Лето - время каникул и путешествий, и не так просто спланировать интервью в рабочей обстановке, зато можно, например, встретиться в аэропорту на стыковке, где нам и удалось пообщаться с Дмитрием Озерковым и обсудить с главой отдела современного искусства Государственного Эрмитажа стратегию и выставочную активность вверенной ему институции, заодно узнав последние новости.

В октябре в Эрмитаже открывается выставка бельгийского художника Яна Фабра. Это гастроли его проекта, показанного в Лувре в 2006 году, или нечто новое?

Нет, совершенно отдельный продукт, созданный специально для Эрмитажа. После парижской выставки было решено пригласить Фабра, и мы стали искать точки соприкосновения. Но должно было пройти десять лет, чтобы всё состоялось. Хорошая выставка всегда готовится долго. Дело обычное. Подготовка проекта Захи Хадид в Эрмитаже шла одиннадцать лет.

Итак, название выставки «Рыцарь отчаяния - воин красоты»…

Ян Фабр, как известно, многолик, он и художник, и скульптор, и драматург, и режиссер. Здесь он предстает неким рыцарем культуры, который приходит в музей, как на алтарь, дабы преклонить колено перед искусством.

Кажется, недавно он уже приезжал в Петербург и, облачившись в рыцарски доспехи, прошелся по залам Зимнего дворца?

Этот его перформанс записывали на видео. Оно будет на выставке.

Государственный Эрмитаж
Фото: Дмитрий Озерков

Почему всё-таки сегодня Эрмитаж показывает Фабра?

Мы стараемся чередовать имена художников, страны, техники и способы воздействия. Сейчас в Главном штабе идет , являющаяся попыткой интерпретации одного термина, этакого взгляда на него с разных сторон, хотя, может, немного камерного. Последние годы все только и говорят, что о реализме. Мы, как академический музей, решили с этим разобраться. Пристально изучили «реализм» во всех его проявлениях и представили трех современных авторов, работающих в реалистичной манере: Тони Мателли, Джима Шоу и Митча Гриффитса.

Выставка Фабра, тут иное дело. Художник с собственной «оптикой», через которую ему предлагается взглянуть на нас.

Фото: Евгения Гершкович

Выставка будет проходить в Главном штабе?

В Зимнем дворце и Главном штабе. Два крыла музея задействованы не случайно. Ян Фабр, потомок знаменитого французского энтомолога Жана Анри Фабра, увидел Главный штаб и Зимний дворец на плане Петербурга как некую бабочку, пришпиленную Александровским столбом, - гигантское крылатое существо распласталось на карте города.

У выставки, постепенно встраивающейся в музейные залы, маршрут будет сложным. Анфиладу Главного штаба мы заполняем отдельными инсталляциями, в том числе зал, где находится «Красный вагон» Ильи Кабакова, которого тоже в своем роде занимает жизнь насекомых, как и Фабра. Кстати, с Кабаковым у Фабра однажды был совместный проект.

Фабр видит себя фламандским художником, продолжателем традиции антверпенской школы. Ему важно присутствие этой школы в Эрмитаже, и таким образом его работы в Зимнем дворце вступят в диалог с мастерами фламандского искусства, с творениями Йорданса, Рубенса, Ван Дейка. Экспозиция завершится в рыцарском зале, по-видимому, трансляцией видео.

Выставка «Ян Фабр: Рыцарь отчаяния – воин красоты», 22 октября 2016 – 30 апреля 2017
Государственный Эрмитаж
Фото: Дмитрий Озерков

Два года назад в Санкт-Петербурге прошла «Манифеста». Оставило ли это знаковое событие, европейская биеннале современного искусства, какой-то след в Эрмитаже и городе?

Пространство Эрмитажа, как храма искусств, «Манифеста»лишила девственности. Она была важна именно в момент, когда начались сильные нападки на современное искусство и возникало острое ощущение «закрывающегося домика». Темой, фильмами, программами «Манифеста» показала, что всё не так плохо. Помимо внешнеполитического эффекта, был и другой - художники поняли, что можно продолжать «дышать».

Про город мне сложно судить. Конечно, в Петербурге искусства мало, и оно очень неровное.

Вы следите за современной ситуацией на отечественном арт-рынке?

Я плохо знаю этот опыт. Этим занимаются Русский музей и Центр Курехина, это их хлеб. Они отслеживают и закупают современных отечественных авторов. Женя Кикодзе и Олеся Туркина курировали выставку «Другая столица», где было много интересных художников, которых я увидел в первый раз, хотя все они живут в Петербурге, по соседству.

Я занимаюсь совершенно другим. Мы создаем ситуацию, при которой художник, если захочет, может учиться на наших выставках.

Выставка «Реализмы», 2016
Главный штаб Государственного Эрмитажа

Но стратегия проекта «Эрмитаж 20/21», который ведет отдел современного искусства, заключается не только в экспонировании, но и в формировании музейной коллекции?

Мы собираем коллекцию, но не закупаем, то есть денег не тратим. Это преимущественно дары. К сожалению, до сих пор против современного искусства существует некое предубеждение. Когда Эрмитаж покупает, к примеру, Рембрандта или Рубенса, пусть графику, это всем понятно. А если выкатывается какая-то серьезная сумма на современное искусство, сразу возникает вопрос: «Почему вы купили этого автора, а не другого? Где критерий?» Приходится объяснять, на что потрачены государственные деньги.

Но художникам льстит, если их вещи оказываются в коллекции Эрмитажа.

Я стараюсь собирать хорошие вещи. Кое-какие ключевые произведения у нас в коллекции есть.

А если позвонит, условно, Кабаков и предложит в дар свою работу?

Если позвонит Кабаков, то конечно…

Выставка «Реализмы», 2016
Главный штаб Государственного Эрмитажа
Митч Гриффитс
«Современная война»
2016

То есть вы принимаете в дар только имена, уже попавшие в историю искусств?

Или те, что попадут туда завтра. На самом деле мы регулярно рассматриваем чьи-то предложения. Но как только Эрмитаж официально упоминает чье-то имя в позитивном или негативном ключе, это сразу вызывает ажиотаж. Если художник Иванов захочет подарить свою картину, а мы скажем: «Извините, Иванов», то статус Иванова сразу возрастает: «Ага, Эрмитаж сейчас не берет Иванова, значит потом возьмет»! Из этой ситуации надо как-то выплывать.

Что касается даров, их немало, но многое мы не принимаем. И не делаем из этого тайны. Всё, что берем, так или иначе публикуем.

Цель: собрать небольшую, но уникальную коллекцию, которая стала бы надстройкой над исторической коллекцией Эрмитажа и которую не стыдно будет показать будущим поколениям.

И вы тут играете роль эксперта?

Приходится.

Выставка Тони Крэгга «Скульптура и рисунки», 2016
Главный штаб Государственного Эрмитажа
Фото: Евгения Гершкович

Сколько уже осуществлено выставок в рамках проекта «Эрмитаж 20/21»?

Более сорока. Много западных авторов, и не только. Русских показываем, если они в интернациональном плане важны, как, например, Тимур Новиков, важная фигура петербургской арт-сцены, или Борис Смелов. Выставка позволила ввести многие вещи этого петербургского фотографа в научный оборот.

Люблю слово «линейка». У нас несколько проектных линеек, в том числе архитектура и фотография. Мы, к примеру, показывали Стива Маккарри, фотографа журналистского плана, чья «Афганская девочка» уже стала иконой. Разумеется, выставка отчасти была сделана не без тайного умысла заполучить эту икону в коллекцию.

Выставка «Стив МакКарри. Момент беззащитности», 2015-2016
Главный штаб Государственного Эрмитажа
Стив МакКарри
«Шарбат Гула. Афганская девочка»
Лагерь беженцев Насир-Баг недалеко от Пешаварa, Пакистан
1984

Что дальше?

Дальше важнейший немецкий художник Ансельм Кифер и звездный архитектор Даниэль Либескинд. Но тут как всегда всё упирается в вопрос денег. Кроме того, мы просим спонсоров играть по нашим правилам. Ограничений много: Эрмитаж не ставит промоавтомобиль к входу, не вешает постер на свой фасад. Зато информацию можно найти на сайте и в музее.

Принимает ли участие в формировании выставочных планов отдела современного искусства директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский?

Какие-то предложения исходят от меня, что-то предлагает он. Мы постоянно сверяем часы.

Выставка «Билл Виола. Море безмолвия», 2014
Эрмитажный театр
Билл Виола
«Море безмолвия» (видео)
2002

Цензуру не ощущаю, во всяком случае, того, чем занимаюсь. Есть вещи, которые не делаю не потому, что не хочу, просто потому, что не считаю нужным. Современный акционизм, хотя это важная часть искусства, особенно сейчас, в Эрмитаже не показываю, здесь ему не место.

Как строится постоянная экспозиция Главного штаба?

Была идея собрать художников ХХ века, на которых оказал влияние петербургский авангард, работы Малевича, Крученых. Отсюда появились отдельные залы Дмитрия Пригова, Ильи Кабакова, Эдуарда Штейнберга, Жака Липшица. Сегодня ведем переговоры с Джозефом Кошутом. Мне бы хотелось, чтобы для нас он сделал что-то новое. Художник всё-таки живой. Надеюсь, что получится.

Жак Липшиц
Главный штаб Государственного Эрмитажа
Фото: Евгения Гершкович

Филиал Эрмитажа по проекту американского архитектора Хани Рашида скоро появится в Москве, в жилом квартале «ЗИЛАрт». Как продвигается этот проект?

Проект музейного центра адаптирован под наши музейные нормы по безопасности и климату. Всё отправлено на экспертизу. Следующий этап - строительство, которое продлится года два.

Есть ли примерные планы?

Это будет музей современного искусства. В нем мы покажем часть коллекции Щукина-Морозова, которую Москва хочет видеть. Покажем петербургских художников, потому что мы - петербургский музей, привезем большие вещи из запасников Эрмитажа, которые у нас не выставлялись. И, разумеется, будут сменные выставки, созданные специально для Москвы. Такие выставки, как Заха Хадид и Ян Фабр, нужно показывать в Москве, куда они не едут по разным причинам. Каждая - по своей.

Хани Рашид
Проект музейного центра «Эрмитаж-Москва»

В 2015 году вы курировали выставку Glasstress Gotika в венецианском палаццо Кавалли-Франкетти. Интересно было работать со стеклом?

Стеклом никогда не занимался, да и выставка была не об этом. Стекло использовалось, скорее, как медиа. Хотелось представить готику как первый интернациональный стиль, который начался и никогда не закончится, по модели которого построено современное искусство. Пятьдесят работ из коллекций петербургских музеев, в том числе из Эрмитажа, плюс пятьдесят вещей современных художников, многие из которых никогда не имели дело со стеклом. Мне было интересно.

Журналист

Искусствовед, историк искусства, арт-критик, выпускник МГУ им. Ломоносова, автор свыше тысячи публикаций в прессе и книг, в том числе таких изданий, как "Высокий сталинский стиль", "Агитлак", "Агиткость", "Московское ралли", "Мир русской усадьбы" (серия "Поехали"). Куратор выставок, в том числе "ВДНХ. Главная выставка страны", член экспертного совета конкурсов "Архивуд", "Архиграфика". Номинант премии "Книга года".

В год 100-летия октябрьских событий Эрмитаж покажет проект о революции и Эйзенштейне. А пока TANR расспросила заведующего отделом современного искусства Дмитрия Озеркова о том, как музей прошел 2016 год

Заведующий отделом современного искусства Государственного Эрмитажа Дмитрий Озерков во время церемонии награждения в ЦСК «Гараж». Фото ИТАР-ТАСС/Станислав Красильников

За последний год Государственный Эрмитаж стал одним из основных источников громких скандалов в Петербурге. Не проходит и недели, чтобы события внутри или около самого крупного музея России не попали в горячую десятку новостей. И почти все они связаны с современным искусством: Эрмитаж обвиняли в оскорблении чувств верующих, в жестоком обращении с животными, в том, что он не то показывает, не тому учит, что больше ориентирован на Запад, а про «скрепы» забывает. Дмитрий Озерков , заведующий отделом современного искусства Государственного Эрмитажа, рассказал о планах на юбилейный для России и всего мира год.

Рабочий тащит пулемет…

Дмитрий, следующий год — год 100-летия штурма Зимнего дворца, то есть Эрмитажа, где сейчас расположена главная экспозиция музея. Такое единство времени и места дает простор для фантазии. Что думаете делать? Будете снова брать Зимний штурмом?

Для нас смысл этого юбилейного года — в том, что все говорят про революцию, а мы живем в тех залах, где она свершилась. Эрмитаж — Зимний дворец — это еще и место, где создан миф о революции. Комната Временного правительства, лестница, по которой бежали матросы, Керенский — все это происходило у нас, для нас это среда обитания. В этих залах Эйзенштейн снимал свой фильм «Октябрь» и творил очень важный для нашей истории и всего советского искусства историко-культурный миф. Арка Главного штаба, шедевр архитектуры Росси , тоже стала частью этого фильма-мифа, а мы в этом фильме живем и создаем в нем современное искусство. Сейчас уже проработаны детали проекта, связанного с Эйзенштейном, с его мифом о революции, с попыткой понять, что в фильме было реальным, а что — легендой. Ведь режиссер сам тоже был революционером: в построении кадра, в монтаже, в использовании звука. Мы об этом постараемся рассказать.

Подготовка к эвакуации собрания итальянской живописи Эрмитажа. 1917 г. Фото Алексея Поповского Государственный Эрмитаж

Это будет живое действие или статичная выставка?

Большой выставочный проект с действием, презентациями, показами, дискуссиями. Второй проект юбилейного года — фотография. Мы хотим представить двух братьев Хенкиных , один из которых в первой трети XX века жил в Ленинграде, другой — в Берлине. Но это не знаменитые актеры Владимир и Виктор Хенкины , а их дальние родственники Евгений и Яков . Они фотографировали Берлин и Ленинград такими, какими те были в 1930-е годы. Братья снимали параллельную реальность, это их диалог о времени и о себе, им удалось запечатлеть установление репрессивного режима и в Германии, и в Советском Союзе. Снимков несколько тысяч, они никогда не выставлялись и нигде не печатались, они хранятся в одном частном архиве в Европе. Мы покажем и Берлин, и Ленинград. После Эрмитажа выставка поедет в Германию. Возможно, и в другие страны, потому что этот диалог сейчас очень важен для всей Европы. Третье событие — Ансельм Кифер , и это тоже будет очень важная выставка. Мы попросили Кифера сделать специально для Эрмитажа особый проект…

Провокации будут?

Да у нас не бывает провокаций, потому что провокация — это когда кто-то стоит голый или что-то взрывают! А у нас — люди, которые сами решили, что оскорблены их чувства. Никто же из нас не предполагал, что на выставке Фабра животные спровоцируют кого-то на протесты, что погибшие под колесами машин на автострадах Бельгии звери станут хедлайнерами новостей.

Демонстрация на площади перед Зимним дворцом в Петрограде. Октябрь 1917 г.
Photo by Hulton Archive/Getty Images

Скрепы кусаются

Когда Эрмитаж начал активно показывать современное искусство, казалось, что Пиотровский представляет его просто потому, что это модно, это привлекает молодую аудиторию. Музей самодостаточен своей коллекцией, своей историей, и, когда началось активное внедрение самых актуальных, модных западных художников, возникло ощущение, что Эрмитаж очень хочет, «задрав штаны, бежать за комсомолом».

У меня как раз нет такого ощущения, а есть понимание, что музей, который входит в число главных музеев мира, вступив на путь представления современного искусства, достаточно смело это делает, хотя и многим рискует. Потому что сочетание традиционного и современного всегда и везде вызывает конфронтацию. Лувр в 2008 году сделал первые выставки того же Яна Фабра, и в результате отдел современного искусства там закрыли. Если у нас против выступают какие-то любители скандалов, то там противниками современного искусства в Лувре оказались реальные академики Французской академии, с именами, с регалиями. В профессиональной прессе писали очень язвительные статьи. Например, известный академик Марк Фумароли , специалист по Ренессансу. Я помню его статьи против Джеффа Кунса в Версале, против выставок современного искусства в Лувре. И во Франции победила консервативная линия — отдел современного искусства в Лувре закрыли, хотя выставки актуального искусства там проходят.

Традиционные музеи стараются не связываться с современным искусством?

Происходит борьба, и сейчас однозначно никто не скажет, нужно ли показывать современное искусство в музеях, как показывать. Об этом идет дискуссия. Потому что современное искусство или вступает в разговор со старым, или может случиться, как со старым человеком, который скажет: отстаньте от меня, уйдите. Но в этом случае музей остается неким архивом, складом. А мы пытаемся доказать, что музей — живой. Эрмитаж выбрал такой путь, он последовательно идет по нему, и в этом наш плюс.

Цесаревич Алексей Николаевич. «Портрет военного». Бумага, акварель. GARF, State Archive of the Russian Federation

Не место для дискуссий?

Вы произнесли кардинально важное слово — дискуссия. У нас в стране катастрофически не хватает мест для дискуссий. Но считаете ли вы скандалы, которые бурлят вокруг ваших выставок, особенно последний, затянувшийся скандал вокруг выставки Фабра, дискуссией?

Конечно, нет. У нас отсутствует не только поле для дискуссий — у нас отсутствует умение вести профессиональный диалог с музеем, со зрителями. Особенно после того, как закрылось несколько независимых журналов по искусству, возникших в 1990-х годах, исчезла независимая экспертная оценка. Посмотрите, на фоне этого скандала с Фабром нет ни одной публикации, которая бы разбирала, в чем суть диалога его фоторабот с работами Рубенса . Хотя там много о чем можно сказать: о появлении и исчезновении Вакха , Христа , о возникновении разных тем и сюжетов, в том числе метафизических. Но об этом никто не говорит и не пишет!

Вы до открытия его выставки не догадывались, что произойдет? Может, было бы логичнее заранее рассказать о ней, о художнике в широкой прессе?

Пожалуй, вы и правы, но угадать реакцию не всегда удается. У нас до этого прошла выставка «Реализмы», на мой взгляд, куда более провокационная. Это был профессиональный ответ лапидарному реализму советского толка, который сейчас у нас в почете. Там были выставлены изувеченные манекены, очень жесткие работы, и я ждал более яркой негативной реакции. Фабр — он более многослойный, сложный, его работы вызывают море эмоций и интерпретаций, немногословный и легко читаемый.

Карл Кубеш. «Белый зал. Охрана А.Ф.Керенского». Из альбома «Зимний дворец в 1917 г.». Бромосеребряный отпечаток. Фото: Государственный Эрмитаж

Вы сами ответили: реализм понятен, а Фабра надо разгадывать, над ним надо думать. Это и вызывает негативную реакцию, как все незнакомое, неопределенное.

Не все так просто, и дело не только в биологических реакциях. Люди в силу простой нехватки времени, перегруженности информацией не способны переваривать длинные тексты, сложные конструкции, оценивать сложные выставки. Каждый раздел Эрмитажа требует серьезного осознания, а современный зритель ждет, уткнувшись в гаджеты, простых текстов и указаний, что хорошо, что плохо… Я провел много отдельных экскурсий по Фабру для ветеринаров, для защитников животных, для блогеров, для Сергея Шнурова — для самых разных категорий зрителей. Выяснилось, что люди просто не читают тексты, которые мы специально представляем на выставке. После экскурсий нам говорили: «Вот вы нам рассказали, а как остальные узнают об этом?» Хотя все написано в сопроводительных материалах. Но ни у кого нет времени прочитать эти два абзаца!

Миссия выполнима

Идеи выставить в Эрмитаже братьев Чепмен, Гормли, Фабра — ваши? Директор к вашему мнению прислушивается?

Идеи мои, так что можете на меня вешать все манекены, всех кошек и собак… Михаил Борисович к моему профессиональному мнению, как мне кажется, прислушивается, я ведь руковожу отделом почти десять лет. Но это не отменяет постоянного диалога, когда оценки не совпадают.

Карл Кубеш. «Кабинет императора Николая II. После штурма дворца». Из альбома «Зимний дворец в 1917 г.». Бромосеребряный отпечаток. Фото: Государственный Эрмитаж

Пиотровский разбирается в современном искусстве?

Разбирается, хотя, может, не во всех деталях, но в основных явлениях — да, конечно. В современном искусстве важно все видеть своими глазами, а Михаил Борисович, несомненно, очень много видел.

Есть ли у Эрмитажа какая-то особая миссия, особое место? Ведь музей может многое сделать и для пропаганды современного искусства, и для его развития?

Эрмитаж много и делает: у нас практически ежедневно проходят лекции в Молодежном центре, большая часть транслируется онлайн. Наша главная задача — выставлять сложное, умное искусство, что мы и делаем. А еще мы открыли двери для «Диалогов», постоянно организовываем мастер-классы ведущих современных мастеров. Недавно провели первый семинар сайнс-арта с Институтом точной механики и оптики (Университет ИТМО — ведущий вуз России в области информационных и фотонных технологий. — TANR). Для страны, для мира Эрмитаж — важнейшая сокровищница, его нужно сохранять, а сохранение сегодня — это развитие, движение…

Это со времен «Алисы в Стране чудес» известно: чтобы оставаться на месте, нужно быстро бежать.

Но для нас это не казус или курьез, для нас движение — главная составляющая ежедневной жизни. Эрмитаж постоянно развивается и сам производит новые проекты, идеи, смыслы.

Мама говорит, что спросила меня, кем я буду, когда мне было года два. Я ответил: «Буду писателем». Примерно этим и стал.

Я не помню своего первого впечатления от Эрмитажа. Вероятно, это было совсем в детстве. Осознанные впечатления связаны с занятиями в «эрмитажных» кружках в школьные годы у выдающегося историка и знатока поэзии Дмитрия Алексеевича Мачинского и у востоковеда Михаила Владимировича Успенского. Мы встречались в Иорданской галерее и шли в залы или в комнаты Школьного центра. Главное впечатление состояло в огромном количестве новой информации, которой, как оказалось, наполнен мир.

Работать в Эрмитаж я пришел в 1999 году на должность лаборанта отделения гравюр. Это было сразу после университета. Мне было двадцать три. Благодаря работе я погрузился в изучение художественных техник и школ, но главное — в огромный мир иконографических сюжетов.

В начале 2000-х стало понятно, что современное искусство — не просто очередной модный тренд , а наступившее будущее культуры. За десять лет мы провели более тридцати выставок, больших и маленьких, с общей аудиторией в десятки миллионов человек.

Эрмитаж выставлял современное искусство с начала 1990-х , однако это не была целостная программа. Решение о создании возглавляемого мною специального проекта «Эрмитаж 20/21», который последовательно показывал бы искусство XX и XXI веков, сформировалось в середине 2000-х. Тогда несколько главных мировых музеев, включая Лувр, стали показывать современное искусство в диалоге со старым.

Мы никогда не делаем коммерческих выставок и пока сознательно не торопимся выходить на рынок современного искусства: на Западе рынок сильно коммерциализирован, а в России ему еще предстоит поэтапное развитие. Пока не определены приоритеты, мы принимаем дары от художников после выставок. Горжусь поступившими в последние годы работами Жака Липшица, Ильи и Эмилии Кабаковых, Яна Фабра, Энтони Гормли.

Уверен, что самые интересные проекты «Эрмитаж 20/21» еще впереди. Все вспоминают «Конец веселья» Джейка и Диноса Чепменов, который в 2012-м вызвал непонимание и попытку диктовать музею, какие выставки ему следует делать. Последняя атака на выставку Яна Фабра тоже еще свежа в памяти. Вместе с тем, сила выставок не в скандалах, а в сложности информации, которую здесь можно для себя найти. Своими выставками мы воспитываем сложного человека, который, я уверен, нужен будущему.

Я убежден, что диалог современного искусства и работ старых мастеров , этот контраст, позволяет понять предметы сопоставления. Художники мыслят оригинально, влияют друг на друга, обращаются к прошлому, выдумывают будущее. Во многом мы живем сегодня в мире, придуманном художниками прошлого, а наши современники придумывают будущее для наших потомков.

В Эрмитаже вы фактически живете в тех залах, где революция свершилась. Отдел современного искусства готовит два проекта к столетию революции: Эрмитаж Эйзенштейна времен съемок «Октября» и выставку выдающегося немецкого художника Ансельма Кифера, посвященную поэту Велимиру Хлебникову, предсказавшему падение Российской империи в 1912 году. Будет также большая историческая выставка «Романовы и революция».

Мы ведем переговоры со многими студиями и фондами. Из ближайшего, что мы планируем показать, — Роберт Раушенберг, Роберто Матта и Ричард Серра. Есть также несколько групповых проектов, которые пока рано анонсировать.

Венеция — это лучший город на земле, разумеется, после Петербурга. Работать там на биеннале непросто, но результат всегда оправдывает самые большие трудозатраты. Ведь на выставку приходит международное арт-сообщество, а это самые придирчивые критики. Их одобрение многого стоит.

Я очень люблю проводить время в архивах , так как не может быть ничего ценнее работы с первоисточниками. Моя находка каталога библиотеки Екатерины II — один из удивительных подарков. В настоящее время проект разделен на несколько тем, по которым готовы публикации (некоторые еще в печати). Дальше весь вопрос в том, чтобы найти время все спокойно доделать и издать большую и умную книгу о том, как библиотека стала источником для создания екатерининской просвещенной империи, а не просто ограничиться перечнем книг.

Художники XX века уделяли большое внимание теме внутреннего . Клее писал о «внутренней жизни», Кандинский отводил главную роль «внутренней необходимости». Сегодня важен некий драйв, ну вот, например, внутренний. Хотя по-прежнему никто не может объяснить, что это за драйв.

Фото: Павел Крюков, ассистент фотографа Павел Нотченко, стиль: Назарова Лаура, MUA & Hair: Елена Лисеева​​

Анна Матвеева

Дмитрий Озерков отвечает за актуальное искусство в главном классическом музее России. Именно он инициировал создание сектора современного искусства Эрмитажа. Потом придумал проект «Эрмитаж 20/21». Он курировал выставки молодого американского искусства «Америка сегодня» и британского - «Новояз», выставки Чака Клоуза, Вима Дельвуа, Генри Мура и других мастеров современного искусства. В конце этого года проект «Эрмитаж 20/21» откроет собственные залы в обновленном здании Главного штаба. В параллельной программе нынешней Венецианской биеннале Эрмитаж под кураторством Озеркова представит большую выставку Дмитрия Александровича Пригова. О своих громадных планах рассказал Анне Матвеевой.

В: Дмитрий, давай начнем с выставки Пригова, которая откроется в университете Ка’ Фоскари 31 мая, за день до открытия Венецианской биеннале.
О: История проекта такова. Фонд Пригова обратился к Эрмитажу с предложением принять в дар работы художника. Дальше выяснилось, что у Пригова были связи с Венецианским университетом. Они были заинтересованы сделать выставку. Я поговорил с Пиотровским и сказал, что, по моему мнению, выставку нужно делать именно в период биеннале. Для меня, как куратора, сложная, но важная задача - показать свое видение Пригова. Мы знаем Пригова-поэта, Пригова-художника, Пригова-имиджевого персонажа, Пригова, читающего о «милицанере», но Пригова-человека мы не знаем, он растворяется в этих имиджах. Все свои человеческие эмоции - «я боюсь», «я болею» - он тут же перекидывал на персонажа, и уже персонаж болел или боялся. В современном мире обычно есть автор и есть его работа. Есть Дэмиан Херст, он создал бриллиантовый череп. Есть Юрий Злотников, он нарисовал свои картины. А в случае Пригова эта связь не работает, она атакована и разрушена им самим, мосты между человеком и произведением сожжены. Для меня суть Пригова - в остроумном разрушении фигуры автора, дезориентировании читателя. Интрига выставки - найти этого человека, вывести его на чистую воду. Я уверен, что об этом можно будет рассказать на интернациональном языке.

В: Выставка будет показана в России?
О: Обязательно. Ведь это вещи из нашей, эрмитажной коллекции. Но не раньше 2012 года. Выставка состоит из графических работ, а графика после того, как где-то была показана, должна отлежаться - это обязательное правило. Я начинал как куратор графики, и мне это хорошо известно. Выставлялась графика, скажем, три месяца - должна отлежаться шесть.

В: Вернемся к Эрмитажу. Только что в рамках проекта «Эрмитаж 20/21» открылась выставка Генри Мура. Каковы дальнейшие планы проекта?
О: Планов много. Мы хотим показать что-то из немецкого искусства, сделать действительно хорошую, серьезную выставку, показать такие имена, как Георг Базелиц, Зигмар Польке, Герхард Рихтер, Йорг Иммендорф. Я каждый день смотрю несколько предложений выставок. Что-то поступает в дирекцию, что-то напрямую мне. В ближайшее время мы показываем выставку Анни Лейбовиц. У нее тревел-шоу, около 200 работ, выставка ездит по всему миру, к нам она приедет из Австралии, от нас поедет в Москву. Но мы не показываем все это шоу. Мы делаем собственный кураторский отбор, из двухсот работ мы выбрали примерно половину. Этот отбор - сложный процесс, в нем принимают участие Анни Лейбовиц, ее куратор, наш куратор - это эрмитажный взгляд на Анни Лейбовиц. Я не хочу сказать, что ее отбор хуже нашего, но мы имеем право выбирать, и это прекрасное право. Дальше в конце сентября будет Энтони Гормли в античных залах Эрмитажа: вторжение современного скульптора в святую святых - в экспозицию античного отдела. Конечно, мы хотим сделать что-то с русским искусством. Давно хотим, некоторые планы уже были и провалились, потому что русское искусство развивается быстрее, чем мы можем его репрезентировать. Но тем не менее мы очень хотим сделать русский проект, какой-то эрмитажный взгляд на это русское безумие.

В: Ты все время говоришь «мы». Ты не чувствуешь определенного растворения себя в институции?
О: В Эрмитаже есть такая традиция - говорить «мы, Эрмитаж». Это не я придумал. Я приду и уйду, а Эрмитаж остается. Я работаю по контракту с Эрмитажем, и когда я что-то говорю от имени Эрмитажа, то это решение Эрмитажа, комитета, комиссии и так далее. Естественно, я стараюсь лоббировать то, что мне интересно, стараюсь, чтобы мои интересы превращались в интересы Эрмитажа. Но в этом нет никакой личной выгоды. Скорее стремление показать Эрмитажу, что я знаю правильный ход в этой партии шахмат. Примите это и скажите, что это ваш ход. Я не работаю над проектом «Озерков», я работаю над проектом «Эрмитаж».

В: Тебе едва тридцать, но ты уже в топе мировых музейных кураторов, у тебя прекрасные связи, высокий статус. Это дал тебе Эрмитаж или, наоборот, это то, что ты принес Эрмитажу?
О: У Эрмитажа было не очень много связей в мире современного искусства. Те связи, которые есть сейчас, конечно, изначально мои, но я с удовольствием использую их для Эрмитажа. С другой стороны, директор Эрмитажа Михаил Борисович Пиотровский очень поддерживает эти начинания - без его воли и желания ничего этого бы не было, я бы по-прежнему занимался старой графикой. Но он понимает, что за современным искусством будущее, что если ты не занимаешься современным искусством, ты пропадаешь, проваливаешься.

В: Эрмитаж - огромный классический музей, у него свой формат. Тебе в нем комфортно? Например, ты входишь в экспертный совет «Инновации», там победила группа «Война». Понятно, что «Война» никогда не будет выставлена в Эрмитаже. У тебя не возникает внутреннего конфликта?
О: Я понимаю, что какие-то вещи я не могу показать в Эрмитаже. И даже не хочу. Эрмитаж - это рама. Большая, барочная, позолоченная, в которую что-то входит, а что-то никак не вписывается. Я понимаю, что даже если я пролоббирую и продавлю выставку группы «Война» в Эрмитаже, это будет плохо смотреться, это произведение, не соответствующее раме. В Эрмитаже есть некий уровень этикета: все-таки Эрмитаж - это дворец. Во дворце полагается ходить в мундире или платье. Ты не можешь там бегать голым, не можешь ходить в шубе, не можешь тащить за собой мешки - есть правила поведения во дворце. Дворец - это не театр и не галерея. С этим приходится мириться. Для нас строится Главный штаб, где у нас будет больше экспозиционной свободы. Но пока мы работаем в Зимнем дворце, мы счастливы, что у нас есть возможность вслушаться в старую архитектуру, старую экспозицию, сыграть в игру с этим пространством. Сейчас мне интересно изучать этот формат большого классического музея. Я понимаю, что этот музей умнее и интереснее каких-то моих задач. В этом музее огромное количество неисследованных стратегий, возможностей, ходов. Мне сейчас было бы интересно для разнообразия сделать выставку старого, классического искусства - сделать иначе, чем это обычно делается. Те, кто живет в Петербурге, нередко даже не понимают уровня Эрмитажа: ну есть у нас Эрмитаж и есть. На самом деле это охрененный музей уровня Лувра или еще круче. В самих зданиях, в размещении работ - бесконечное количество разных систем и логик. Это сложнейший конструкт, и он на нас влияет: проходя по залам Эрмитажа, мы поддаемся их ритму, архитектура задает нам ритм. Мне интересно было бы сделать проект о физиологии восприятия, которую создает Эрмитаж.

Его рабочий день расписан по минутам. В течение месяца Дмитрий Озерков успевает посетить несколько стран и ответить на сотни электронных писем. Многие считают его злодеем и разрушителем классических канонов выставочной политики Государственного Эрмитажа, ведь под его руководством собираются и показываются современные арт-шедевры в главном музее города.

Удается отдыхать при таком напряженном графике?
С трудом. Поэтому ценен каждый день, в который я могу отвлечься от дел хотя бы ненадолго. Уехать за город, например, пообщаться с родными…

И телефон отключаешь?
Никогда. Просто не подхожу к телефону, если номер незнакомый или по каким-либо причинам мне не хочется с этим человеком общаться.

Причины должны быть вескими?
Достаточно. Я работаю в Эрмитаже, мой рабочий телефон есть в справочнике музея. По всем рабочим вопросам я доступен в рабочее время. Мой мобильный я купил и оплачиваю сам, и это мое личное пространство. Когда ко мне обращаются незнакомые мне художники с просьбой устроить свою выставку в музее, я сразу нахожу их в Интернете, уже в процессе телефонного разговора смотрю их работы и задаю вопросы, чтобы лучше понять, что художник хотел сказать… Бывает трудно часто отказывать людям, но я вовсе не числюсь в Эрмитаже истиной в последней инстанции. Для этого в музее существует специальная выставочная комиссия, которая отбирает поступившие предложения, если они до нее доходят. Моя задача — рекомендовать и комментировать. Но, к сожалению, я не всегда бываю услышан. Например, не смог убедить своих коллег в значимости привоза в Эрмитаж прекрасной выставки, которая на сегодняшний день весьма успешно проходит в московском« Гараже», — «Куба в революции». До сих пор жалею об этом.

Какая из выставок, проведенных тобой, самая любимая?
«Новояз». Эта выставка современного британского искусства заставила о себе говорить, вызвала наиболее спорные отзывы и собрала более 300 тысяч посетителей. Лучший результат по России.

Ты являешься куратором проекта« Эрмитаж 20/21». Как родилась эта идея?
Строго говоря, в идее нет ничего радикально нового. Эрмитаж экспонировал современное искусство на протяжении всей своей истории. Еще Екатерина Великая и Николай I покупали работы современников. Вчера я брал интервью у английского скульптора Энтони Гормли, выставку которого мы привозим осенью, и меня поразила его мысль о греческой скульптуре. Он сказал примерно: «То, что мы сегодня почитаем греко-римской классикой, было в свое время жутким, ужасным, нагим, эпатажным современным искусством на фоне „классических“ идеалов той эпохи». После краха СССР постепенно стало ясно, что в Эрмитаже для показа произведений современного искусства нет четкой и однозначной политики. Настало время выработать концепцию. И после многочисленных обсуждений она сформировалась и оформилась в проект« Эрмитаж 20/21». Было решено, что работы современных художников должны представлять собой как минимум два уровня чередования — по странам и по жанрам. Пока мы представили Америку, Великобританию, Россию и Францию, показали живопись, скульптуру, фотографию и текстиль. Следующим хотелось бы привезти немецкое современное искусство. А дальше дело за другими частями света, жанрами и стилями.

Как ты относишься к критике в свой адрес?
Положительно! Особенно конструктивной. Проблема в том, что ниша профессиональной арт-критики сегодня практически пустует. Все информируют о выставке, никто ее не «разбирает». В этой ситуации нам самим приходится делать работу критиков: много объясняем зрителю и предлагаем книгу отзывов для любых высказываний. Отзывов обычно много, и, как правило, зрители среди экспонатов отмечают один, особенно запомнившийся. Часто люди отмечают совершенно разные предметы.

А как относишься к обвинениям в адрес Эрмитажа, что, дескать, негоже в рамках классического музея демонстрировать различные непристойности?
Настоящее искусство всегда сложнее любой непристойности. Пристойна ли «Венера Таврическая»? Пристоен ли «Вакх» Рубенса? Скульптура Луиз Буржуа из нашего собрания непривычнее, но не непристойнее. Задача любого музея — образовывать зрителя. И Эрмитажа в том числе. Если сюда приходит зритель и среди залов с классическими произведениями искусства видит другое, современное, искусство, он начинает задумываться о его значимости, о времени, в ходе которого ранее скандальный и шокирующий экспонат постепенно становится эталоном для подражания. Российский зритель отличается от западного особой« привычкой» к современному искусству, которого в Советском Союзе как феномена не было. А на Западе эта традиция не прерывалась. Поэтому сегодня там все, кажется, с рождения знают, кто такой Херст, читают о нем в газетах и имеют собственное представление о художниках-современниках. Наши же художники из-за этого временнОго пробела в 1990-х годах много сил и времени потратили не на творчество, а на привлечение внимания к существованию современного искусства как такового в собственном лице. На эпатаж. Не так много людей знает и следит за творчеством Олега Кулика, но все слышали о его акциях, когда он голый сидел на цепи, бросаясь на зрителей, как собака.

Ты мечтал работать в Эрмитаже?
Работать нет, отдыхать и рассматривать искусство — да. Меня привела в Эрмитаж цепь случайностей. Я учился на кафедре истории искусств исторического факультета СПбГУ и знал, что в Эрмитаже находится лучшая научная библиотека по искусствознанию. Попасть в нее, не работая в музее, практически невозможно. Так все и началось.

Любой музей хранит свои тайны. Есть такие в Эрмитаже?
С музейными тайнами — как со знаниями: чем больше узнаешь, тем больше неизвестного открывается. Стараюсь посмотреть, прочесть и понять как можно больше из того, что меня интересует. Банально, но другого пути я пока не знаю.

Твои родители влияли на выбор будущей профессии?
Невольно да. Мой папа — архитектор, мама — экскурсовод. Конечно, с детства я слышал рассказы об истории города и архитектурные термины. И сегодня практически о каждом доме в историческом центре могу прочесть маленькую лекцию.

У тебя есть недостатки?
Мне не хватает методичности. Вот, например, все никак не могу дописать книгу об искусстве XVIII века. Она частично опубликована на немецком и на французском, теперь надо сделать единое русское издание. Нужно сесть на несколько дней, разобрать иллюстрации, перечитать текст. Но не уверен, что буду заниматься этим сегодня. Часто для работы требуется вдохновение. И я готов его ждать, потому что тогда какие-то вещи получаются интересней и лучше.

Ты все время говоришь о работе… А как насчет личной жизни?
Я не люблю тусовки. Часто получаю приглашения на различные мероприятия, но хожу на них редко. Ценю покой и тишину, поэтому иногда меняю номера телефонов и имейлов и стараюсь не тратить времени зря. У меня есть любимая девушка, с которой я обожаю проводить время наедине. Вот и все.

Ты в хорошей физической форме. Неужели, несмотря на занятость, находишь время для занятий спортом?
Стараюсь в меру сил и времени. «Хорошая физическая форма» — это такой культурный миф сегодняшнего дня. Я, скорее, за трезвый ум и твердую память, чем за какой-то конкретный мышечно-мускульный эталон. Впрочем, ничего более совершенного, чем греческая калокагатия, никто пока не придумал. В остальном же каждый волен сам выбирать, над увеличением чего работать — размера бицепсов или количества извилин!

Как ты относишься к искусству с точки зрения вложения денег?
Коллекционированием занимались всегда. Это феномен культуры, который зависит не от достатка, а от внутренней потребности. Исторически в собирательстве искусства существует три стадии. Первоначальную, стадию накопления капитала и создания тайной коллекции, которая показывается только друзьям и знакомым, мы пережили в начале 1990-х. Вторая стадия — превращение коллекции в музей. В данный момент мы находимся на этой стадии: Арт-4-ру в Москве, Новый музей и Эрарта в Петербурге. Следующим этапом, как показывает, например, история коллекционирования в Америке, должно стать попадание основных коллекций в главный музей страны, что обеспечит их владельцам билет в вечность в виде зала их имени или золотой строчки в истории музея. Так происходит на Западе. И всем от этого только хорошо. И сейчас мы этот третий период ждем и на общий здравый смысл надеемся. Никогда не возникало соблазна продвигать собственный бренд« Озерков»? Никогда. Быть частью Эрмитажа гораздо интереснее!