваться в пыльной духоте города, надрываясь от работы.

Если бы не моя привычка приезжать к нему каждую субботу в полдень и оставаться у него до утра следующего понедельника, то это чрезвычайное утро январского понедельника не застало бы меня в волнах бухты Сан-Франциско.

И не потому это произошло, что я сел на плохое судно; нет, «Мартинес» был новый пароходик и совершал всего четвертый или пятый рейс между Саусалито и Сан-Франциско. Опасность таилась в густом тумане, который обволакивал бухту и о коварстве которого я как сухопутный житель мало знал.

Вспоминаю спокойную радость, с какой я уселся на верхней палубе, у лоцманской рубки , и как туман захватил мое воображение своей таинственностью.

Дул свежий морской ветер, и некоторое время я был один в сырой мгле, впрочем, не совсем один, так как я смутно чувствовал присутствие лоцмана и того, кого я принимал за капитана, в стеклянном домике над моей головой.

Вспоминаю, как я думал тогда об удобстве разделения труда, делавшем ненужным для меня изучение туманов, ветров, течений и всей морской науки, если я хочу навестить друга, живущего по другую сторону залива. «Хорошо, что люди разделяются по специальностям», – думал я в полудремоте. Познания лоцмана и капитана избавляли от забот несколько тысяч людей, которые знали о море и о мореплавании не больше, чем я. С другой стороны, вместо того чтобы расходовать свою энергию на изучение множества вещей, я мог сосредоточить ее на немногом и более важном, например, на анализе вопроса: какое место занимает писатель Эдгар По в американской литературе? – кстати, тема моей статьи в последнем номере журнала «Атлантик».

Когда, садясь на пароход, я проходил через каюту, с удовольствием заметил полного человека, читавшего «Атлантик», открытый как раз на моей статье. Тут опять было разделение труда: специальные познания лоцмана и капитана позволяли полному джентльмену, пока его везли из Саусалито в Сан-Франциско, знакомиться с моими специальными познаниями о писателе По.

Какой-то краснолицый пассажир, громко захлопнув за собой дверь каюты и выйдя на палубу, прервал мои размышления, и я успел только отметить у себя в мозгу тему для будущей статьи под названием: «Необходимость свободы. Слово в защиту художника».

Краснолицый человек бросил взгляд на будку лоцмана, посмотрел пристально на туман, проковылял, громко топая, взад и вперед по палубе (у него были, по-видимому, искусственные конечности) и стал рядом со мной, широко расставив ноги, с выражением явного удовольствия на лице. Я не ошибся, когда решил, что вся его жизнь протекла на море.

– Этакая пакостная погода поневоле делает людей седыми раньше времени, – сказал он, кивнув на лоцмана, стоявшего в своей будке.

– А я не думал, что тут требуется особое напряжение, – ответил я, – кажется, дело просто как дважды два четыре. Они знают направление по компасу, расстояние и скорость. Все это точно, как математика.

– Направление! – возразил он. – Просто, как дважды два; точно, как математика! – Он укрепился потверже на ногах и откинулся назад, чтобы посмотреть на меня в упор.

– А что вы думаете насчет этого течения, которое мчится теперь через Золотые Ворота? Знакома ли вам сила отлива? – спросил он. – Поглядите, как быстро относит шхуну. Слышите, как звонит буй , а мы идем прямо на него. Смотрите, им приходится менять курс.

Из тумана несся заунывный колокольный звон, и я видел, как лоцман быстро поворачивал штурвал . Колокол, который, казалось, был где-то прямо перед нами, звонил теперь сбоку. Наш собственный гудок хрипло гудел, и время от времени доносились до нас из тумана гудки других пароходов.

– Это, должно быть, пассажирский, – сказал вновь пришедший, обратив мое внимание на гудок, донесшийся справа. – А там, слышите? Это говорят в рупор, вероятно, с плоскодонной шхуны. Да, я так и думал! Эй вы, на шхуне! Глядите в оба! Ну, сейчас затрещит какой-нибудь из них.

Невидимое судно издавало гудок за гудком, и рупор звучал, как бы пораженный ужасом.

– А теперь они обмениваются приветствиями и стараются разойтись, – продолжал краснолицый человек, когда встревоженные гудки прекратились.

Его лицо сияло и глаза искрились от возбуждения, когда он переводил на человеческий язык все эти сигналы гудков и сирен.

– А это вот сирена парохода, держащего курс налево. Слышите этого молодца с лягушкой в горле? Это паровая шхуна, насколько я могу судить, ползет против течения.

Пронзительный тонкий свисток, визжа, как будто он взбесился, слышался впереди, очень близко от нас. Зазвучали гонги на «Мартинесе». Наши колеса остановились. Их пульсирующие удары замерли и потом начались вновь. Взвизгивающий свисток, как чириканье сверчка среди рева больших зверей, донесся из тумана сбоку, а затем стал звучать все слабее и слабее.

Я посмотрел на моего собеседника, желая получить разъяснение.

– Это один из дьявольски отчаянных баркасов, – сказал он. – Я даже, пожалуй, желал бы потопить эту скорлупку. От таких-то и бывают разные неприятности. А какая от них польза? Всякий негодяй садится на такой баркас, гонит его и в хвост и в гриву. Отчаянно свистит, желая проскочить среди других, и пищит всему свету, чтоб его сторонились. Сам-то не может уберечь себя. А вы должны смотреть в оба. Уйди с дороги! Это самое элементарное приличие. А они этого как раз и не знают.

Меня развеселил его непонятный гнев, и, пока он возмущенно ковылял взад и вперед, я любовался романтическим туманом. И он действительно был романтичен, этот туман, подобный серому призраку бесконечной тайны, – туман, клубами окутывавший берега. А люди, эти искры, одержимые сумасшедшей тягой к труду, проносились через него на своих стальных и деревянных конях, пронизывая самое сердце его тайны, слепо прокладывая свои пути сквозь невидимое и перекликаясь в беспечной болтовне, в то время как сердца их сжимались от неуверенности и страха. Голос и смех моего спутника вернули меня к действительности. Я тоже шел ощупью и спотыкался, полагая, что с открытыми и ясными глазами иду сквозь тайну.

– Алло! Кто-то пересекает нам путь, – говорил он. – Вы слышите? Идет на всех парах. Идет прямо на нас. Он, верно, еще не слышит нас. Относит ветром.

Свежий бриз дул нам в лицо, и я уже ясно слышал гудок сбоку, несколько впереди нас.

– Пассажирский? – спросил я.

– Не очень-то хочется ему щелкнуться! – Он насмешливо хмыкнул. – И у нас закопошились.

Я взглянул наверх. Капитан высунул голову и плечи из лоцманской будки и пристально всматривался в туман, как будто он мог пронизать его силой воли. Лицо его выражало такое же беспокойство, как и лицо моего спутника, который подошел к перилам и смотрел с напряженным вниманием в сторону невидимой опасности.

Затем все произошло с непостижимой быстротой. Туман вдруг рассеялся, как будто расщепленный клином, и из него вынырнул остов парохода, тянувшего за собою с обеих сторон клочья тумана, точно водоросли на хоботе Левиафана . Я увидел лоцманскую будку и человека с белой бородой, высунувшегося из нее. Он был одет в синюю форменную тужурку, и я помню, что он показался мне красивым и спокойным. Его спокойствие при этих обстоятельствах было даже страшным. Он встречал свою судьбу, шел с ней рука об руку, хладнокровно размеряя ее удар. Наклонившись, он смотрел на нас без всякой тревоги, внимательным взглядом, как будто желая определить с точностью то место, где мы должны были столкнуться, и не обратил ровно никакого внимания, когда наш лоцман, бледный от бешенства, прокричал:

– Ну, радуйтесь, вы сделали свое дело!

Вспоминая прошлое, я вижу, что замечание было так верно, что вряд ли можно было ожидать на него возражений.

– Ухватитесь за что-нибудь и повисните, – обратился ко мне краснолицый человек. Вся горячность его исчезла, и он точно заразился сверхъестественным спокойствием.

– Прислушайтесь, как закричат женщины, – продолжал он угрюмо, почти злобно, и мне показалось, что он когда-то уже испытал подобное происшествие.

Пароходы столкнулись раньше, чем я мог последовать его совету. Должно быть, мы получили удар в самый центр, потому что я уже не видел ничего: чужой пароход исчез из круга моего зрения. «Мартинес» круто накренился, а затем раздался треск раздиравшейся обшивки. Я был отброшен навзничь на мокрую палубу и едва успел вскочить на ноги, услышал жалобные вопли женщин. Я уверен, что именно эти неописуемые, леденящие кровь звуки заразили меня общей паникой. Я вспомнил о спасательном поясе, спрятанном у меня в каюте, но в дверях был встречен и отброшен назад диким потоком мужчин и женщин. Что происходило в течение нескольких следующих минут, я совершенно не мог сообразить, хотя отлично припоминаю, что я стаскивал вниз с верхних перил спасательные круги, а краснолицый пассажир помогал надевать их истерически кричавшим женщинам. Воспоминание об этой картине сохранилось у меня яснее и отчетливее, чем что-либо за всю мою жизнь.

Вот как разыгрывалась сцена, которую я вижу перед собой и до сих пор.

Зубчатые края дыры, образовавшейся в боку каюты, сквозь которую вертящимися клубами врывался серый туман; опустевшие мягкие сиденья, на которых валялись доказательства внезапного бегства: пакеты, ручные саквояжи, зонтики, свертки; полный господин, читавший мою статью, а теперь обмотанный пробкой и парусиной, все с тем же журналом в руках, спрашивающий меня с монотонной настойчивостью, думаю ли я, что есть опасность; краснолицый пассажир, храбро ковыляющий на своих искусственных ногах и набрасывающий спасательные пояса на всех проходящих мимо, и, наконец, бедлам воющих от отчаяния женщин.

Вопль женщин больше всего действовал мне на нервы. То же, по-видимому, угнетало и краснолицего пассажира, потому что передо мной стоит еще и другая картина, которая тоже никогда не изгладится из моей памяти. Толстый господин засовывает журнал в карман своего пальто и странно, как бы с любопытством, озирается по сторонам. Сбившаяся толпа женщин с искаженными бледными лицами и с открытыми ртами кричит, как хор погибших душ; и краснолицый пассажир, теперь уже с багровым от гнева лицом и с руками, поднятыми над головой, точно он собирался бросать громовые стрелы, кричит:

– Замолчите! Перестаньте же, наконец!

Я помню, что эта сцена вызвала во мне внезапный смех, а в следующее мгновение я понял, что заражаюсь истерикой; эти женщины, полные страха смерти и не желавшие умирать, были мне близки, как мать, как сестры.

И я помню, что вопли, которые они издавали, напомнили мне вдруг свиней под ножом мясника, и сходство это своей яркостью ужаснуло меня. Женщины, способные на самые прекрасные чувства и нежнейшие привязанности, стояли теперь с открытыми ртами и кричали во всю мочь. Они хотели жить, они были беспомощны, как крысы, попавшие в западню, и все они вопили.

Ужас этой сцены выгнал меня на верхнюю палубу. Я почувствовал себя дурно и опустился на скамейку. Смутно видел и слышал я, как люди с воплями проносились мимо меня к спасательным шлюпкам, стараясь их спустить собственными силами. Это было совершенно то самое, что я читал в книгах, когда описывались подобные сцены. Блоки срывались. Все было в неисправности. Удалось спустить одну лодку, но в ней оказалась течь; перегруженная женщинами и детьми, она наполнилась водой и перевернулась. Другую лодку спустили одним концом, а другой застрял на блоке. Никаких следов чужого парохода, бывшего причиной несчастья, не было видно: я слышал, как говорили, что он, во всяком случае, должен выслать за нами свои лодки.

Я спустился на нижнюю палубу. «Мартинес» быстро шел ко дну, и видно было, что конец близок. Многие пассажиры стали бросаться в море через борт. Другие же, в воде, умоляли, чтобы их приняли обратно. Никто не обращал на них внимания. Послышались крики, что мы тонем. Началась паника, которая захватила и меня, и я, с целым потоком других тел, бросился через борт. Как я перелетел через него, я положительно не знаю, хотя и понял в ту же минуту, почему те, кто бросился в воду раньше меня, так сильно желали вернуться наверх. Вода была мучительно холодна. Когда я погрузился в нее, меня точно обожгло огнем, и в то же время холод пронизал меня до мозга костей. Это была как бы схватка со смертью. Я задыхался от острой боли в легких под водой, пока спасательный пояс не вынес меня обратно на поверхность моря. Во рту у меня был вкус соли, и что-то сжимало мне горло и грудь.

Но самым ужасным был холод. Я чувствовал, что смогу прожить только несколько минут. Люди боролись за жизнь вокруг меня; многие шли ко дну. Я слышал, как они взывали о помощи, и слышал плеск весел. Очевидно, чужой пароход все-таки спустил свои шлюпки. Время шло, и я изумлялся тому, что я все еще жив. В нижней половине тела я не утратил чувствительности, но леденящее онемение обволакивало мое сердце и вползало в него.

Мелкие волны со злобно пенившимися гребешками перекатывались через меня, заливали мне рот и все сильнее вызывали приступы удушья. Звуки вокруг меня становились неясными, хотя я все же услышал последний, полный отчаяния вопль толпы вдали: теперь я знал, что «Мартинес» пошел ко дну. Позже – насколько позже, не знаю – я пришел в себя от объявшего меня ужаса. Я был один. Я не слышал больше криков о помощи. Раздавался только шум волн, фантастически вздымавшихся и мерцавших в тумане. Паника в толпе, объединенной некоторой общностью интересов, не так ужасна, как страх в одиночестве, и такой страх я теперь испытывал. Куда несло меня течение? Краснолицый пассажир говорил, что поток отлива мчится через Золотые Ворота. Значит, меня уносило в открытый океан? А спасательный пояс, в котором я плыл? Разве не мог он каждую минуту лопнуть и развалиться? Я слышал, что пояса делаются иногда из простой бумаги и сухого камыша, скоро пропитываются водой и теряют способность держаться на поверхности. А я не мог бы проплыть без него и одного фута. И я был один, несясь куда-то среди серой первобытной стихии. Признаюсь, что мною овладело безумие: я стал громко кричать, как перед этим кричали женщины, и колотил по воде онемевшими руками.

Как долго это продолжалось, я не знаю, ибо подоспело на помощь забытье, от которого остается не больше воспоминаний, чем от тревожного и мучительного сна. Когда я пришел в себя, мне показалось, что прошли целые века. Почти над самой моей головой выплывал из тумана нос какого-то судна, и три треугольных паруса, один над другим, туго вздувались от ветра. Там, где нос разрезал воду, море вскипало пеной и булькало, и казалось, что я нахожусь на самом пути корабля. Я пробовал закричать, но от слабости не мог издать ни единого звука. Нос нырнул вниз, едва не коснувшись меня, и окатил меня потоком воды. Потом длинный черный борт судна начал скользить мимо так близко, что я мог бы прикоснуться к нему рукой. Я старался дотянуться до него, с безумной решимостью вцепиться в дерево своими ногтями, но мои руки были тяжелы и безжизненны. Снова я попытался кричать, но так же безуспешно, как и в первый раз.

Затем мимо меня пронеслась и корма судна, то опускаясь, то поднимаясь во впадинах между волнами, и я увидел человека, стоящего у штурвала, и другого, который, казалось, ничего не делал и только курил сигару. Я видел, как дым выходил из его рта, в то время как он медленно поворачивал голову и смотрел поверх воды в моем направлении. Это был небрежный, бесцельный взгляд – так смотрит человек в минуты полного покоя, когда его не ждет никакое очередное дело, а мысль живет и работает сама по себе.

Но в этом взгляде были для меня жизнь и смерть. Я видел, что корабль уже готов утонуть в тумане, видел спину матроса, стоявшего у руля, и голову другого человека, медленно поворачивавшегося в мою сторону, видел, как его взгляд упал на воду и случайно коснулся меня. На его лице было такое отсутствующее выражение, точно он был занят какой-то глубокой мыслью, и я боялся, что если глаза его и скользнут надо мной, то все-таки он не увидит меня. Но его взгляд вдруг остановился прямо на мне. Он пристально вгляделся и заметил меня, потому что тотчас же подскочил к штурвалу, оттолкнул рулевого и стал обеими руками вертеть колесо, выкрикивая какую-то команду. Мне показалось, что судно изменило направление, скрываясь в тумане.

Я чувствовал, что теряю сознание, и попытался напрячь всю силу воли, чтобы не поддаться темному забытью, обволакивавшему меня. Немного спустя я расслышал удары весел по воде, раздававшиеся ближе и ближе, и чьи-то восклицания. А потом совсем близко я услышал, как кто-то закричал: «Да какого же черта вы не откликаетесь?» Я понял, что это относится ко мне, но забытье и мрак поглотили меня.

Глава II

Мне казалось, что я качаюсь в величественном ритме мирового пространства. Сверкавшие точки света носились возле меня. Я знал, что это звезды и яркая комета, которые сопровождали мой полет. Когда я достигал предела моего размаха и готовился лететь обратно, раздавались звуки большого гонга. В течение неизмеримого периода, в потоке спокойных столетий, я наслаждался моим страшным полетом, стараясь постичь его. Но какая-то перемена случилась в моем сне, – я сказал себе, что это, видимо, сон. Размахи становились короче и короче. Меня бросало с раздражающей быстротой. Я едва мог переводить дух, так свирепо меня швыряло по небесам. Гонг гремел все чаще и громче. Я ждал его уже с неописуемым страхом. Потом мне стало казаться, будто меня тащат по песку, белому, накаленному солнцем. Это доставляло невыносимые мучения. Моя кожа горела, точно ее жгли на огне. Гонг гудел похоронным звоном. Светящиеся точки струились в бесконечном потоке, будто вся звездная система изливалась в пустоту. Я задыхался, мучительно ловя воздух, и вдруг открыл глаза. Два человека, стоя на коленях, что-то делали со мной. Могучий ритм, качавший меня туда и сюда, был подъемом и опусканием судна в море во время качки. Страшилищем-гонгом была сковорода, висевшая на стене. Она громыхала и бренчала с каждой встряской судна на волнах. Грубым и раздирающим тело песком оказались жесткие мужские руки, растиравшие мою обнаженную грудь. Я вскрикнул от боли и приподнял голову. Моя грудь была ободранной и красной, и я увидел капельки крови на воспаленной коже.

– Ну, ладно, Ионсон, – сказал один из мужчин. – Разве ты не видишь, как мы ободрали кожу у этого джентльмена?

Человек, которого назвали Ионсоном, мужчина тяжелого скандинавского типа, перестал растирать меня и неуклюже поднялся на ноги. Говоривший с ним был, очевидно, истым лондонцем, настоящим «кокней», с миловидными, почти женственными чертами лица. Он, конечно, вместе с молоком матери всосал в себя звуки колоколов церкви Bow . Грязный полотняный колпак на голове и грязный мешок, привязанный к его тонким бедрам вместо фартука, говорили о том, что он был поваром на той грязной корабельной кухне, где я пришел в сознание.

– Как вы чувствуете себя, сэр, теперь? – спросил он с искательной улыбкой, которая вырабатывается в ряде поколений, получавших на чай.

Вместо ответа я с трудом сел и с помощью Ионсона попытался встать на ноги. Громыхание и удары сковороды царапали мои нервы. Я не мог собрать свои мысли. Опираясь на деревянную облицовку кухни, – должен признаться, что покрывавший ее слой сала заставил меня крепко стиснуть зубы, – я прошел мимо ряда кипящих котлов, достиг беспокойной сковороды, отцепил ее и с удовольствием швырнул в угольный ящик.

Повар ухмыльнулся на такое проявление нервности и сунул мне в руки дымящуюся кружку.

– Вот, сэр, – сказал он, – это будет вам на пользу.

В кружке была тошнотворная смесь – корабельный кофе, – но теплота ее оказалась живительной. Глотая варево, поглядывал я на мою ободранную и кровоточившую грудь, затем обратился к скандинавцу:

– Спасибо вам, мистер Ионсон, – сказал я, – но не находите ли вы, что ваши меры были несколько героичны?

Он понял мой упрек скорее по моим движениям, чем из слов, и, подняв свою ладонь, стал ее рассматривать. Вся она была в твердых мозолях. Я провел рукой по роговым выступам, и мои зубы опять сжались, когда я почувствовал их ужасающую жесткость.

– Мое имя Джонсон, а не Ионсон, – сказал он на очень хорошем, хотя и с медлительным выговором, английском языке, с еле слышным акцентом.

В его светло-голубых глазах мелькнул легкий протест, и в них же светились прямодушие и мужественность, сразу расположившие меня в его пользу.

– Благодарю вас, мистер Джонсон, – поправился я и протянул руку для пожатия.

Он поколебался, неловкий и застенчивый, переступил с одной ноги на другую и затем крепко и сердечно пожал мне руку.

– Нет ли у вас какой-нибудь сухой одежды, которую я мог бы надеть? – обратился я к повару.

– Найдется, – ответил он с веселой живостью. – Сейчас я сбегаю вниз и пороюсь в своем приданом, если вы, сэр, конечно, не побрезгуете надеть мои вещи.

Он выскочил из двери кухни или, скорее, выскользнул из нее с кошачьей ловкостью и мягкостью: он скользил бесшумно, точно обмазанный маслом. Эти мягкие движения, как мне пришлось позднее заметить, были наиболее характерным признаком его персоны.

– Где я? – спросил я Джонсона, которого правильно счел за матроса. – Что это за судно, и куда оно идет?

– Мы отошли от Фараллонских островов, идем приблизительно на юго-запад, – ответил он медленно и методически, как будто нащупывая выражения на лучшем английском языке и стараясь не сбиться в порядке моих вопросов. – Шхуна «Призрак» идет за котиками в сторону Японии.

– А кто капитан? Я должен повидаться с ним, как только переоденусь.

Джонсон смутился и принял озабоченный вид. Он не решился отвечать до тех пор, пока не справился со своим словарем и не составил в уме полного ответа.

– Капитан – Волк Ларсен, так его, по крайней мере, все зовут. Я никогда не слышал, чтобы его называли иначе. Но вы разговаривайте с ним поласковее. Не в себе он сегодня. Его помощник…

Но он не окончил. В кухню, точно на коньках, скользнул повар.

– Не убраться ли тебе отсюда поскорее, Ионсон, – сказал он. – Пожалуй, хватится тебя на палубе старик. Не стоит его злить сегодня.

Джонсон послушно направился к двери, подбодрив меня за спиной повара забавно торжественным и несколько зловещим подмигиванием, как бы подчеркивая свое прерванное замечание о том, что мне необходимо вести себя помягче с капитаном.

На руке у повара висело смятое и заношенное облачение довольно гнусного вида, отдававшее каким-то кислым запахом.

– Платье уложили мокрым, сэр, – удостоил он объяснить. – Но как-нибудь обойдетесь, пока я не высушу вашей одежды на огне.

Опираясь на деревянную облицовку, то и дело оступаясь от корабельной качки, я при помощи повара надел грубую шерстяную фуфайку. В туже минуту тело мое съежилось и заныло от колючего прикосновения. Повар заметил мои невольные подергивания и гримасы и ухмыльнулся.

– Надеюсь, сэр, что вам никогда больше не придется надевать на себя такую одежду. У вас удивительно нежная кожа, нежнее, чем у леди; такой, как у вас, я никогда еще не видал. Я сразу понял, что вы настоящий джентльмен, в первую же минуту, как только увидел вас здесь.

С самого начала он мне не понравился, и, пока он помогал мне одеваться, моя антипатия к нему росла. В его прикосновении было что-то отталкивающее. Я ежился под его руками, мое тело возмущалось. И поэтому, а в особенности из-за запахов от различных горшков, которые кипели и булькали на плите, я спешил как можно скорее выбраться на свежий воздух. К тому же нужно было повидаться с капитаном, чтобы обсудить с ним, каким образом высадиться мне на берег.

Дешевая бумажная рубашка с драным воротом и выцветшей грудью и с чем-то еще, что я принял за старые следы крови, была надета на меня среди непрекращавшегося ни на одну минуту потока извинений и объяснений. Ноги мои оказались в грубых рабочих сапогах, а штаны были бледно-голубыми, полинявшими, причем одна штанина дюймов на десять короче другой. Укороченная штанина заставляла думать, будто дьявол пробовал цапнуть через нее душу повара и поймал тень вместо сущности.

– Кого я должен благодарить за эту любезность? – спросил я, напялив на себя все эти лохмотья. На моей голове красовалась крохотная мальчишеская шапочка, а вместо пиджака была грязная полосатая куртка, оканчивавшаяся выше пояса, с рукавами до локтей.

Повар почтительно выпрямился с искательной улыбкой. Я мог бы поклясться, что он ожидал получить от меня на чай. Впоследствии я убедился, что поза эта бессознательная: то была унаследованная от предков угодливость.

– Магридж, сэр, – расшаркался он, и его женственные черты расплылись в масляной улыбке. – Томас Магридж, сэр, к вашим услугам.

– Хорошо, Томас, – продолжал я, – когда высохнет моя одежда, я вас не забуду.

Мягкий свет разлился по его лицу, и глаза заблестели, точно где-то в глубине его предки шевельнули в нем смутные воспоминания о чаевых, полученных в прежние существования.

– Благодарю вас, сэр, – сказал он почтительно.

Дверь распахнулась бесшумно, он ловко скользнул в сторону, – и я вышел на палубу.

Я все еще чувствовал слабость после продолжительного купания. Порыв ветра налетел на меня, и я, проковыляв по качающейся палубе до угла каюты, уцепился за него, чтобы не упасть. Сильно накренясь, шхуна то опускалась, то поднималась на длинной тихоокеанской волне. Если шхуна шла, как сказал Джонсон, на юго-запад, то ветер дул, по-моему, с юга. Туман исчез, и появилось солнце, сверкавшее на волнующейся поверхности моря. Я поглядел на восток, где, как я знал, находилась Калифорния, но не увидел ничего, кроме низко лежавших пластов тумана, того самого тумана, который, без сомнения, был причиной крушения «Мартинеса» и ввергнул меня в мое теперешнее состояние. К северу, не очень далеко от нас, возвышалась над морем группа голых скал; на одной из них я заметил маяк. На юго-западе, почти в том же направлении, в каком шли и мы, я увидел неясные очертания треугольных парусов какого-то судна.

Закончив обзор горизонта, я перевел глаза на то, что меня окружало вблизи. Моей первой мыслью было, что человек, перенесший крушение и плечом к плечу коснувшийся смерти, заслуживает больше внимания, чем мне оказали здесь. Кроме матроса у рулевого колеса, с любопытством оглядывавшего меня через крышу каюты, никто не обратил на меня никакого внимания.

Казалось, все были заинтересованы тем, что происходило на середине шхуны. Там, на люке, лежал на спине какой-то грузный человек. Он был одет, но рубашка его была разорвана спереди. Однако кожи его не было видно: грудь была почти сплошь покрыта массой черных волос, похожих на мех собаки. Его лицо и шея были скрыты под черной с проседью бородой, которая, вероятно, казалась бы жесткой и окладистой, если бы не была испачкана чем-то клейким и если бы с нее не стекала вода. Глаза его были закрыты, и он, по-видимому, лежал без сознания; рот был широко открыт, и грудь тяжело поднималась, точно ей не хватало воздуха; дыхание с шумом вырывалось наружу. Один матрос время от времени, методически, точно совершая самое привычное дело, опускал на веревке брезентовое ведерко в океан, вытаскивал, перехватывая веревку руками, и выливал воду на лежавшего без движения человека.

Взад и вперед по палубе ходил, свирепо пожевывая кончик сигары, тот самый человек, случайный взор которого спас меня из морской глубины. Рост его был, видимо, пять футов десять дюймов или на полдюйма больше, но он поражал не ростом, а той необыкновенной силой, которую вы чувствовали при первом же взгляде на него. Хотя у него были широкие плечи и высокая грудь, но я не назвал бы его массивным: в нем чувствовалась сила закаленных мускулов и нервов, какую мы склонны приписывать обычно людям сухим и худощавым; а в нем эта сила, благодаря его тяжелому сложению, напоминала что-то вроде силы гориллы. И в то же время по внешности он нисколько не походил на гориллу. Я хочу сказать, что сила его была чем-то вне его физических особенностей. Это была сила, которую мы приписываем древним, упрощенным временам, которую мы привыкли соединять с первобытными существами, обитавшими на деревьях и бывшими нам сродни; это – вольная, свирепая сила, могучая квинтэссенция жизни, первобытная мощь, рождающая движение, та первичная сущность, которая лепит формы жизни, – короче, та живучесть, которая заставляет тело змеи извиваться, когда ее голова отрезана и змея мертва, или которая томится в неуклюжем теле черепахи, заставляя его подскакивать и дрожать от легкого прикосновения пальца.

Такую силу чувствовал я в этом ходившем взад и вперед человеке. Он крепко стоял на ногах, его ступни уверенно ступали по палубе; каждое движение его мускулов, что бы он ни делал, – пожимал ли плечами или плотно сжимал губы, державшие сигару, – было решительным и, казалось, рождалось из чрезмерной и бьющей через край энергии. Однако эта сила, пронизывавшая каждое его движение, была лишь намеком на другую, еще большую силу, которая в нем дремала и только время от времени шевелилась, но могла проснуться в любой момент и быть страшной и стремительной, как бешенство льва или разрушительный порыв бури.

Повар высунул голову из кухонных дверей, ободряюще ухмыльнулся и указал мне пальцем на человека, ходившего взад и вперед по палубе. Мне дано было понять, что это и был капитан, или, на языке повара, «старик», именно то лицо, которое мне нужно было потревожить просьбой высадить меня на берег. Я уже шагнул вперед, чтобы покончить с тем, что, по моим предположениям, должно было вызвать бурю минут на пять, но в эту минуту страшный пароксизм удушья овладел несчастным, лежавшим на спине. Он сгибался и корчился в конвульсиях. Подбородок с мокрой черной бородой еще больше выпятился кверху, спина изгибалась, а грудь вздувалась в инстинктивном усилии захватить как можно больше воздуха. Кожа под его бородой и на всем теле – я знал это, хотя и не видел – принимала багровый оттенок.

Капитан, или Волк Ларсен, как называли его окружающие, перестал ходить и посмотрел на умиравшего. Эта последняя схватка жизни со смертью была такой жестокой, что матрос прервал обливание водой и с любопытством уставился на умиравшего, в то время как брезентовое ведро наполовину съежилось и вода выливалась из него на палубу. Умирающий, выбив на люке зорю своими каблуками, вытянул ноги и застыл в последнем великом напряжении; только голова еще двигалась из стороны в сторону. Затем мускулы ослабли, голова перестала двигаться, и вздох глубокого успокоения вырвался из его груди. Челюсть отвисла, верхняя губа поднялась и обнажила два ряда зубов, потемневших от табака. Казалось, что черты его лица застыли в дьявольской усмешке над миром, оставленным и одураченным им.

Поплавок из дерева, железа или меди сфероидальной или цилиндрической формы. Буи, ограждающие фарватер, снабжаются колоколом.

Левиафан – в древнееврейских и средневековых преданиях демоническое существо, кольцеобразно извивающееся.

Старинная церковь St. Mary-Bow, или просто Bow-church, в центральной части Лондона – Сити; все, кто родился в квартале возле этой церкви, куда доносится звук ее колоколов, считаются самыми доподлинными лондонцами, которых в Англии в насмешку называют «соспеу».

Роман прочитал с большим удовольствием! Попытаюсь изложить своё отношение к этому роману. Позволю себе дать краткую характеристику на некоторых героев романа, которые произвели на меня наиболее полное впечатление.

Волк Ларсен - старый морской волк, капитан шхуны «Призрак». Непримиримый, крайне жестокий, умный, а вместе с тем и опасный человек. Очень любит командовать, понукать и бить свою команду, злопамятливый, хитрый и изворотливый. Образ прямо, скажем, Синей Бороды, кем, по - сути, он и является. Не один здравомыслящий член его команды, не выскажет своего недовольства в глаза, ибо это опасно для жизни. Чужую жизнь не ценит ни на грош, когда как к своей жизни относился как к сокровищу. Что в принципе и пропагандирует в своей философии, пусть даже иногда мысли его расходятся со своими взглядами на вещи, но они всегда последовательны. Команду корабля считает своей собственностью.

Смерть Ларсен брат волка Ларсена. Этой личности отведена небольшая часть романа, но из этого не следует, что личность Смерти Ларсена менее значительна. Рассказывается о нём мало, непосредственного контакта с ним не происходит. Известно лишь, что между братьями присутствует давняя вражда, и конкуренция. По словам Волка Ларсена его брат ещё более груб, жесток и не отёсан, нежели он сам. Хотя поверить в это трудно.

Томас Магридж - кок на шхуне «Призрак». По характеру трусливый выскочка, задира, смел только на словах, способен на подлость. Отношение к Хемпфри Ван-Вейдену крайне негативное, с первых минут его отношение к нему было заискивающим, а позднее пытался настроить против себя Хелпа. Увидев отпор своему нахальству, и что Хемп сильнее его, кок пытается наладить с ним дружбу и контакт. Успел нажить себе кровного врага в лице Лайтимера. За своё поведение, в конечном итоге жестоко поплатился.

Джонсон (Иогансон), матрос Лич - два друга, не боящиеся выражать недовольство капитаном в открытую, впоследствии чего Джонсон был жестоко избит Волком Ларсеном и его помощником. Лич попытавшись отомстить за друга, предпринял попытку бунта, попытались бежать, за что оба были жестоко наказаны Волком Ларсеном. В присущей ему манере.

Луис - член команды шхуны. Придерживается нейтральной стороны. «Моя хата с краю, нечего не знаю», в надежде добраться до родных берегов целым и невредимым. Не раз предупреждает об опасности и даёт ценные советы Хемпу. Пытается приободрить и поддержать его.

Хемпфри Ван-Вейден (Хемп)- спасённый, после крушения корабля, волей случая попадает на «Призрак». Получивший, несомненно, важный жизненный опыт, благодаря общению с Волком Ларсеном. Полная противоположность капитану. Пытаясь понять Волка Ларсена, делится своими взглядами на жизнь. За что не раз получает тычки от капитана. Волк Ларсен же делиться с ним в свою очередь своими взглядами на жизнь, сквозь призму своего собственного опыта.

Мод Брустер - единственная женщина на шхуне «призрак», опущу, каким образом она попала на борт, иначе это будет пересказ, на долю, которой выпало немало испытаний, но, в конце концов, проявив мужество и стойкость, была вознаграждена.

Вот лишь краткая характеристика на наиболее запомнившихся и полюбившихся мне героев. Роман можно условно поделить на две составляющие: это описание событий происходящих на корабле и отдельное повествование после побега Хемпа с Мод. Я бы сказал что роман, несомненно, написан, прежде всего, о человеческих характерах, выражённых в этом романе очень ярко, и об отношениях между людьми. Очень понравились моменты обсуждения взглядов на жизнь, диаметрально противоположных героев - Капитана и Хемпфри Ван-Вейдена. Ну, если с Хемпом, относительно все понятно, то чем вызвано подобное поведение с известной долей скептицизма, Волка Ларсена?- непонятно. Ясно только одно, что Волк Ларсен непримиримый борец, но боролся он не только с окружающими его людьми, а такое впечатление, что боролся он с собственной жизнью. Ведь относился он к жизни в целом, как к дешёвой безделушке. То, что любить этого человека не за что это понятно, но вот уважать его было за что! Несмотря на всю жестокость к окружающим, он пытался отгородиться подобным обществом от своей команды. Потому, что команда была подобрана кое-как, и попадались разные люди: и хорошие и плохие, беда в том, что относился он ко всем с одинаковой злобой и жестокостью. Не зря Мод прозвала его Люцифером.

Пожалуй, изменить этого человека ни что не могло. Напрасно он полагал, что грубостью, жестокостью и силой можно было добиться чего угодно. Но в основном он получал то, что заслуживал - ненависть окружающих.

Хемпфри боролся с этим гигантом до конца, и какого же было его удивление, прознай он о том, что Волку Ларсену не чужды наука, поэзия и многое другое. В этом человеке совмещалось несовместимое. И всякий раз надеялся, что он всё же измениться в лучшую сторону.

Что касается Мод Брустер и Хемпа, то за время их путешествия, они окрепли, не только физически, но и духовно. Меня поразила сила воли к победе, в этой хрупкой женщине, и то с каким упорством она боролась за жизнь. Этот роман меня убедил, что любовь может преодолеть любые преграды и испытания. Волк Ларсен всю дорогу доказывал Хемпу несостоятельность его (Хемпа) идеалов, которые он до 30 лет черпал из книг, но почём фунт лиха, всё-таки узнал только благодаря Ларсену.

Не смотря на то, что жизнь сыграла с Ларсеном злую шутку, и всё то, что он причинил людям, к нему вернулось, мне всё-таки стало жалко его. Он умер беспомощный, не осознавая своих ошибок, совершённых при жизни, но прекрасно понимавший то положение, в котором он оказался! Такая участь была самым жестоким для него уроком, но он выдержал его с честью! Пусть даже он так и не познал любви!

Оценка: 10

Первый роман Лондона, который мне наконец-то был интересен. Не скажу понравился, потому что в целом по итогам он, пожалуй, сильно далек от идеала, но именно в процессе было интересно и местами не чувствовалось того картонного шаблона, по которому живут и двигаются герои, «хорошие» и «плохие». И в этом целиком, надо сказать, заслуга Волка Ларсена, который как ни крути, а все же оказался романтическим злодеем.

Увы, в лучших традициях злодея ждала в итоге кара господня и милость тех, кого он раньше мучал, но тем не менее, именно жесткие и неожиданные эпизоды с Ларсеном очень оживляют повествование.

«Морской волк» - название обманка, потому что этот эпитет применим в равной степени как к зловредному капитану, которого так и зовут, Волк, так и к горемыке-герою, волею случая угодившему к нему в лапы. Надо отдать Ларсену должное, он действительно сумел сделать за все это время, путем угроз, мучений и унижений, из героя настоящего мужчину. Как это ни забавно, потому что Ван-Вейден, попав в руки к злодею Ларсену, по хорошему вообще не должен был бы выйти оттуда живым и целым - я скорее поверила бы в вариант, что это им будут развлекать акулу, а не поваром, который все-таки «свой». Но если Ларсену не чужды понятия классовой ненависти, но чужды понятия классовой мести по крайней мере - он обращался с Ван-Вейденом не хуже, чем со всеми остальными, а пожалуй что даже и лучше. Забавно, что герой ни на секунду не задумывается, что именно науке Волка Ларсена он обязан тем, что в принципе сумел выжить на том необитаемом острове и выбраться домой.

Любовная линия, появившаяся внезапно, как рояль из куста, несколько оживляет уже начавшие приедаться издевательства Ларсена над всеми и страдания угнетенных. Я уж было обрадовалась, что это будет любовная линия с участием самого Волка - вот это было бы действительно интересно и неожиданно. Но увы, Лондон пошел по пути наименьшего сопротивления - двое героев-жертв каким-то чудом умудрились сбежать и не погибнуть (хотя несколько глав тому назад былые моряки, брошенные в море на лодке, как говорилось, наверняка погибли бы), не пойми как продержаться на острове и еще и убежать потом в рассвет, держась за руки. Только присутствие умирающего Ларсена несколько скрашивало эту идиллию и придавало ей жутковатый оттенок. Странно, что героям ни на секунду не пришло в голову, что парализованного Ларсена, возможно, милосерднее было бы убить. И еще более странно, что это не пришло в голову ему самому - хотя вероятно, что пришло, просто он не хотел просить о помощи, и устроенный им пожар был попыткой самоубийства, а вовсе не намерением специально повредить героям.

В целом роман произодит впечатление довольно разнородного и разнопланового. В частности, кардинально различаются периоды до появления на корабле Мод и после. С одной стороны, очень интересны были все приметы морской жизни, локальные бунты отдельных моряков против Волка и общие злоключения. С другой, неизменно интересен сам Волк Ларсен; в чем-то его поведение постоянно представляло собой своего рода заигрывания с Ван-Вейденом и читателем: то он показывает удивительно человеческую личину, то снова прячется под своей злодейской маской. Я ждала определенного катарсиса в его отношении, честно говоря, не такого, как в финале, а настоящего катарсиса. Если бы у Лондона хватило духу провести любовную линию типа «Красавица и Чудовище» и заставить Ван-Вейдена и Мод вместе что-то изменить в Волке - было бы круто. Хотя согласна, что сделать это убедительно было бы также и очень сложно.

Оценка: 7

Книгу прочитала уже во взрослом возрасте, причем (так уж получилось) после просмотра советской экранизации. Любимое произведение Лондона. Глубокое. В фильме, как всегда бывает, многое исказили, так что жалею, что не прочитала прежде книгу.

Волк Ларсен показался глубоко несчастным человеком. Его трагедия началась с детства, и жизнь своей жестокостью сделала и его бесконечно жестоким. Иначе бы он умер, не выжил. Но Волк Ларсен был наделен интеллектом и способностью рассуждать и понимать прекрасное - то есть наделен тем, чего обычно не бывает у грубых, неотесанных людей. И в этом его трагедия. Он словно распался пополам. Точнее, разуверился в жизни. Потому что понял, что это прекрасное - выдумано, как выдумана религия и вечность; там было место, где он говорит, что когда умрет, его съедят рыбы, и души никакой нет... а мне кажется, он хотел бы, чтобы была душа, и чтобы жизнь текла по гуманному, а не зверскому руслу... но слишком хорошо знал, знал на собственной шкуре, что так не бывает. И поступал так, как научила его жизнь. Придумал даже свою теорию о «закваске»...

Но оказалось, что и эта теория работает не всегда. Что силой можно добиться подчинения, но не уважения и преданности. А еще можно добиться ненависти и протеста...

Поразительные диалоги и дискуссии между Волком Ларсеном и Хэмпом - перечитываю иногда. И кажется, что капитан лучше понял жизнь... но выводы сделал не те, и это его и погубило.

Оценка: 10

Гимн мужественности, как её понимает Джек Лондон. Изнеженный интеллектуал попадает на корабль, где становится настоящим мужчиной и находит любовь.

Условно роман можно разделить на 2 части:

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

мужание героя на корабле и робинзонство на острове с возлюбленной, где герой учится на практике применять всё то, чему научился на корабле.

Ограничься автор форматом повести, ещё можно было бы получить удовольствие, но он, раздувая объём, нудно описывает каждый день, каждую мелочь. Особенно раздражает философия капитана. Не потому, что она плоха – нет, очень даже интересная философия! – но её слишком много! Одна и та же уже навязшая в зубах мысль бесконечно приводится всё на новых примерах. Автор явно переборщил. Но ещё обидней, что он здорово перегнул палку не только в словах, но и в поступках. Да, самодурство капитана на собственном корабле было всегда и везде, но как само собой калечить и убивать собственную команду и убивать и захватывать чужие – это уже за гранью даже для корсаров XVII века, уже не говоря о века XX, когда такого «героя» в первом же порту если бы и не вздёрнули, то закрыли бы на каторгу до гробовой доски. Что, не так, мистер Лондон?

Да, я рада за героя: он сумел в этом кромешно-неправдоподобном аду выжить и прокачаться, да ещё и женщину отхватить. Но снова у Лондона мелькает удручающая мысль о том, что, мол, всем бы так, мол, кто паруса не ставил, в тайге не выживал и клады не отыскивал – тот вовсе не мужик. Да, да, все поклонники Джека Лондон, если вы сидите в городских офисах в рубашечках и брючках, ваш кумир счёл бы вам недомужчинами.

И вся моя критика данного конкретного романа и нелюбовь моя к автору вообще сводится к тому, что я с ним В ЭТОМ соглашаться не собираюсь.

Оценка: 5

Понятно, что Волк Ларсен - литературный негатив Мартина Идена. Оба моряки, оба сильные личности, оба выходцы «снизу». Только там где у Мартина белое - у Ларсена- черное. Такое впечатление, что Лондон бросал мячик в стену и наблюдал, как он отскочит.

Волк Ларсен герой отрицательный - Мартин Иден положительный. Ларсен суперэгоцентрист - Мартин гуманист до спинного мозга. Побои и унижения, пережитые в детстве Ларсена озлобляют - Идена закаляют. Ларсен - человеконенавистник и мизантроп - Иден способен на сильную любовь. Оба изо всех сил стремятся подняться над убогой средой, в которой родились. Мартин совершает прорыв из любви к женщине, Волк Ларсен - из любви к себе.

Образ, безусловно мрачно-обаятельный. Эдакий пират, обожающий хорошие стихи и свободно философствующий на любую заданную тему. Его доводы выглядят куда убедительней отвлеченно-гуманистической философии мистера Ван-Вейдена, потому что основаны на горьком знании жизни. Легко быть «джентльменом», когда у тебя есть деньги. А ты попробуй-ка, останься человеком, когда их нет! Особенно на такой шхуне, как «Призрак» с таким капитаном, как Ларсен!

К чести Лондона, ему удалось сохранить мистера Ван-Вейдена до самого финала, не сильно жертвуя правдоподобием. В конце книги герой выглядит гораздо симпатичнее, чем в начале, благодаря лекарству под названием «Волк Ларсен», которое он «принимал в больших дозах» (по собственным словам). Но Ларсен его явно переигрывает.

Ярко описаны матросы - бунтари, Джонсон и Лич. Эпизодически мелькающие охотники - абсолютно живые реальные люди. Ну а Томас Магридж - вообще литературный триумф автора. НА чем галерея великолепных портретов, собственно, заканчивается.

Остается ходячий манекен по имени Мод Брустер. Образ идеальный до полного неправдоподобия и оттого вызывающий раздражение и скуку. Вспомнились полупрозрачные изобретатели у Стругацких, если кто-то помнит «понедельник». Любовная линия и диалоги - это вообще нечто. Когда герои, взявшись за руки, затягивают речь, хочется отвести глаза в сторону. Чувствуется, что любовная линия была НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендована издателем - а как же? Дамы не поймут!

Роман настолько сильный, что выдержал удар и не потерял очарования. Читать можно в любом возрасте и с одинаковым удовольствием. Просто в разное время расставляешь для себя разные акценты.

Оценка: нет

«Морской волк» - философско-психологический роман, чисто символически замаскированный под приключения. Он сводится к очному и заочному спору Хэмфри Ван-Вейдена и Волка Ларсена. Всё остальное - иллюстрации к их спору. Ван-Вейден, увы, не получился. Джек Лондон таких людей не любил, не понимал и не умел изображать. Лучше удались Магридж, Линч, Джонсон, Луис. Даже Мод получилась лучше. Ну и, конечно, Волк Ларсен.

При чтении (не первичном, в молодости, а сравнительно недавнем) мне иногда казалось, что в образе Ларсена автор видел вариант своей судьбы, нежелательной, но возможной. При определённых обстоятельствах из Джона Гриффита мог получиться не Джек Лондон, а Волк Ларсен. Оба не заканчивали университетов, оба были прекрасными моряками, оба увлекались философией Спенсера и Ницше. Во всяком случае, Ларсена автор понимает. Аргументы его легко оспорить, но сделать это некому. Даже когда на судне появляется оппонент, на него ведь можно и цыкнуть. Со своей стороны, Ван-Вейден понимает, что в его ситуации важно не переспорить, а просто выжить. Картинки с натуры, вроде бы подтверждающие идеи Ларсена, опять же возможны в замкнутом специфическом мирке «Призрака». Недаром Ларсен не любит покидать этот мирок и даже, кажется, избегает сходить на берег. Ну и финал естественный для такого мирка. Старый крупный хищник, одряхлев, становится жертвой малых хищников. Волка жалко, но его жертв жалеешь больше.

Оценка: 9

Любимая книга у Джека Лондона.

Журналист Ван-Вейден после кораблекрушения попадает на шхуну «Призрак», руководит которой угрюмый и жестокий капитан Ларсен. Команда его называет «Волк Ларсен». Ларсен является проповедником иной морали, нежели Ван-Вейден. Журналист, горячо высказывающийся о гуманизме и проявлении сострадания испытывает настоящий шок от того, что в век гуманности и христианского сострадания находится человек, который поступает отнюдь не руководствуясь таковыми идеалами. «В каждом человеке есть своя закваска, Хэмп...», говорит Ларсен журналисту и предлагает ему не просто так есть хлеб на шхуне, но только заработав его. Проживший в городской неге и гуманных идеалах Ван-Вейден с ужасом и трудом погружается вниз и вынужден для самого себя обнаруживать что в корне его сущности лежит не добродетель сострадания а та самая «закваска». По воле случая, на борт «Призрака» попадает женщина, которая становится отчасти спасителем Ван-Вейдена и лучом света, не давая герою превратится в нового Волка Ларсена.

Примечательны весьма диалоги Главного героя и Волка Ларсена, столкновение двух философий из двух диаметрально противоположных классов общества.

Оценка: 10

Роман оставил двоякое впечатление. С одной стороны он талантливо написан, читаешь и забываешь обо всём, а с другой стороны постоянно появляется мысль, что так не бывает. Ну не могут люди бояться одного человека, и не может один человек, пусть и капитан, безнаказанно издеваться с угрозой для жизни над людьми в море. В море! На суше-то ладно, но в море - не верю. На суше можно понести ответственность за убийство, это останавливает, а на море можно спокойно убить ненавистного капитана, а смерти, как я понял из книги, он всё-таки боится. Одно покушение было, но неудачное, что мешало воспользоваться стрелковым оружием, которое на корабле есть, чтобы было наверняка, непонятно. Самое интересное то, что некоторые люди из экипажа сами с удовольствием участвуют в этих издевательствах, и они не выполняют приказ, им это нравится. Или может просто я, сухопутная крыса, ничего не понимаю в мореплавании, и у моряков так принято - рисковать чьей-нибудь жизнью ради забавы?

А сам капитан напоминает не убиваемого Джона Макклейна из фильмов «Крепкий орешек», его даже острая сталь не берёт. А в конце книги он вообще напоминал вредного избалованного ребёнка, которому лишь бы напакостить. Хотя человек он начитанный, реплики в диалогах у него осмысленные, он интересно рассуждал о жизни, но в поступках он обыкновенный, как в народе говорят, «быдло». Раз уж он живёт по принципу «кто сильнее, тот и прав», то реплики его должны были быть соответственными, а не такими, какими их расписал Лондон.

По-моему, в море не бывает «ты» и «я», в море есть только «мы». Не бывает «сильных» и «слабых», бывает сильная команда, которая может пережить любой шторм вместе. На корабле спасённая жизнь одного человека может спасти весь корабль с командой.

Автор через диалоги героев поднимает очень важные вопросы, как философские, так и бытовые. Немного разочаровала любовная линия, но без присутствия в романе дамы, финал, возможно, был бы совсем другим. Хотя сам женский персонаж мне понравился.

Читается книга очень легко благодаря хорошему слогу автора и работе переводчиков. Есть небольшой дискомфорт из-за обилия морских терминов, но это, на мой взгляд, мелочи.

Оценка: 9

Морской волк Джека Лондона представляет собой роман, навеянный атмосферой морских приключений, авантюризма, отдельной эпохи, обособившейся от других, что породило ее невероятную уникальность. Сам автор служил на шхуне и знаком с морским делом и вложил всю свою любовь к морю в этот роман: Превосходные описания морских пейзажей, неумолимые пассаты и бескрайние туманы, а также охота за котиками. Роман так и источает аутентичность происходящего, веришь буквально во все описание автора, исходящее из его сознания.Джек Лондон славится своим умением ставить героев в необычные обстоятельства и заставляет их принимать непростые решения, побуждающие читателя на определенные размышления, а подумать есть над чем. Роман переполнен размышлениями на тему материализма, прагматизма и не лишен своей оригинальности. Главным же украшением его является персонаж Волка Ларсена. Меланхоличный эгоцентрик с прагматичным взглядом на жизнь, он больше походит на первобытного человека своими принципами он далеко ушел от цивилизованных людей, холоден к окружающим, жесток и лишен всяких принципов и морали, но при этом одинокая душа, приводимая в восторг от работ философов и от чтения литературы(Мой брат слишком занят жизнью чтобы думать о ней, я же совершил ошибку когда впервые открыл книгу(с) волк Ларсен), после прочтения романа его личность так и осталась для меня загадкой, но при этом я понимаю, что хотел сказать этим автор, по его мнению человек с такими жизненными установками лучше всего приспособлен к жизни(С точки зрения спроса и предложения жизнь самая дешевая вещь на Земле(c) Волк Ларсен). У него своя философия, идущая вразрез цивилизации, сам автор утверждает, что он родился на 1000 лет вперед, ибо сам все же несмотря на свой интеллект имеет взгляды, граничащие с первобытностью в чистом виде. Он всю жизнь прослужил на различных кораблях, у него выработалась определенная маска безразличия к своей физической оболочки как и у всех членов экипажа, они могут вывихнуть ногу или размозжить палец и при этом не покажут виду, что им было как-то некомфортно в тот момент, когда произошло ранение. Они живут в своем маленьком мирке, порождающем жестокость, безысходность своего положения, драки или избиения своих коллег для них обычное дело и явление, проявление которого никаких вопросов о своем образовании не должно, люди эти необразованны, по уровню своего развития мало чем отличаются от обычных детей, выделяется среди них лишь капитан, его уникальность и индивидуальность его личности, которая просто заслана материализмом и прагматичностью до мозга костей. Главный герой будучи человеком образованным долго привыкает к столь дикому контингенту, единственным человеком среди этого мрака для него становится Волк Ларсен, с ним он мило беседует о литературе, философских трактах, смысле жизни и прочих вечных вещах. Одиночество Ларсена пускай и на время уходит на второй план и он был рад, что волей судьбы главный герой оказался на его корабле, ибо благодаря нему многое узнал о мире, о многих великих писателях и поэтах. Вскоре капитан делает его своей правой рукой, что не очень нравится главному герою, но он вскоре привыкает к своему новому положению. Джек Лондон создал роман про судьбу одного человека в непростое время, где царил сплошной авантюризм, жажда наживы и приключений, о его терзаниях, мыслях, через мысленные монологи мы понимаем как главный герой меняется, проникаемся его натурой, становимся одним целым с ним и осознаем, что противоестественные взгляды на жизнь Ларсена не так далеки от истины мироздания. Однозначно, всем рекомендую к прочтению

Оценка: 10

Один излучших романов Лондона. Книгу прочел в детстве и запомнил на всю жизнь. Пусть моралисты говорят все, что угодно, но добро должно быть с кулаками. Да и кто, дочитав роман, на восторжествует, не знаю. Особенно книга помогла в армии, когда из меня, как изглавногогероя, кулаком выбивали «гумманистические» сопли!. «Морской волк» должен быть прочитан любым мальчишкой!

Образ капитана Волка Ларсена в романе Д. Лондона «Морской волк»

Джек Лондон и «Морской волк»

«Джек Лондон родился в городе Сан-Франциско, штат Калифорния, 12 января 1876 года, в семье разорившегося фермера. Он рано начал самостоятельную жизнь, полную лишений и труда. Школьником он продавал на улицах города утренние и вечерние газеты и весь свой заработок до единого цента приносил родителям» Федунов П., Д. Лондон. В книге: Джек Лондон. Сочинения в 7 томах. Т 1. М., 1954. С 6-7. «В 1893 году простым матросом отправился в первое морское путешествие (к берегам Японии). В 1896 году самостоятельно подготовился и успешно сдал экзамены в Калифорнийский университет. Он изучал художественную литературу, естественные науки, читал множество книг по истории и философии, стремясь расширить свой кругозор и глубже познать жизнь» Федунов П., Д. Лондон. В книге: Джек Лондон. Сочинения в 7 томах. Т 1. М., 1954. С 9.

К двадцати трём годам Лондон менял множество занятий, арестовывался за бродяжничество (это приключение стало темой для одного из его рассказов) и выступления на социалистических митингах, примерно год работал старателем на Аляске во время «золотой лихорадки».

Будучи социалистом, он решил, что при капитализме легче всего заработать деньги писательским трудом и, начав с коротких рассказов в «Трансконтинентальном ежемесячнике («За тех, кто в пути», «Белое безмолвие» и т.д.). Он быстро завоевал литературный рынок восточного побережья произведениями о приключениях на Аляске. Как и в наше время, работы этой темы пользовались большой популярностью. В 1900 году Лондон опубликовал свой первый сборник рассказов «Сын волка». В течение следующих семнадцати лет он выпускал по две и даже три книги в год: сборники рассказов, повести.

В 1904 вышел один из самых знаменитых романов Джека Лондона «Морской волк».

22 ноября 1916 года Лондон умер в Глен-Эллене, штат Калифорния, от смертельной дозы морфия, которую он принял или с целью умерить боль, вызванную уремией, или сознательно, желая покончить с жизнью (это так и остается тайной). В 1920 году посмертно был издан роман «Сердца трёх».

«Лондон является одним из предшественников современной прогрессивной американской литературы» Федунов П., Д. Лондон. В книге: Джек Лондон. Сочинения в 7 томах. Т 1. М., 1954. С 38. И по сей день, он остается одним из самых читаемых авторов мира.

Роман «Морской Волк»

Весной 1903 года Джек Лондон начал писать новый роман «Морской волк». С января по ноябрь 1904 года роман печатался в журнале «Century Magazine», а в ноябре уже вышел отдельной книгой.

Своим романом Лондон «выступает продолжателем традиций американских писателей: Фенимора Купера, Эдгара По, Ричарда Дана и Германа Мелвилла» www.djek-london.ru. Ведь «Морской Волк» был написан по всем канонам морского приключенческого романа. Действие его разворачивается в рамках морского путешествия, на фоне многочисленных приключений.

Кроме того, писатель вводит и некоторые новшества. В своей работе он обращается и к новой теме - теме ницшеанства. Тем самым он поставил перед собой задачу - осудить культ силы и преклонение перед ней, показать в настоящем свете людей, стоящих на позиции Ницше. Он сам писал, что его произведение является атакой на ницшеанскую философию.

«Уже начало романа вводит нас в атмосферу жестокости и страданий. Оно создает настроение напряженного ожидания, подготавливает к наступлению трагических событий. Драматизм действия все время нарастает» Богословский В. Н. Джек Лондон. М., 1964. С. 75-76.

Когда роман появился на прилавках магазинов, он в мгновение ока сделался самой модной из книжных новинок; повсюду только и говорили о нем: одни хвалили, другие ругали. Многие читатели были задеты, более того, оскорблены позицией автора. Другие отважно выступили в его защиту. Что касается критиков, то часть из них называла роман жестоким, грубым - словом, отвратительным. А другая - большая - в один голос утверждала, что это произведение - проявление «редкого и самобытного таланта… и поднимает на более высокую ступень качество современной художественной литературы».

«Через несколько недель после выхода в свет «Морской Волк» числился в списке «бестселлеров». Он был пятым после такой требухи в малиновом сиропе, как «Ряженные» К. Ч. Терстона, «Блудный сын» Х. Кейна, «Кто осмелится нарушить закон» Ф. Марион Крофорда и «Беверли из Граустарка» Дж. Б. Маккатчина. Спустя еще три недели он стоял уже первым, оставив других далеко позади. Двадцатый век наконец-то стряхнул с себя путы своего предшественника» Стоун И. Моряк в седле. Биография Джека Лондона. М., 1984. С. 231-233.

«Сам роман «Морской Волк» ознаменовал собой новую веху в американской литературе - и не только благодаря мощному реалистическому звучанию, обилию фигур и ситуаций, доселе ей незнакомых. Он задает новый тон современному роману, делает его более тонким, сложным, серьезным.

Сегодня это произведение такое же волнующее и глубокое событие в жизни читателя, как в ноябре 1904 года. Он почти не стареет со временем. Многие критики считают его самой сильной работой Лондона. Читатель, взявшийся его перечитывать, пленяется им снова и снова»Стоун И. Моряк в седле. Биография Джека Лондона. М., 1984. С. 233.

Чиркнул на досуге в свою колонку на сайте "Полиса" рецензию на одну из старых любимых книг моего детства.

Недавно решил взять с пыльной полки одну из книг, которой зачитывался ещё в далёком детстве. Это знаменитый роман Джека Лондона «Морской волк».

Главный герой - литературовед Хэмфри Ван-Вейден, живущий богатым бездельником на отцовское наследство. Отправившись на пароходе в гости к другу, он попадает в кораблекрушение. Ван-Вейдена подбирает промысловая шхуна «Призрак», добывающая морских котиков. Экипаж - полууголовный сброд с соответствующими нравами. Капитан - Ларсен по кличке «Волк». Это беспринципный садист, исповедующий философию социального дарвинизма и наделённый феноменальной физической силой. Ларсен отказывается высадить спасённого на берег, решив потехи ради сделать членом команды.

Хэмфри Ван-Вейден

Изнеженный интеллигент попадает в мир, где царит право силы, где человеческая жизнь не ставится в грош. Ему предстоит бороться за статус в этом жестоком окружении. Начав с помощника кока - самого презираемого на судне существа, подлого и жестокого, он в итоге становится вторым на корабле человеком после Ларсена. Попутно он приучается терпеть невзгоды, в совершенстве осваивает ремесло моряка. Свободное от корабельных обязанностей время он проводит в философских беседах с Волком Ларсеном. Как оказалось, несмотря на необразованность, Волк Ларсен имеет разносторонние интеллектуальные увлечения — литература, философия, вопросы морали. Надо сказать, что взлёт Ван-Вейдена обусловило именно то, что он единственный на судне годился в собеседники на такие темы.

Волк Ларсен

Ларсен и Джордж Лич

Надо сказать, порядки на «Призраке» царили страшные. В порядке вещей драки насмерть, поножовщины, даже убийства. Волк Ларсен беспощадно тиранит экипаж — из равнодушия к чужим жизням, для наживы, либо потехи ради. Строптивых матросов, возмущающихся унижениями, он жестоко избивает, изощрённо третирует. Это приводит к неудачному бунту, зачинщиков которого он обрекает на смерть. Ван-Вейден возмущён, и не скрывает этого перед Ларсеном, но бессилен что-либо изменить. На бунт его подвигла лишь любовь - к появившейся на корабле женщине. Такой же подобранной жертве кораблекрушения. (И такой же оторванной от реальной жизни идеалистке). Защищая её, он поднял руку на Волка Ларсена. Потом, пользуясь тем, что капитана скрутил очередной приступ, сбегает на шлюпке вместе с возлюбленной.

Ван-Вейден и Мод Брустер

Через несколько дней их прибивает к безлюдному островку, затерянному в океане. Дальше предстоит борьба за выживание в по сути первобытных условиях. Беглецам пришлось учиться добывать огонь, строить хижины из камней, охотиться с дубиной на морских котиков. (Здесь суровая школа «Призрака» оказалась весьма кстати). А однажды утром они видят у берега прибитый волнами разгромленный «Призрак». На борту - один капитан Ларсен, наполовину парализованный опухолью мозга. Как выяснилось, вскоре после бегства Ван-Вейдена «Призрак» взял на абордаж брат Ларсена, с которым Волк имел лютую вражду. Он сманил команду шхуны, оставив Волка Ларсена в одиночку скитаться в океане. Ван-Вейден ремонтирует разбитый корабль, чтоб покинуть остров. Волк Ларсен тем временем умирает от болезни, последним его словом, накарябанным на бумаге, было «чушь» - ответ на вопрос о бессмертии души.

Ларсен и Ван-Вейден

Волк Ларсен по сути, ключевая фигура книги, хотя весьма поучителен и путь личностного роста Ван-Вейдена. Образом Волка Ларсена можно даже восхищаться (если забыть о том, чем чреват любой конфликт интересов с человеком подобного типажа). Что ж, Джек Лондон сотворил очень цельный, органичный персонаж. Волк Ларсен олицетворяет идеал эгоцентриста, для которого важна лишь выгода и свои капризы. И наделённого силой достаточной, чтоб обеспечить абсолютную власть, хотя бы в пределах изолированного корабельного мирка. Кто-то скажет, что это воплощение ницщеанского сверхчеловека, свободного от оков морали. Кто-то ещё назовёт концентрацией сатанистской морали, призывающей потакать любым желаниям. (К слову, Ларсен отождествлял себя с Люцифером, мятежным ангелом, восставшим против Бога). Заметим, что многие мыслители характеризовали суть зла именно как сверхэгоизм. Как стремление следовать лишь своим желаниям, игнорируя неудобства других людей, запреты морали. Заметим, что вся эволюция культуры человечества по сути была развитием ограничений эгоистичных порывов индивида ради удобства окружающих. Чтоб личностей, подобных Волку Ларсену если не искоренить, то как-то сдерживать.

Томас Магридж, корабельный кок

Ван-Вейден как воплощает идеалы сострадания, прощения, помощи ближнему. Причём он сумел сберечь их даже в жестоком мирке «Призрака». И он не добивает Волка Ларсена даже когда тот пару раз оказывается перед ним совершенно беззащитным.
Но приходится признать, что невнятные рассуждения Ван Вейдена о гуманизме звучат бледно по сравнению с холодной логикой Ларсена. Фактически, он не может ничего возразить по существу. Судьёй же в романе выступает сама жизнь. Стоило появиться более мощной силе, сломившей Ларсена - и экипаж до единого человека отвернулся от него, бросив умирать посреди моря. А умер он на руках тех, кто претерпел от него много обид и чьи «идеалистические предрассудки» он цинично высмеивал. Казалось бы, добро восторжествовало. С другой стороны, зло не было побеждено — в бою или идейной полемике. Оно сдохло само по причине, едва ли связанной с исповедуемыми ценностями. Разве что сделать допущение о божьей каре.
К слову, я знавал людей с мировоззрением Волка Ларсена. Они жили по философии «права сильного», руководствуясь лишь желаниями, были при деньгах и влиянии, наделены силой, мастерски владели оружием. И в какой-то момент они на полном серьёзе начинали мнить себя «сверхлюдьми», стоящими над моралью. Но итогом были смерть, тюрьма, или бега от правосудия.

Ван-Вейден

Кое-кто оценивал «Морской волк» как своеобразный «квест» о выживании - сначала в агрессивном замкнутом коллективе, потом - в условиях дикой природы. С попутной линией своеобразного соперничества двух самцов - доминантного и становящегося им. А арбитром в споре выступила женщина, отдав предпочтение «выживальщику» пусть более слабому, но более человечному.

«Морской волк» был экранизирован много раз. Лучшей я считаю советский мини-сериал 1990 года. Хэмфри Ван-Вейдена сыграл Андрей Руденский, Волка Ларсена - литовский актёр Любомирас Лауцявичюс. Последний сумел очень жизненно воплотить книжный персонаж, создав поистине демонический образ.

Кто всё же прав в этом споре альтруиста и эгоиста? Действительно ли человек человеку волк? Как показала книга, всё зависит от того, в чьей руке находится рычаг силы. В руках альтруиста она обратится во благо, в руке эгоиста будет служить его желаниям. О превосходстве идей можно спорить до бесконечности, но гирей на чаше весов становится сила что-то изменить.

Джек Лондон

p.s. Забыл упомянуть, что у книжного персонажа был, оказывается, реальный прототип - промысловик-браконьер Александр Маклейн, известный в своё время головорез. И подобно книжному Волку Ларсену, Маклейн плохо кончил - однажды прибой выбросил на берег его труп. Предположительно, он был убит в ходе очередной криминальной авантюры. Также, по иронии судьбы, литературный персонаж оказался гораздо ярче реально существовавшего человека.
Не стал писать об этом в рецензии, поскольку уводило в сторону тему, да и объём и так превысил условный лимит. Но можно отметить грамотное описание и морского дела и быта моряков. Всё-таки Джек Лондон не зря молодость провёл матросом как раз на промысловых судах, подобных "Призраку".
Да, ещё: недавно пересмотрел ту старую советскую экранизацию. (Сценарий Валерия Тодоровского, режиссёр - Игорь Апасян). Впервые - с того далёкого 1991-го года. Могу отметить всё-таки добротное качество фильма, хотя некоторые моменты по нашим "натуралистичным" временам кажутся слишком рафинироваными. Актёрами убедительно воспроизведены образы героев книги. Отклонения от оригинала незначительные, разве что некоторые эпизоды сократили, упростили или даже чуть ужесточили. Например, в книге Ларсен просто оставляет шлюпку сбежавших Лича и Джонсона тонуть посреди шторма, в фильме же он таранит её корпусом шхуны. Немного изменена и концовка - пожар, устроенный Ларсеном на разбитом "Призраке", предотвратить не удаётся.
Кстати, очень удивился, что кока Магриджа, оказывается, играл Чиндяйкин. Никогда бы не подумал - участник фильма на нынешнего Чиндяйкина не похож совершенно. Зато Руденский с тех времён почти не изменился, хотя прошла уже почти четверть века.
В заключение просто скажу, что "Морской волк" - сильная книга.