1. Снегопад в лесу
Всю долгую зимнюю ночь огромными пушистыми хлопьями валил снег. В полной тишине, в полном безмолвии падали и падали мохнатые снежинки. Легким теплым одеялом снег укрыл стылую землю и опавшие листья. Лохматыми седыми клочьями повис на черных промерзших ветвях деревьев и кустов, пригнул к земле засохшие стебли разных лесных трав. Засыпал и спрятал от глаз лесные тропки, укрыл застывшую прозрачным льдом гладь лесного озерца.
И только к рассвету, с первыми утренними сумерками, тучи на небе, наконец, развеялись, и снегопад прекратился.
2. Лисенок
А лисенок всю эту ночь крепко спал в своей норе. Свернувшись калачиком, он уткнулся черной пуговкой носа в пушистый хвост. Ему было тепло и спокойно.
Для маленького рыжего лисенка это была первая зима, и он к ней неплохо приготовился. Отыскал на лесном пригорке глубокую сухую норку, отрастил теплую пушистую шубку - в ней даже жарко было, когда пригревало неяркое осеннее солнышко.
Лисенок спал так крепко, что представить не мог, что в природе творятся такие чудеса. Но вот пришло утро, надо просыпаться...
3. Утро лисенка
В норке лисенка не было ни будильника, ни радио, но все равно он как-то знал, что уже наступило утро и пора просыпаться. Сначала он приоткрыл один глазик. Потом блеснул, приоткрывшись, и второй глаз. Лисенок зевнул, протер лапкой глаза, сгоняя остатки сна.
Вдруг он встрепенулся и насторожился. Что-то изменилось - только никак не мог взять в толк - что же случилось. Он прислушался, навострив ушки, - нет, все в порядке, да и чуткий нос не говорил ни о чем подозрительном...
Но что-то ведь не так. Это-то он точно знал.
4. Выход из норки
Мелкими осторожными шажками лисенок двинулся к выходу из норки.
Бумс! - .носик его уткнулся в холодную пушистую кучу снега, завалившего выход из норы. Конечно, он уже знал, что такое снег по рассказам старших, и по своему опыту. Он даже видел его и пробовал на вкус в самые первые снегопады, но представить себе, что снега может быть так много, лисенок никак не мог.
Ну что ж, раз такое дело, надо выкапываться, пробиваться к свету, к солнцу. Несколько уверенных движений маленьких лапок, и лисенок оказался на поверхности огромного сугроба навалившегося на вход в его жилище.
5. На улице
Ах! Такого он никак не ожидал. Испугавшись, лисенок юркнул назад в глубину норки по только что проделанному в снегу проходу.
Прошло какое-то время, прежде чем он снова собрался с духом и отважился высунуть кончик носа на белый свет.
И этот свет действительно, без всякого преувеличения, был белым, казалось никаких красок больше не осталось в мире, все залито белым пушистым безмолвием.
6. Все не так страшно, как казалось.
Постепенно его глаза привыкли к искрящейся белизне. Среди белого стали различаться оттенки розового от бликов встающего солнца, голубого от теней стволов и ветвей деревьев.
- Ага! - Все на месте - вон старый дуб с развесистой кроной, только теперь его совсем придавило снегом Чуть дальше густые заросли орешника согнули свои ветви под навалившейся тяжестью снега. Все оказывается не так уж и страшно.
- Да и сколько ж можно бояться. Надо ведь и подкрепиться - с вечера еще крошки во рту не было.
-Будь что будет, - маленькое тельце напружинилось, и легкая гибкая огненная молния взмыла над снежной белизной.
7. Первое «плавание»
Ух! - раздалось и взметнулось снежное облако, и лисенок по самые кончики ушей утонул в пушистом снегу. Наверно погрузился бы и глубже, но снег держал невесомое тельце, не давая ему совсем утонуть в сугробе. Так и «поплыл» лисенок навстречу новым неожиданностям. Над снегом только белый кончик ярко рыжего пушистого хвостика, кончики ушей, и пуговка аккуратного любопытного носика. Неизвестно сколько продолжалось бы его "плавание" в снегу. Но вдруг он со всего маха стукнулся лбом о какое-то препятствие, лапы почувствовали опору, и лисенок взобрался на пенек. Тот самый пенек, на котором сколько он уже много раз сиживал, оглядывая окрестности и отдыхая после удачной охоты.
Ну вот, теперь все окончательно встало на свои места, пора приниматься за охоту - голод ведь не тетка...
8. Первая охота по снегу
Снова взметнулась над снегом рыжая молния. Уже совсем освоившись с новым стилем передвижения, лисенок «поплыл» к уже близким кустам орешника. Чуткий нос и тонкий слух напряжены.
Какой-то шорох, писк. - Ага! - совсем осмелели мышата под толщей снега, затеяли возню, возомнив что их теперь не найдут охотники.
Ловкий нырок в снег, за ним еще, еще - вот уже в животе приятная сытость, и настроение совсем похорошело - что ж так жить можно...
- Вот, а теперь можно и осмотреться внимательней, обследовать свои владения...
9. Неожиданная встреча
Ловкое упругое тельце, оставляя глубокий след в рыхлом пушистом снегу, скользит по безбрежной белой равнине. Самого лисенка и не видно, только кончики ушек, да кончик хвоста приподнимаются над снегом. Иногда лисенок приостанавливается, приподнимается на задние лапки, чтоб оглядеться, тогда пушистый мех вспыхивает огнем в лучах яркого зимнего солнца.
Ничто не ускользнет от внимательного уха и тонкого чутья - здесь в снежной глубине резвятся мышата - хорошо, будет куда наведаться в следующий раз. А тут совсем недавно зайчишка прятался от непогоды - надо будет запомнить, ведь может и вернуться...
И уже совсем было собрался лисенок поворачивать к дому, как вдруг...
- Нос к носу, глаза в глаза - путь его пересекся с рыженькой лисичкой. В другое время, он бы, конечно, заметил ее еще издали, но, плавая в этом снежном океане, увидеть ее заранее не было никакой возможности. И вот, такая неожиданная встреча.
10. Новая подружка
На мгновение оба замерли, всматриваясь друг в друга.
- Сверкающие немного лукавые бусинки глаз. Симпатичная немного смущенная мордочка. Ослепительно огненная шубка. Очень симпатичная - подумал лисенок.
Видно и он тоже произвел на лисичку благоприятное впечатление и та, преодолев замешательство, дружелюбно вильнула хвостом, упруго вскинулась всем телом и отпрыгнула в сторону, приглашая к игре.
И что тут началось. То, взлетая над снежной целиной, то, пропадая совсем в мареве поднятой ими снежной пыли, огненные молнии метались друг за другом. Догоняя друг друга, они сплетались клубком или, распластавшись в полете, мчались, едва касаясь снежного покрова...
- Ах! Как билось сердечко лисенка. Как прекрасна была новая подружка, Она нравилась ему с каждой минутой все больше и больше...
А короткий зимний день уже к закату, да и сил уже почти нет - яркие малиновые язычки лисят вывались наружу, изо рта разгоряченные клубы пара... Надо бы и дух перевести.
11. Устали
Лисята забрались под ветви старой-старой раскидистой ели. За много лет из опадавших иголок под елкой получилась толстая и теплая как войлок подстилка. Здесь в тепле и безопасности они устроились на отдых.
Прижались друг к другу тельцами, и лисенок негромко рассказывал новой знакомой на ушко бесконечные сказки.
Он рассказывал о ночном снегопаде, о далеких и холодных звездах в полуночной тишине, о безбрежности снежного океана, о неожиданной встрече с такой симпатичной лисичкой...
(у сказки есть продолжение - читайте "Очень-очень нестрашная сказка")
Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой.
Маленький дом - всего в три комнаты - стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье.
Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь.
"Какая я дура! - думала Татьяна Петровна. - Зачем уехала из Москвы, бросила театр, друзей! Надо было отвезти Варю к няньке в Пушкино - там не было никаких налетов, - а самой остаться в Москве. Боже мой, какая я дура!"
Но возвращаться в Москву было уже нельзя. Татьяна Петровна решила выступать в лазаретах - их было несколько в городке - и успокоилась. Городок начал ей даже нравиться, особенно когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые.
Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар.
Татьяна Петровна привыкла и к городку и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах, изображавшим неуклюжие броненосцы береговой обороны. Старик Потапов был в прошлом корабельным механиком. На его письменном столе с выцветшим зеленым сукном стояла модель крейсера "Громобой", на котором он плавал. Варе не позволяли трогать эту модель. И вообще не позволяли ничего трогать.
Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын моряк, что он сейчас в Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка. Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда?
Моряк смотрел на нее спокойными, чуть насмешливыми глазами, будто спрашивал: "Ну что ж? Неужели вы так и не припомните, где мы встречались?".
Нет, не помню, - тихо отвечала Татьяна Петровна.
Мама, с кем ты разговариваешь? - кричала из соседней комнаты Варя.
С роялем, - смеялась в ответ Татьяна Петровна.
Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе. Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова.
Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла.
Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, - он даже не вздрагивал. Потом она осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать.
"Милый мой старик, - читала Татьяна Петровна, - вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!"
"Я часто вспоминаю тебя, папа, - читала дальше Татьяна Петровна, - и наш дом, и наш городок. Все1 это страшно далеко, как будто на краю света. Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад. Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом. Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи - те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле: увертюра к "Пиковой даме" и романс "Для берегов отчизны дальней". Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь? Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок - и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой.
Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой. Не знаю. Но лучше не жди".
Татьяна Петровна долго сидела у стола, смотрела широко открытыми глазами за окно, где в густой синеве начинался рассвет, думала, что вот со дня на день может приехать с фронта в этот дом незнакомый человек и ему будет тяжело встретить здесь чужих людей и увидеть все совсем не таким, каким он хотел бы увидеть.
Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. А сама Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью. На нем была отлита смешная надпись: "Я вишу у дверей - звони веселей!" Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом. Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей- веселый звон колокольчика казался езду, очевидно, нахальным.
Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшего чеха, занимавшегося починкой примусов, керосинок, кукол, гармоник и настройкой роялей. Фамилия у настройщика была очень смешная: Невидаль. Чех, настроив рояль, сказал, что рояль старый, но очень хороший. Татьяна Петровна и без него это знала.
Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей Она вставила их в подсвечники на рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном.
Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке.
Варя не выдержала.
Зачем ты трогаешь чужие вещи? - сказала она Татьяне Петровне. - Мне не позволяешь, а сама трогаешь И колокольчик, и свечи, и рояль - все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила.
Потому что я взрослая, - ответила Татьяна Петровна.
Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе.
Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время.
Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы.
Эвакуированная,- сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках. Голова у него кружилась.
Да, - сказал начальник станции, - хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына.
Когда обратный поезд э - спросил Потапов.
Спасибо, - ответил Потапов и вышел
Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой.
Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы.
"Ну что ж! - сказал Потапов - Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое - и городок этот, и река, и дом".
Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу.
Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом!
"Ну что же, - подумал Потапов, - с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг".
Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как
бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо - должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины - шли к проруби за водой.
Потапов облокотился о перила, тихо сказал:
Как же это так?
Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он` оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами. На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.
Наденьте фуражку, - тихо сказала женщина,- вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять.
Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина так же тихо сказала:
Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет.
Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание.
Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа. Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве.
Пойдемте! - сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню.
Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями.
Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло.
Кто же твоя мама? - спросил он девочку и покраснел.
Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить.
Она думает, что она взрослая, - таинственно прошептала девочка. - А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я.
Почему? - спросил Потапов.
Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни.
Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя - лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.
После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени.
А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала:
Мне все кажется, что где-то я уже видела вас.
Да, пожалуй, - ответил Потапов.
Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился.
Нет, не могу припомнить, - сказал он глухим голосом.
Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила.
Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее.
Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, - она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, - Татьяна Петровна, должно быть, читала Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, по он не решился окликнуть Татьяну Петровну
В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился.
Пора, вам надо вставать, - сказала она. - Очень жалко мне вас будить!
Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала
Пишите. Мы теперь как родственники. Правда? Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги.
"Я вспомнил, конечно, где мы встречались, - писал Потапов, - но не хотел говорить вам об этом там, дома. Помните Крым в двадцать седьмом году Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу Я остановился, долго смотрел ей вслед. Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь и дать мне огромное счастье. Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему - не знаю. С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас. И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша. Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали".
Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела па снежный сад за окном, сказала.
Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение И стоит ли разуверять его? И себя!
Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат.
Рассказ Снег для детей Паустовский читать
Старик Потапов умер через месяц после того, как Татьяна Петровна поселилась у него в доме. Татьяна Петровна осталась одна с дочерью Варей и старухой нянькой.
Маленький дом - всего в три комнаты - стоял на горе, над северной рекой, на самом выезде из городка. За домом, за облетевшим садом, белела березовая роща. В ней с утра до сумерек кричали галки, носились тучами над голыми вершинами, накликали ненастье.
Татьяна Петровна долго не могла привыкнуть после Москвы к пустынному городку, к его домишкам, скрипучим калиткам, к глухим вечерам, когда было слышно, как потрескивает в керосиновой лампе огонь.
"Какая я дура! - думала Татьяна Петровна. - Зачем уехала из Москвы, бросила театр, друзей! Надо было отвезти Варю к няньке в Пушкино - там не было никаких налетов, - а самой остаться в Москве. Боже мой, какая я дура!"
Но возвращаться в Москву было уже нельзя. Татьяна Петровна решила выступать в лазаретах - их было несколько в городке - и успокоилась. Городок начал ей даже нравиться, особенно когда пришла зима и завалила его снегом. Дни стояли мягкие, серые.
Река долго не замерзала; от ее зеленой воды поднимался пар.
Татьяна Петровна привыкла и к городку и к чужому дому. Привыкла к расстроенному роялю, к пожелтевшим фотографиям на стенах, изображавшим неуклюжие броненосцы береговой обороны. Старик Потапов был в прошлом корабельным механиком. На его письменном столе с выцветшим зеленым сукном стояла модель крейсера "Громобой", на котором он плавал. Варе не позволяли трогать эту модель. И вообще не позволяли ничего трогать.
Татьяна Петровна знала, что у Потапова остался сын моряк, что он сейчас в Черноморском флоте. На столе рядом с моделью крейсера стояла его карточка. Иногда Татьяна Петровна брала ее, рассматривала и, нахмурив тонкие брови, задумывалась. Ей все казалось, что она где-то его встречала, но очень давно, еще до своего неудачного замужества. Но где? И когда?
Моряк смотрел на нее спокойными, чуть насмешливыми глазами, будто спрашивал: "Ну что ж? Неужели вы так и не припомните, где мы встречались?".
Нет, не помню, - тихо отвечала Татьяна Петровна.
Мама, с кем ты разговариваешь? - кричала из соседней комнаты Варя.
С роялем, - смеялась в ответ Татьяна Петровна.
Среди зимы начали приходить письма на имя Потапова, написанные одной и той же рукой. Татьяна Петровна складывала их на письменном столе. Однажды ночью она проснулась. Снега тускло светили в окна. На диване всхрапывал серый кот Архип, оставшийся в наследство от Потапова.
Татьяна Петровна накинула халат, пошла в кабинет к Потапову, постояла у окна. С дерева беззвучно сорвалась птица, стряхнула снег. Он долго сыпал белой пылью, запорошил стекла.
Татьяна Петровна зажгла свечу на столе, села в кресло, долго смотрела на язычок огня, - он даже не вздрагивал. Потом она осторожно взяла одно из писем, распечатала и, оглянувшись, начала читать.
"Милый мой старик, - читала Татьяна Петровна, - вот уже месяц, как я лежу в госпитале. Рана не очень тяжелая. И вообще она заживает. Ради бога, не волнуйся и не кури папиросу за папиросой. Умоляю!"
"Я часто вспоминаю тебя, папа, - читала дальше Татьяна Петровна, - и наш дом, и наш городок. Все1 это страшно далеко, как будто на краю света. Я закрываю глаза и тогда вижу: вот я отворяю калитку, вхожу в сад. Зима, снег, но дорожка к старой беседке над обрывом расчищена, а кусты сирени все в инее. В комнатах трещат печи. Пахнет березовым дымом. Рояль, наконец, настроен, и ты вставил в подсвечники витые желтые свечи - те, что я привез из Ленинграда. И те же ноты лежат на рояле: увертюра к "Пиковой даме" и романс "Для берегов отчизны дальней". Звонит ли колокольчик у дверей? Я так и не успел его починить. Неужели я все это увижу опять? Неужели опять буду умываться с дороги нашей колодезной водой из кувшина? Помнишь? Эх, если бы ты знал, как я полюбил все это отсюда, издали! Ты не удивляйся, но я говорю тебе совершенно серьезно: я вспоминал об этом в самые страшные минуты боя. Я знал, что защищаю не только всю страну, но и вот этот ее маленький и самый милый для меня уголок - и тебя, и наш сад, и вихрастых наших мальчишек, и березовые рощи за рекой, и даже кота Архипа. Пожалуйста, не смейся и не качай головой.
Может быть, когда выпишусь из госпиталя, меня отпустят ненадолго домой. Не знаю. Но лучше не жди".
Татьяна Петровна долго сидела у стола, смотрела широко открытыми глазами за окно, где в густой синеве начинался рассвет, думала, что вот со дня на день может приехать с фронта в этот дом незнакомый человек и ему будет тяжело встретить здесь чужих людей и увидеть все совсем не таким, каким он хотел бы увидеть.
Утром Татьяна Петровна сказала Варе, чтобы она взяла деревянную лопату и расчистила дорожку к беседке над обрывом. Беседка была совсем ветхая. Деревянные ее колонки поседели, заросли лишаями. А сама Татьяна Петровна исправила колокольчик над дверью. На нем была отлита смешная надпись: "Я вишу у дверей - звони веселей!" Татьяна Петровна тронула колокольчик. Он зазвенел высоким голосом. Кот Архип недовольно задергал ушами, обиделся, ушел из прихожей- веселый звон колокольчика казался езду, очевидно, нахальным.
Днем Татьяна Петровна, румяная, шумная, с потемневшими от волнения глазами, привела из города старика настройщика, обрусевшего чеха, занимавшегося починкой примусов, керосинок, кукол, гармоник и настройкой роялей. Фамилия у настройщика была очень смешная: Невидаль. Чех, настроив рояль, сказал, что рояль старый, но очень хороший. Татьяна Петровна и без него это знала.
Когда он ушел, Татьяна Петровна осторожно заглянула во все ящики письменного стола и нашла пачку витых толстых свечей Она вставила их в подсвечники на рояле. Вечером она зажгла свечи, села к роялю, и дом наполнился звоном.
Когда Татьяна Петровна перестала играть и погасила свечи, в комнатах запахло сладким дымом, как бывает на елке.
Варя не выдержала.
Зачем ты трогаешь чужие вещи? - сказала она Татьяне Петровне. - Мне не позволяешь, а сама трогаешь И колокольчик, и свечи, и рояль - все трогаешь. И чужие ноты на рояль положила.
Потому что я взрослая, - ответила Татьяна Петровна.
Варя, насупившись, недоверчиво взглянула на нее. Сейчас Татьяна Петровна меньше всего походила на взрослую. Она вся как будто светилась и была больше похожа на ту девушку с золотыми волосами, которая потеряла хрустальную туфлю во дворце. Об этой девушке Татьяна Петровна сама рассказывала Варе.
Еще в поезде лейтенант Николай Потапов высчитал, что у отца ему придется пробыть не больше суток. Отпуск был очень короткий, и дорога отнимала все время.
Поезд пришел в городок днем. Тут же, на вокзале, от знакомого начальника станции лейтенант узнал, что отец его умер месяц назад и что в их доме поселилась с дочерью молодая певица из Москвы.
Эвакуированная,- сказал начальник станции. Потапов молчал, смотрел за окно, где бежали с чайниками пассажиры в ватниках, в валенках. Голова у него кружилась.
Да, - сказал начальник станции, - хорошей души был человек. Так и не довелось ему повидать сына.
Когда обратный поезд э - спросил Потапов.
Спасибо, - ответил Потапов и вышел
Начальник посмотрел ему вслед, покачал головой.
Потапов прошел через город, к реке. Над ней висело сизое небо. Между небом и землей наискось летел редкий снежок. По унавоженной дороге ходили галки. Темнело. Ветер дул с того берега, из лесов, выдувал из глаз слезы.
"Ну что ж! - сказал Потапов - Опоздал. И теперь это все для меня будто чужое - и городок этот, и река, и дом".
Он оглянулся, посмотрел на обрыв за городом. Там стоял в инее сад, темнел дом. Из трубы его поднимался дым. Ветер уносил дым в березовую рощу.
Потапов медленно пошел в сторону дома. Он решил в дом не заходить, а только пройти мимо, быть может заглянуть в сад, постоять в старой беседке. Мысль о том, что в отцовском доме живут чужие, равнодушные люди, была невыносима. Лучше ничего не видеть, не растравлять себе сердце, уехать и забыть о прошлом!
"Ну что же, - подумал Потапов, - с каждым днем делаешься взрослее, все строже смотришь вокруг".
Потапов подошел к дому в сумерки. Он осторожно открыл калитку, но все же она скрипнула. Сад как
бы вздрогнул. С веток сорвался снег, зашуршал. Потапов оглянулся. К беседке вела расчищенная в снегу дорожка. Потапов прошел в беседку, положил руки на старенькие перила. Вдали, за лесом, мутно розовело небо - должно быть, за облаками подымалась луна. Потапов снял фуражку, провел рукой по волосам. Было очень тихо, только внизу, под горой, бренчали пустыми ведрами женщины - шли к проруби за водой.
Потапов облокотился о перила, тихо сказал:
Как же это так?
Кто-то осторожно тронул Потапова за плечо. Он" оглянулся. Позади него стояла молодая женщина с бледным строгим лицом, в накинутом на голову теплом платке. Она молча смотрела на Потапова темными внимательными глазами. На ее ресницах и щеках таял снег, осыпавшийся, должно быть, с веток.
Наденьте фуражку, - тихо сказала женщина,- вы простудитесь. И пойдемте в дом. Не надо здесь стоять.
Потапов молчал. Женщина взяла его за рукав и повела по расчищенной дорожке. Около крыльца Потапов остановился. Судорога сжала ему горло, он не мог вздохнуть. Женщина так же тихо сказала:
Это ничего. И вы, пожалуйста, меня не стесняйтесь. Сейчас это пройдет.
Она постучала ногами, чтобы сбить снег с ботиков. Тотчас в сенях отозвался, зазвенел колокольчик. Потапов глубоко вздохнул, перевел дыхание.
Он вошел в дом, что-то смущенно бормоча, снял в прихожей шинель, почувствовал слабый запах березового дыма и увидел Архипа. Архип сидел на диване и зевал. Около дивана стояла девочка с косичками и радостными глазами смотрела на Потапова, но не на его лицо, а на золотые нашивки на рукаве.
Пойдемте! - сказала Татьяна Петровна и провела Потапова в кухню.
Там в кувшине стояла холодная колодезная вода, висело знакомое льняное полотенце с вышитыми дубовыми листьями.
Татьяна Петровна вышла. Девочка принесла Потапову мыло и смотрела, как он мылся, сняв китель. Смущение Потапова еще не прошло.
Кто же твоя мама? - спросил он девочку и покраснел.
Вопрос этот он задал, лишь бы что-нибудь спросить.
Она думает, что она взрослая, - таинственно прошептала девочка. - А она совсем не взрослая. Она хуже девочка, чем я.
Почему? - спросил Потапов.
Но девочка не ответила, засмеялась и выбежала из кухни.
Потапов весь вечер не мог избавиться от странного ощущения, будто он живет в легком, но очень прочном сне. Все в доме было таким, каким он хотел его видеть. Те же ноты лежали на рояле, те же витые свечи горели, потрескивая, и освещали маленький отцовский кабинет. Даже на столе лежали его письма из госпиталя - лежали под тем же старым компасом, под который отец всегда клал письма.
После чая Татьяна Петровна провела Потапова на могилу отца, за рощу. Туманная луна поднялась уже высоко. В ее свете слабо светились березы, бросали на снег легкие тени.
А потом, поздним вечером, Татьяна Петровна, сидя у рояля и осторожно перебирая клавиши, обернулась к Потапову и сказала:
Мне все кажется, что где-то я уже видела вас.
Да, пожалуй, - ответил Потапов.
Он посмотрел на нее. Свет свечей падал сбоку, освещал половину ее лица. Потапов встал, прошел по комнате из угла в угол, остановился.
Нет, не могу припомнить, - сказал он глухим голосом.
Татьяна Петровна обернулась, испуганно посмотрела на Потапова, но ничего не ответила.
Потапову постелили в кабинете на диване, но он не мог уснуть. Каждая минута в этом доме казалась ему драгоценной, и он не хотел терять ее.
Он лежал, прислушивался к воровским шагам Архипа, к дребезжанию часов, к шепоту Татьяны Петровны, - она о чем-то говорила с нянькой за закрытой дверью Потом голоса затихли, нянька ушла, но полоска света под дверью не погасла. Потапов слышал, как шелестят страницы, - Татьяна Петровна, должно быть, читала Потапов догадывался: она не ложится, чтобы разбудить его к поезду. Ему хотелось сказать ей, что он тоже не спит, по он не решился окликнуть Татьяну Петровну
В четыре часа Татьяна Петровна тихо открыла дверь и позвала Потапова. Он зашевелился.
Пора, вам надо вставать, - сказала она. - Очень жалко мне вас будить!
Татьяна Петровна проводила Потапова на станцию через ночной город. После второго звонка они попрощались. Татьяна Петровна протянула Потапову обе руки, сказала
Пишите. Мы теперь как родственники. Правда? Потапов ничего не ответил, только кивнул головой. Через несколько дней Татьяна Петровна получила от Потапова письмо с дороги.
"Я вспомнил, конечно, где мы встречались, - писал Потапов, - но не хотел говорить вам об этом там, дома. Помните Крым в двадцать седьмом году Осень. Старые платаны в Ливадийском парке. Меркнущее небо, бледное море. Я шел по тропе в Ореанду. На скамейке около тропы сидела девушка. Ей было, должно быть, лет шестнадцать. Она увидела меня, встала и пошла навстречу. Когда мы поравнялись, я взглянул на нее. Она прошла мимо меня быстро, легко, держа в руке раскрытую книгу Я остановился, долго смотрел ей вслед. Этой девушкой были вы. Я не мог ошибиться. Я смотрел вам вслед и почувствовал тогда, что мимо меня прошла женщина, которая могла бы и разрушить всю мою жизнь и дать мне огромное счастье. Я понял, что могу полюбить эту женщину до полного отречения от себя. Тогда я уже знал, что должен найти вас, чего бы это ни стоило. Так я думал тогда, но все же не двинулся с места. Почему - не знаю. С тех пор я полюбил Крым и эту тропу, где я видел вас только мгновение и потерял навсегда. Но жизнь оказалась милостивой ко мне, я встретил вас. И если все окончится хорошо и вам понадобится моя жизнь, она, конечно, будет ваша. Да, я нашел на столе у отца свое распечатанное письмо. Я понял все и могу только благодарить вас издали".
Татьяна Петровна отложила письмо, туманными глазами посмотрела па снежный сад за окном, сказала.
Боже мой, я никогда не была в Крыму! Никогда! Но разве теперь это может иметь хоть какое-нибудь значение И стоит ли разуверять его? И себя!
Она засмеялась, закрыла глаза ладонью. За окном горел, никак не мог погаснуть неяркий закат.
Вьюга
Ветер злой наотмашь бьет по лицам,
Гонит тучи в предзакатной мгле.
В хороводе бешено кружится
Рой снежинок колких по земле.
Вьюга скроет грязь продрогших улиц,
Заметет следы озябших ног,
В подворотнях ночь прокараулив,
Упадет сугробом на порог...
На рассвете солнце хмарь разгонит
И увидит чудо пред собой:
В покрывале белоснежном тонет
Город с незапятнанной душой...
(Е. Володина)
Первый снег
Не слушаясь синоптиков,
Сегодня выпал снег.
О, Ваше благородие,
Порадовал нас всех.
Какая неожиданность,
Какой сюрприз с утра:
Вся местная недвижимость
В убранстве серебра.
Спасибо, небо щедрое,
За твой чудесный дар,
За красоту волшебную,
За сказочный пожар.
Горит всё белым пламенем
От тверди до небес.
Одно очарование
От истинных чудес.
Белее света белого
Рассыпались снега.
Покой – и лишь несмелая
Метёт метлой пурга.
(Зенцов)
***
***
Накрыли город тучи снежные,
Как будто мягкою периной...
И вот уже снежинки нежные
Легонько сели на перила...
Потом скользнули вниз с балкона,
Наощупь, робко, осторожно,
Как бы стесняясь глаз оконных -
И приземлились на дорожке...
Спустя минуту всё смешалось:
Снег повалил светло и нежно,
Легко укутав город шалью
Ажурной, мягкой, белоснежной...
(Н. Онищенко)
***
Всю ночь снежинки танцевали,
Кружась под музыку небес.
И тихо землю целовали,
И обнимали нежно лес...
Передохнув совсем немножко,
Вновь принимались танцевать,
Легко, изящно, осторожно,
Чтоб белых платьиц не помять...
Вот так всю ночь и танцевали,
Кружась под музыку небес...
И тихо землю целовали,
И обнимали нежно лес...
(Н. Онищенко)
О первом снеге
Первый снег, как сахар – сладкий.
Словно белый лист тетрадки.
Он кружит несмело, тихо,
Словно бабочка-трусиха.
Серебрит дома и лужи…
Снег – на завтрак, снег – на ужин,
Эскимо без шоколада.
Вот десерт, какой нам надо!
Пышный, словно сливки к кофе,
Снег хорош в анфас и в профиль.
Вата сладкая в ладонях.
Ветерок-гуляка стонет,
Не набрал ещё он силу,
(Чтобы вихрем закружило),
Вальс танцует аккуратно.
Первый снег, и всем приятно!
(Т. Лаврова)
Белым-бело
С утра сижу, гляжу в окно,
А там кругом белым-бело!
Весь белый парк, и белый дом
,
Асфальт весь белый под окном.
И белый пудель у ворот
Хозяйку беленькую ждёт.
Снежинки белые летят
И на стекле моём блестят,
И каплями сбегают вниз
На белый ледяной карниз.
Белеет улица в окне,
И белый смех звучит во мне.
(Т. Лаврова)
Мороз на улице - под тридцать!
Мороз на улице - под тридцать!
Вокруг лица клубится иней...
И оседает на ресницах
Пушистым чудом, сказкой зимней...
Спешат укутавшись, прохожие,
Всё, как обычно - будни, проза..
Вот только девушки - похожи
На внучек Дедушки Мороза!
(Н. Онищенко)
Снеговик на улице
Белые снежинки
За моим окном
Хороводы водят
Над снеговиком.
До чего ж забавный
Этот снеговик!
На него любуясь,
Я к окну приник.
Шишка вместо носа,
Угольки – глаза.
Смотрит он, прищурившись,
Хитро на меня.
Подмигнув лукаво,
Приподняв ведро,
И, слегка прицелясь,
Бросил снег в окно.
Эй, тебе не скучно
Просто так сидеть,
Целый день бесцельно
На меня глазеть?
Ива скромно клонит косы,
Шепчет нежные слова,
Звонким инеем белёсым
Распустила кружева.
Важной поступью ворона,
Утопая в рыхлый снег,
Выступает, как Персона,
Ищет зёрна на обед.
Мир чудес волшебных, ярких,
Со снегуркой хоровод,
Дед Мороз с мешком подарков.
Веселится весь народ.
Праздник радостью искрится,
Бьют часы двенадцать раз.
Смех, восторженные лица.
С Новым годом! В добрый час!
(Т. Лаврова)
***
К нам в окно постучалась зима.
Осторожно, совсем незаметно...
Чуть дохнула простуженным ветром,
Превратила дома в терема,
Разбросала по окнам узор:
Иглы-льдинки. Краса - неземная!
Колыбельную песнь напевая,
Белой вязью расшила ковёр.
Листья хрусткие скрыв до весны,
Кисеёй все деревья укрыла.
Ночь глазастую в шёлк нарядила,
Звёздный холод добавила в сны.
Подарив тишину и покой,
Распростёрла огромные крылья,
Белым ангелом, снежною пылью
Растворилась над спящей рекой.
(Т. Лаврова)
Сама зима
Вновь снегопад по парку бродит,
Снежинки водят хоровод.
Их вьюжный ветер в круг заводит,
Танцуя медленный фокстрот.
По тёмным, брошенным аллеям
Идёт-бредёт сама Зима.
Рукою щедрою своею
Алмазы сыплет в закрома.
Сверкают горы самоцветов,
Дыханье севера идёт.
И серенадою неспетой
Звенит хрустально-чистый лёд.
А, тишина, как перед бурей:
Застыли звёзды в вышине,
Деревья – стражи в карауле…
Всё тонет в снежной белизне.
(Т. Лаврова)
Зимняя сказка
Зима пришла как всегда неожиданно. Холод, ветер, мороз. Соня каждое утро просыпалась в ожидании снега. Но увы. «Может быть, завтра», – думала она с грустью, ложась спать.
На следующий день девочка встала в приподнятом настроении. Как будто сегодня должно было случиться что-то этакое. Вид из окна ее не порадовал. Опять все было серое. Она позавтракала и вышла на улицу, где ее ждали Никита и Настя, которые обсуждали, как было хорошо прошлой снежной зимой.
А помнишь, как мы тебя закидали с ног до головы снежками, что мама даже ругала за промокший комбинезон? – поинтересовалась с улыбкой Никита у Насти.
Конечно, помню. Мама просто очень переживала, чтобы я не заболела. Но все обошлось, а погуляли хорошо. Мы еще в тот день с Соней вечером слепили снежную бабу. Очень красивая получилась, – вздохнула Настена.
Ребята, не расстраивайтесь, у меня предчувствие, что скоро мы опять повторим наши снежные подвиги, – поддержала их Сонечка.
За разговорами дети не заметили, как к ним подошла женщина, одетая в белую длинную шубу, белую шапку, в белые рукавицы и даже сапоги были белые с белой опушкой.
Я случайно подслушала ваш разговор и поняла, что именно вы сможете мне помочь. Я Снежанна Морозовна – дочка деда Мороза. У нас неприятности. Он сильно заболел и лежит в постели. Рядом с ним Снегурочка, моя доченька. Мы его никак не можем поднять, поэтому и не трясём его снежную постель, а значит и снега не будет.
Какая неприятность! – воскликнула Настюша.
Как же мы вам можем помочь? – затарахтела Сонечка.
Нужно поднять деду Морозу настроение. А для этого вы должны как можно больше рассказать стихотворений про зиму и пропеть песню в хороводе. Но, так как дед Мороз привык к большим хороводам, то соберите побольше друзей, – объяснила Снежанна Морозовна.
Хорошо. Все будет сделано, – ответил Никита.
Я за вами вернусь завтра. – И при этих словах женщина удалилась.
Так, девочки, вы быстро бегите по соседям и тащите всех на улицу детей. А я пока за книжкой со стихами про зиму, – скомандовал Никита.
Девочки быстро разбежались по подъездам. Они звонили в двери и рассказывали взрослым детям о неприятности, случившейся с Дедом Морозом.
Народу собралась полная улица. Никита быстро раздавал стихотворения. Девочки с остальной ребятней репетировали хоровод, который должен был завтра порадовать Мороза.
Весь день кипела работа. Вечером все разошлись уставшие, но удовлетворенные.
Наступило утро. Настя и Соня сидели на лавочке в ожидании все ребят.
Всю ночь не спала. Стихотворение про себя повторяла, – жаловалась Сонечка.
Мне тоже ночь показалась такой длиной, – поддержала подругу Настя.
Тут из подъезда вышел Никита в окружении пятерых мальчиков. Из других подъездов тоже потянулись ребята. Вдруг к дому подъехал двухэтажный белый автобус, за рулем сидела Снежанна Морозовна.
Все в сборе? Тогда рассаживаемся! – скомандовала женщина.
Дети быстро погрузились в автобус и помчались с такой скоростью…аж дух захватывал. Вскоре они оказались возле огромного ледяного замка. Оттуда выбежала Снегурочка:
Вы приехали. Спасибо, ребята! Проходите.
Снегурочка провела всех в большую комнату, по середине которой стояла огромная кровать. На ней лежал Дед Мороз, укрытый пледом.
Дедушка, к нам гости, – обратилась Снегурочка к дедушке.
Вижу, внученька, да не готов я к приему, даже встать не смогу.
Дедушка, да ты лежи. Ребята приехали тебя проведать и порадовать стихами. Давайте-ка, ребятишки, начинайте.
Никитка начал первый рассказывать стихотворение про Деда Мороза, потом девочки рассказали про снежинки, другие ребята про зиму. Дед Мороз, слушая их, сел на кровать. А когда Сонечка и Настя стали водить хоровод с малышами, то дедушка рассмеялся и встал с постели.
Спасибо вам. Вот мое лучшее лекарство – это веселые дети.
Снегурочка и Снежанна Морозовна сияли от счастья:
Девочки и мальчики, мы вам так благодарны. Даже не знаем, что для вас сделать?
Давайте потрясём постель Деда Мороза, уж очень хочется снега, – попросил Никита.
Все ребята дружно взялись за перину, потрясли ее. Столько с нее посыпалось!
Сделал дело – гуляй смело, – сказала Снежанна Морозовна. – Все в автобус!
Когда ребята вернулись, то не узнали свой двор. Он был белый.
Все срочно строить снежную бабу! – прокричал Никита.
К вечеру на улице стояло куча снежных баб, дети обкидывались снежками, катались на санках. А с неба на них смотрел веселый Дед Мороз.
